[ISSN 1825-0300]

N. 9 – 2010 – Tradizione-Romana

Ярослав В. Мельничук[1]

Происхождение Марсова поля и его значение в Царском Риме. К постановке проблемы

Abstract: The Origins of the Field of Mars and its Significance in the Royal Rome.

The article deals with the determination of the juridical status of the Field of Mars in some periods of the royal epoch of Rome as well as the significance of this territory in the political life of Roman civitas in the dawn of its existence. The Author analyses many fragments of works of Livy, Dionysius of Halicarnassus, Pliny the Elder, Plutarch, Aulus Gellius, Servius Honoratus and other, which describe various aspects of using of territory of the Field of Mars by the Roman kings. It permits to advance the hypothesis about the total domination of the Roman king as reincarnation of Mars over the sacralized territory of this Field: unless over the whole place, then over its plot, as the Athenian témenos of Theseus, later titled by the Romans as ‘At Goat Marsh’ – Ad Capram Paludem.

The results of the research turned out that the Roman kings every time had been conducting the military meetings and inspections in their own sacralised plot – the témenos, because in the territory of the Field, outside the urban boundaries, they was not limited in their actions by the opposition of some curiate chiefs – the patres, and by the senate on the whole. The council of curiate leaders was not convoked any time in the Field of Tiber (early campus Tiberinus or later campus Martius), and on the beginnings of the warseasons the imperium outside the urban pomerium was completely passing to the king.

Thus, it was no reason to reject, for the preetruscan period, the historicity of Livy’ witness about conduction a military meeting in the Field of Mars by the king (Liv. I. 16), that permits to consider the Romulus’ military inspections as prototypes of the four following census of the king Servius Tullius. The place and the mode of operations realized by two outstanding kings in many aspects coincide in the both cases (cf.: Liv. I. 16, Dionys. III. 1, and – Liv. I. 44).

Одним из малоизученных аспектов римского общеполисного ритуала люструм является место его проведения – Марсово поле. Как известно, люструм[2] был введен шестым римским царем Сервием Туллием в середине VI в. до н.э. (Val. Max. III. 4. 3). Этот очистительный обряд, прерванный царем Тарквинием Гордым (Dionys. IV. 43) и возобновленный первыми республиканскими магистратами (Dionys. V. 20), а затем, с 443 г. до н.э. – цензорами (Liv. IV. 8), проводился с большей или меньшей регулярностью в течение всей эпохи Республики и Принципата (Suet. Claud. XVI)[3]. Та неизменная последовательность, с которой римляне каждый раз возрождали обычаи предков (mores maiorum), является еще одним подтверждением слов великого немецкого историка и юриста Теодора Моммзена о том, что все римские институты, возникшие, как будто, в эпоху Республики, уходят своими корнями в царскую эпоху или даже в более раннее время.

Вот уже два века историки и правоведы обращаются к изучению различных сторон деятельности римских цензоров[4], зачастую в контексте более широкого круга вопросов, касающихся предметов ведения высших должностных лиц царского и раннереспубликанского Рима[5]. Особое место в этом ряду принадлежит проблеме соотношения сакральных и светских полномочий римских верховных магистратов. Ученые, специально исследовавшие сакральную сторону жизни архаической римской общины[6], мало затрагивали тему реализации публичного ритуала люструм (lustrum), хотя этот обряд был впервые проведен на месте будущего Марсова поля еще в царскую эпоху[7]. Не решенными остаются вопросы о статусе Марсова поля применительно к люструму и о трансформации царских полномочий по проведению цензов в обязанности магистратуры цензоров.

***

Каждый ритуал, возникший в глубокой древности, может быть, даже в дописьменную эпоху, со временем обрастал разного рода мифами, объяснявшими его происхождение и назначение. Легенды оплетали в плотный кокон и отцов-основателей этого ритуала. Напротив, какие-то первоначальные черты его, переставшие быть существенными для потомков, утрачивались. Так, римская традиция приписывает учреждение люструма Сервию Туллию, причем этот царь проводил люструмы именно на Марсовом поле, которое стало Марсовым только в эпоху Республики. В связи с этим возникают вопросы: 1) Почему Сервий и последующие руководители римской цивитас проводили люструм именно на будущем Марсовом поле? 2) Когда это поле стало называться Марсовым? Ибо Сервий Туллий покровительствовал Диане и Фортуне, а Тарквинии поддерживали культ Юпитера.

Люструм – это ритуал категории sacra publica. Любой такой обряд, как установлено этнографами, это – всенародный праздник[8]. В качестве примеров можно привести афинские театрализованные празднества, возникшие из дионисийского хтонического культа, и Олимпийские игры в честь Зевса. Изначальный круговорот обоих праздников по древнейшему, лунному календарю роднит его с Играми. Однако это свидетельствует о том, что мы имеем дело либо с протогосударственными формами, либо о том, что ранняя традиция – традиция об истоках этого обряда – до нас не дошла, может быть, по причине резкой смены парадигмы развития общества. Так было в конце Гомеровского периода и в конце эпохи римских царей. Не развивая тему общих генетических черт Олимпийских игр и люструма, - это предмет специального исследования, отметим, что римская традиция о люструме, на наш взгляд, вполне позволяет проследить истоки этого обряда. Ранний античный театр – в ритуальном аспекте – даёт нам представление об основных правилах осуществления праздника, воспроизвившего в коллективной памяти некий миф, источником которого являлся какой-то первичный, впоследствии трансформированный этим же мифом, обряд[9].

Учитывая это, представим себе введение ценза и люструма Сервием Туллием или свержение тирании Тарквиниев в VI в. до н. э., и станет понятным как многообразие и переплетение версий традиции, так и степень их относительной достоверности. Или степень преднамеренной или спонтанной их мифологизации, когда даже непосредственный участник исторического события зачастую не может отделить реальную память от мифологизированной[10]. И посмертные маски патрициев этому отделению не помогают: они лишь подкрепляют мифы. В этом смысле мы не должны удивляться тому сложному переплетению версий двух многовековых традиций – римской и греческой, которое сопровождает любой дошедший до нас фрагмент о предыстории Марсова поля, о ранних люструмах и т. п.

С точки зрения формы, соблюдение любого обряда – будь то дионисийские театральные празднества, Олимпийские игры или римские люструмы – требует периодического совпадения дополняющих друг друга условий, а именно: место, время и образ действия. Поэтому поиск корней люструма изначально был предопределён необходимостью наличия этого формального триединства и его совпадения как в этом довольно позднем ритуале, там и в его древнейшей первооснове.

В отношении люструма известно, что этот праздник проводился на Марсовом поле [место] весной [время] верховным представителем общины на определенном участке [образ действия]. В связи с этим возникает вопрос: существовал ли в раннем Риме некий прообраз (идея, как сказал бы Платон) люструма? Ибо вряд ли царь Сервий самочинно, без оглядки на обычаи предков изобрел этот обряд во всей его полноте. И второй вопрос: если Сервием Туллием при введении люструма двигала некая идея, то сохранились ли о ней сведения в античной традиции?

Как нам представляется, такой идеей – первоосновой люструма и военных люстраций (lustrationes) вообще – стали ромуловы военные смотры, проводившиеся царём на Марсовом поле у Козьего болота, те самые смотры, о которых упоминали Ливий, Дионисий Галикарнасский и Плутарх в связи с убийством первого римского военного вождя. Таким образом, нашей целью является определение правового статуса Марсова поля (в доэтрусский и этрусский периоды) и значения этой территории в политической жизни римской цивитас на заре ее существования.

***

Как известно, древнейшие народные собрания назывались куриатными комициями (comitia curiata)[11]. В царскую эпоху они имели вид построения вооруженных общинников (exercitus instructus) на Марсовом поле. Поскольку понятие Марсово поле как устойчивый термин традиции применяется только к республиканскому времени, а для царской эпохи названия этой местности различаются, то для ее условного обозначения мы вводим понятие «Поле». Именно на этом Поле, в среде воинов-общинников, как отмечал еще Т. Моммзен, решались важнейшие проблемы политической жизни царского Рима[12].

Одно из ранних описаний римского народного собрания на Поле дано Ливием: «…для проведения смотра войску [Ромул] созвал сходку на Поле у Козьего болота…»[13]. Эту версию приводит и Плутарх: «…Ромул исчез не в храме Вулкана и не в присутствии одних лишь сенаторов, но за городской стеной, близ так называемого Козьего болота; народ по приказу царя сошелся на собрание…»[14]; и далее – пояснение: «…в этот день[15] [poplifugium] приносят жертвы, выходя за город, к Козьему болоту…»[16] (пер. С. П. Маркиша). Иными словами, собрание воинов проходило на месте будушего Марсова поля, т. е. там же, где во времена Республики цензоры производили перепись населения – ценз, который завершался церемонией очищения вооруженного римского народа – люструмом (см.: Varro, LL. VI. 87–88).

Фрагменты Ливия и Плутарха иллюстрируют следующие явления. Во-первых, Ромул созывал куриатные собрания военного характера за чертой поселения (τυχεῖν μὲν ἔξω), т. е. там, где римский царь выступал как верховный военный вождь с неограниченными советом старейшин полномочиями[17]. Во-вторых, подчеркивается исключительно общенародный характер ромуловой сходки: у Плутарха народное собрание на Поле у Козьего болота резко противопоставлено собранию сената в храме Вулкана.

По словам Сервия Гонората, небольшая часть этого Поля, наравне с участками других представителей общинной знати, принадлежала и римскому царю: «Существовал некогда обычай, чтобы сильным мужам или царям в виде почести даровали небольшую часть общественной земли, как имел Тарквиний Гордый на Марсовом поле. Это пространство у Гомера называется теменос»[18].

Вполне вероятно, исторические реалии доэтрусского периода царской эпохи были перенесены во времена мифического царя Латина. В пояснении Сервия можно выделить особенности правового режима Поля в эпоху архаики. Так, некий земельный участок на Поле издавна принадлежал царям; приводится и генеалогия: Троянцы → Асканий → Латин → Ромул[19]. Цари занимали только часть Поля и при том весьма незначительную по сравнению с общей площадью указанного Сервием ager publicus. Тарквиний Гордый так же, как и его предшественники, не пользовался всем Полем: в силу обычного права (mos) он имел лишь его часть (aliquam particulam agri publici habuit in Сampo), к тому же незначительную в рамках всего ager publicus. Римские цари делили это широкое Поле, занимавшее 700 – 900 югеров[20], с представителями знати, сильными людьми (viris fortibus), причем участки аристократов фигурируют на первом месте, а земли царей (regibus) Сервий отодвинул на второе. Апеллируя к авторитету Гомера, комментатор «Энеиды» стремился подчеркнуть, в первую очередь, древность обычая наделения землями царя и знати, во вторую – особый правовой статус царского надела (tevmeno"). В связи с этим следует внимательно отнестись к проблеме соотношения политического веса царей и родовой знати на ager publicus.

Ия Леонидовна отмечает, что «первоначально patres, бывшие сенаторами, собирались на Палатине, т. е. там, где обитало древнейшее ядро римского населения...». При этом сенат в ромулову эпоху на территории Марсова поля никогда не созывался[21]. Что и понятно: это, в будущем священное (religiosum) Поле при Тарквинии Гордом якобы полностью перешло к его роду (bona regia = regia praeda = ager Tarquiniorum: Liv. II. 5. 2–3).

Андрей Михайлович Сморчков, опираясь на сообщение Дионисия, предлагает собственное объяснение связи царь ↔ Поле: «О землях, доходы с которых шли не только на личные нужды царя, но и на совершение священнодействий, сообщает Дионисий (Dionys. III. 1. 4–5)… причем особо подчеркивается, что они были личным владением царя, а не принадлежали к общественному полю»[22]. А вот слова самого Дионисия: «4. …Цари до него [Тулла Гостилия – Я. М.] имели обширный и плодородный участок земли, выделенный в их пользование[23], с доходов от которого они устраивали шествия и жертвоприношения богам и получали в изобилии всё, что требовалось для своей частной жизни. Этот участок учредил Ромул (¿n ™kt»sato `RwmÚloj), отобрав землю в результате войны у прежних владельцев, а когда сам скончался бездетным, землей стал пользоваться Нума Помпилий… И этот участок не был общественной собственностью, а постоянным наделом царей[24]. 5. Эту землю Тулл предоставил тем римлянам, у кого не было никакого надела, разделив ее по количеству мужей, причем объявил, что ему самому достаточно отцовского владения (t¾n patróan aØtù ktÁsin)…» (пер. Н. Г. Майоровой).

Дионисий утверждает, что это Поле было захвачено у врага при Ромуле, но не стало ager publicus, а целиком превратилось в теменос. Прослеживается и преемственность в пользовании этим участком всеми царями. При этом они не являлись частными владельцами Поля, как пишет А. М. Сморчков, но пользовались Полем именно как верховные представители общины. Дионисий проводит четкое различие между наследственным «отцовским владением» – участком знатного римлянина Тулла (vir fortis, в терминологии Сервия), с одной стороны, и наделом, которым он пользовался в качестве царя, с другой. Последующие действия Тулла по изменению правового статуса Поля отнюдь не исключают описанной Сервием ситуации, когда «отцовский» или, скорее, родовой надел Тулла мог оказаться в границах Поля наряду с участками, которыми пользовались другие представители знати доэтрусского периода.

Далее (Dionys. V. 13. 2 [25]) речь идёт о событиях, произошедших на Поле в ходе свержения царя Тарквиния Гордого. Дионисий сообщает, что помимо царского участка, находившегося на Поле, Тарквинии владели «и другой своей землей» (kaˆ t¾n aÙtîn gÁn), которая также была конфискована решением сената. Все эти участки Тарквиниев (кроме того, что находился на Поле) вместе с урожаем были распределены среди массы неимущих[26]. Предполагается, что Тарквиний незаконно присвоил общественное поле и использовал его по своему усмотрению, тогда как до начала (prÒteron) его правления оно почиталось как священный участок бога (ƒerÕn Ãn toàde toà qeoà), а после (œpeita) изгнания Тарквиния законом вновь был закреплён прежний, сакрально-правовой статус Поля (toàto d' 'Areoj Øp£rcein prÒteron ƒerÕn oƒ eyhf…santo)

Правда, остается нерешенным вопрос о том, когда же Поле, разделенное Туллом среди безземельных римлян, приобрело сакральный статус. Размеры и границы теменоса и тарквиниевых владений нигде в источниках не определены. Границей же самого Поля следует, видимо, считать указанную Плутархом (Plut. Rom. XXVII. 6) стену Сервия Туллия, которая отделяла Город от Поля[27].

Возможно, Тарквинии, прибыв в Рим и обретя там право на жительство, получили надел на Поле в соответствии с земельной реформой Тулла Гостилия. Когда Тарквиний Древний стал царем, его участок приобрел иной правовой статус, хотя и остался на том же Поле. Другое дело, что Тарквиний Гордый мог возвратить в ведение царя участки, ранее розданные Туллом Гостилием – подобно тому, как он ликвидировал цензы Сервия Туллия. Видимо, власть авторитета сената (auctoritas patrum) в границах Поля (в качестве agri publici particula) в этрусский период уступила место авторитету власти (imperium) царя как военного вождя[28].

Для того чтобы определить значение Поля в конце царской эпохи, обратимся к свидетельствам о статусе этой территории, известной то как «царское имущество», то как «поле Тарквиниев». Вот что сообщает Ливий: «1. Дело о царском имуществе, которое ранее решили возвратить им, неисполненным направляется к отцам. Там победил гнев: они запретили возвращать [имущество], запретили и обращение его в общественный доход. 2. Оно должно было быть отдано на разграбление плебсу, чтобы, прикоснувшись к достоянию царей, он навсегда утратил надежду на примирение с ними. Поле Тарквиниев, которое находилось между Городом и Тибром, было посвящено Марсу, а затем стало Марсовым полем»[29].

Иная версия традиции, воспроизведённая Плинием Старшим и восходящая к анналам понтификов[30], согласуется скорее с данными Дионисия, чем Ливия: «Выясняется, что Гайе Тарации…, деве-весталке, была декретирована статуя, «чтобы была установлена там, где она пожелает»; и было добавлено, что этим ей оказана большая честь, ведь [статуя впервые] декретирована женщине. Привожу слова из самих анналов о ее заслугах: “за то, что она безвозмездно передала Тибрское поле народу”»[31].

Сообщение Плиния подтверждает и дополняет Авл Геллий в главе «Об Акке Ларенции и Гайе Тарации», со ссылкой на младшего анналиста Валерия Анциата, который, в свою очередь, разыскал эти сведения в древних анналах (in antiquis annalibus)[32]. Геллий писал: «4. Кроме того, если бы на сороковом году от роду [Тарация] пожелала отказаться от священства и выйти замуж, то имела право отказаться от сана и возможность выйти замуж в награду за щедрость и благодеяния, ибо она подарила народу Тибрское, или Марсово, поле. 6. Как описано в «Истории» Анциата, в своем завещании она сделала наследником своего имущества царя Ромула, или же, как передают другие, римский народ»[33]. Как видим, Плиний и Геллий ссылаются не столько на Анциата[34], сколько на древние анналы понтификов. Да и версия Анциата о том, что всё Поле было завещано бездетному Ромулу, выглядит менее убедительно, чем сообщение анналов о завещании Поля народу (т. е. стало ager publicus)[35]. Очевидно и то, что в традиции Анналов → Анциата → Плиния → Геллия есть соответствия сообщению Сервия: видимо, речь идет не обо всем Поле, а лишь о каком-то «участке Тарации» на Поле.

Анализ различных направлений античной традиции позволяет высказать ряд суждений. По одной версии (анналы понтификов), территория Марсова поля не находилась в ведении римского народа изначально. Согласно другой, более поздней версии (Сервий), Поле очень рано стало частью ager publicus и на нем были расположены небольшие земельные участки знати (в том числе и царя). Только в этрусскую эпоху всё Поле перешло уже не в пользование, а во владение царского рода Тарквиниев. Однако вне зависимости от того, принадлежал ли участок царю, его роду или коллегии весталок, и в том, и в другом, и в третьем случае очевиден его особый правовой статус.

Другая традиция, уже без уточнения источников (видимо, некий экстракт из сочинения Дионисия с добавлением данных Ливия), была предложена Плутархом, сообщившим свою версию возникновения острова на Тибре. Здесь вместо ромуловой подруги, весталки Тарации (VIII в. до н.э.), появляется весталка из рода Тарквиниев (конец VI в. до н.э.): «1. Затем консулы отдали царское добро на разграбление римлянам, а двор и городской дом сравняли с землей. Тарквиний владел лучшей частью (tÕ ¼diston) Марсова поля – теперь ее посвятили богу. 7. Некоторые писатели сообщают, что это[36] случилось не в ту пору, когда была посвящена земля Тарквиния (tÕ Tarkun…ou ped…on), а позже, когда Тарквиния[37] отдала богу другой, соседний с тем участок» (пер. С. П. Маркиша)[38].

В пользу гипотезы о сакральном статусе Поля (или его части) в царскую эпоху свидетельствует не только то, что на нём находились участки весталок и царя, но и тот факт, что после расхищения принадлежавших царскому дому Тарквиниев богатств Поле не было разделено между общинниками, не стало ager publicus! Движимое имущество Тарквиния (praeda) было разграблено плебеями: ведь это было его личным имуществом. Царский же земельный надел, недвижимость (поле Тарквиниев = ager Tarquiniorum), видимо, имел сакральный статус (tšmenoj) и плоды, принадлежащие этому участку, не были с него расхищены, но преднамеренно уничтожены или, может быть, посвящены речному (campus Tiberinus) или хтоническому (campus Martius) божеству.

Притибрское «поле Тарквиниев», по сообщению Ливия, посвятили Марсу как покровителю боевой дружины. Именем Марса цари издревле проводили на принадлежащем им на Тибрском поле земельном участке «У Козьего болота» очистительные обряды публичного, общеполисного характера — люструмы и ежегодные люстрации[39]. Если же согласиться с версией Дионисия о том, что то Поле (tÕ ped…on) задолго до падения Тарквиниев было посвящено божеству[40], то и в этом случае очевидны связи: Марс → Ромул ↔ Тарквинии. То есть ни одна из версий не противоречит таким связям и не исключает их. Напротив, все они согласуются с нашей гипотезой о полном господстве римского царя (Ромул – воплощение Марса) над этой территорией: если не над всем Полем, то над участком «У Козьего болота». Видимо, Дионисий всё же ошибался, когда распространял режим священной неприкосновенности не только на теменос «У Козьего болота», но и на всё Поле.

Марс – это не только «сражающееся божество» (Ж. Дюмезиль), но и древнейшее божество плодородия (У. Ворд-Фаулер); эти две ипостаси связаны в его культе неразрывно[41]. Каждый земельный собственник времен Катона Ст. проводил ежегодную церемонию очищения своего участка от скверны в частном порядке (Cato, Agr. 141: agrum terramque meam lustrare); коллегия Арвальских братьев делала то же самое от имени всей римской общины[42]. Учитывая, что Поле и урожай на нем принадлежали Тарквиниям, становится понятным, почему Ливий пишет о возможном присвоении царского участка и его плодов как о святотатстве[43]. Колосившаяся там пшеница была такой же священной и неприкосновенной, как и сам теменос, и царская власть[44]. Иными словами, именно Поле освящало царское имущество, а не наоборот. Образно говоря, в эпоху архаики именно место красит человека – красной охрой, как статую божества, царя или триумфатора[45].

Возможно, достоверны сообщения античных авторов и о том, что часть Поля не просто находилась в пожизненном пользовании верховного вождя Рима, но в определенный момент стала неотъемлемой принадлежностью царского рода. Личным ли владением (Ромула, как писал Анциат) или коллективным (рода Тарквиниев – по Ливию, Дионисию и Сервию), или, позднéе, общественным (согласно Плинию и Геллию). Скорее всего, для VI в. до н.э. речь идет именно о родовом владении, как на это косвенно указывает Ливий (Liv. II. 5. 1–2: ager Tarquiniorum).

Если же имеется в виду общеполисный священный участок (tšmenoj: Hom. Il. XII. 312 sq.; Od. I. 390–393; Plut. Thes. XXXV. 3), то ясно, что он не мог быть наследственным владением рода, даже царского. Если же, как писал Дионисий, это был участок, закрепленный за лицом, осуществлявшим функции вождя общины, и переданный ему для кормления (Dionys. V. 13. 2: TarkÚnioj d sfeteris£menoj œspeiren aÙtÕ: Тарквиний, незаконно присвоив его, засевал для самого себя), то показательным является множественное число, которым Ливий определяет общее количество пользователей участка – ager Tarquiniorum. Однако, вне зависимости от того, находился ли этот надел на правах пожизненного пользования царя[46] или принадлежал на правах родового владения семейству Тарквиниев[47], ясно, что после изгнания царя он был официально (™yhf…santo) признан сенатом (patres) в качестве священного, заповедного (religiosum).

Итак, мы привели различные версии многослойной и противоречивой античной традиции о происхождении и правовом статусе Поля в эпоху римской архаики. Одна ветвь традиции восходит к анналам понтификов (Плиний и Геллий), другая представлена римскими литературными источниками (Ливий и Сервий), третья, эллинизированная (Дионисий и Плутарх), несколько отличается от первых двух.

Попытаемся выделить ядро традиции. Античные авторы описывают, в первую очередь, 1) само Поле и количество участков на нем, 2) затем их качество – правовой статус земель (ager publicus, ager gentilicius или tšmenoj) и, наконец, 3) прежнее наименование Марсова поля и/или царского надела, а также 4) имя царя (указывает на время описываемых событий) и 5) относительный размер царского участка на Поле.

Почти все авторы сходятся на том, что изначально царь непосредственно контролировал или всё Поле, или только один участок на его территории. Помимо этого надела Тарквинии законно (Плутарх) или незаконно (Дионисий) оккупировали и другие участки, находившиеся либо на Поле (по Плутарху, не менее двух участков у Тарквиниев[48]), либо за его пределами (Дионисий об «отцовских владениях» Тулла Гостилия и Тарквиния Гордого)[49]. Значит, теменос Тарквиния Гордого принципиально отграничивался от прочих владений этого знатного рода (Дионисий и Плутарх; не так явно – у Сервия).

Плиний, со ссылкой на анналы понтификов, а также Сервий указывают, что Поле и царский участок являлись землями категории ager publicus. Ливий и Плутарх говорят о родовом владении (ager gentilicius – Tarquiniorum). Анциат и Сервий писали о землях категории теменос, т. е. об особом участке, выделенном исключительно верховному вождю, in agro publico (Дионисий: extra agrum publicum[50]).

Большинство авторов указывают только республиканское название campus Martius, т. е. им не интересно прежнее наименование Поля. Однако анналы понтификов (in antiquis annalibus, по сообщениям Анциата, Плиния и Геллия) упоминают о campus Tiberinus первых царей, а Ливий – об этрускизированном ager Tarquiniorum. Кроме того, римлянам и грекам было широко известно название первичного теменоса, имевшего для древних четкую топографическую привязку – У Козьего болота (ad Caprae paludem).

Значительная часть эрудитов, говоря о Марсовом поле, связывает его с именем последнего римского царя Тарквиния. Но их, как правило, не интересовал вопрос о происхождении Поля, равно как и его правовой статус в доэтрусский период. Только Геллий (через Анциата) и Плиний обращались к древним анналам, в которых было названо имя весталки (косвенное указание на сакрально-правовой статус надела), передавшей Поле то ли народу, то ли царю – Ромулу. Что-то об изначально священном характере участка слышал и Дионисий, который также связывал его возникновение с Ромулом и невнятно писал о вторичной консекрации некоего Тибрского поля (бывшего теменоса) в начале Республики. Возможно, Дионисию статус эллинского теменоса показался тождественным статусу римского священного участка – templum.

Расходятся античные авторы и во мнениях о размерах царского участка. Ливий, Плиний и Геллий этого вопроса не касались в принципе, ведь после изгнания царя сенат посвятил Марсу якобы всё Поле. Плутарх туманно сказал о сохранении на Поле в период ранней Республики участков, принадлежащих Тарквиниям: очевидно, вторичной консекрации подвергся непосредственно царский участок, теменос. Эллинизированная ветвь традиции свидетельствует о том, что царский надел по сравнению с размерами всего Поля был не только «большой, обширный и плодородный» (Дионисий), но и «лучший» (Плутарх). Поздний комментатор Сервий, напротив, сознательно ничем не выделяет теменос из числа других участков римской знати, называя его particula относительно всего ager publicus.

Итак, вырисовывается следующая картина. В архаическую эпоху к границам Города у Тибра примыкало широкое поле – ager Tiberinus, на котором были расположены как земли родовой знати, так и теменос царя. Это Поле уже в доэтрусскую пору получило правовой статус, аналогичный позднему ager publicus, тогда как теменос (Dionys. III. 1. 4: ¢eˆ: всегда, изначально) сохранял свой прежний статус. Этот участок, называемый «У Козьего болота», выделялся среди прочих и по площади, и по качеству земли. На нем цари, как учредил Ромул[51], проводили весенние смотры перед выходом в поход. Аналогичную функцию в Афинах времён Писистрата исполнял главный теменос Тесея (tÕ Qhse‹on: Aristot. Ath. рol. XV. 4). С приходом к власти этрусков Тарквиниев статус Поля постепенно менялся, пока оно, условно говоря, из ager publicus Tiberinus не превратилось в ager gentilicius Tarquiniorum. Только в период ранней Республики все участки Поля постепенно приобрели единый сакрально-правовой статус, отразившийся и в новом наименовании – campus Martius.

Выяснив, насколько это позволяют источники, статус Марсова поля в царскую эпоху, можно заключить следующее. Римские цари проводили воинские сходки на принадлежавшем им и только им священном участке (теменосе) Тибрского поля по той причине, что на данной территории, т. е. за пределами Города, они, казалось, не были скованы в своих действиях возможностью проявления оппозиции со стороны куриатных вождей[52], действовавших от имени сената[53]. Совет старейшин на Тибрском поле никогда не собирался, да и с началом сезона войны в условиях родового общества верховная власть за пределами померия полностью переходила к царю.

Поэтому, на наш взгляд, нет достаточных оснований сомневаться в достоверности сообщений античных авторов о проведении на Поле царских военных смотров (Liv. I. 16. 1) в доэтрусскую эпоху. Как показал на ином материале Л. Леви-Брюль, «личное сопричастие между членом тотемического клана и героическим (мифическим) периодом ассоциируется с определенным участком в данной стране»[54]. Этот участок назывался «У Козьего болота» и находился на Тибрском поле.

Если же ко всему этому добавить общеизвестное: что воинские сходки, открывавшие военный сезон, проводились в варварской Западной Европе в марте (ср.: Greg. Turon. Hist. Franc. II. 27: campi Martii, «Мартовские поля»), то становится очевидным тот факт, что в обоих случаях преемственность явно прослеживается во всех трех измерениях: место, время и образ действия двух царей – Ромула (Liv. I. 16. 1) и Сервия Туллия (Liv. I. 44. 1–2) – практически совпадают. Следовательно, прообразами цензов и люструмов Сервия Туллия стали ромуловы военные смотры, проводившиеся на участке «У Козьего болота» на будущем Марсовом поле.

---

[1] Мельничук Ярослав Владимирович – кандидат исторических наук (2002), старший преподаватель кафедры древних языков Института лингвистики РГГУ и Факультета дополнительного образования МГУ им. М. В. Ломоносова.

[2] Мы предлагаем транслитерировать слово lustrum как «люструм», а не «люстр» по аналогии с перешедшими из латыни в русский язык словами «консилиум», «форум», «аквариум», «фокус» и т. п., чтобы не создавать омонимии: люстр (обряд очищения) – люстра (осветительный прибор).

[3] См. библиографию подробнее в работах: Мельничук Я.В. Некоторые аспекты Римского lustrum (часть 1) // Ius antiquum. 2002. № 10. С. 73–87; Он же. Некоторые аспекты римской сакральной церемонии lustrum (часть 2) // Ius antiquum. 2002. № 11. С. 54–64; Он же. Всеобщее очищение римского народа // В поисках древности: история древности и археология. М., 2006. С. 145–154.

[4] Обращение к рассмотрению этих вопросов было подготовлено трудами многих поколений антиковедов, начиная с XIX века. См. осн. работы: Rovers J. De censorum apud Romanos auctoritate et existimatione ex veterum rerumpublicarum conditione explicanda. Traiecti ad Rhenum, 1824; Soltau W. Über den Ursprung den Census und Censur in Rom // Philologenversammlung in Karlsruhe, 1882. Lpz., 1883. S. 146–170; Schmähling E. Die Sittenansicht des Censoren, ein Beitrag zur Sittengeschichte der römischen Republik // Würzburg Studien zur Alterthums-Wissenschaft. Stutt., 1938. № 12. S. 1 ff.; Cancelli F. Studi sui censores. Milano, 1957; Suolahti J. The Roman Censors. Helsinki, 1963; Piéri G. Histoire du Cens de ses origines à la fin de la République romaine. P., 1967; Nicolet Cl. Le métier de citoyen dans la Rome republicaine. P., 1976. Chap. 2; Кучеренко Л.П. Цензоры в социально-политической жизни ранней Римской республики // Политические структуры и общественная жизнь Древнего Рима. Ярославль, 1993. С. 26–34.

[5] См.: Mommsen Th. Römisches Staatsrecht. Lpz., 1887. Bd. 2. S. 331 ‑ 462; Mattingly H. The Property Qualifications of the Roman Census // Journal of Roman Studies. 1937. № 27. P. 99–107; De Francisci P. Dal Regnum alla Res publica // Studia et Documenta Histоriae et Iuris. 1944. № 10; Last M. The Servian Reforms // JRS. 1945. № 35. P. 30–48; Bernardi A. Dagli ausiliari del rex ai magistrati della respublica //Athenaeum. 1952. Vol. 30. P. 3–58; De Martino F. Intorno all’origine della repubblica romana e delle magistrature // ANRW. 1972. Т. 1. Bd. 1. S. 217–249; Gjerstad E. Innerpolitische und militärische Organisation in frührömischer Zeit // ANRW. 1972. T. 1. Bd. 1. S. 136–188; Lobrano G. Plebei magistratus, patricii magistratus, magistratus populi romani // SDHI. 1975. № 41. P. 245–277.

[6] См.: Kubitschek W. Martius ager // Real-Encycl. Stutt., 1930. Bd. XIV. H. 2. S. 2025–2032; Маяк И.Л. Рим первых царей: Генезис римского полиса. М., 1983; Штаерман Е.М. Социальные основы религии Древнего Рима. М., 1987. Гл. 1; Сидорович О.В. Дивинация: религия и политика в архаическом Риме // Религия и община в Древнем Риме. М., 1994. С. 69–84; Бенвенист Э. Censor ‘цензор’ и auctoritas ‘власть’ // Он же. Словарь индоевропейских социальных терминов. М., 1995. С. 326–331; Кофанов Л.Л. Сакральное право и эволюция так называемых «царских законов» в VIII–VI вв. до н. э. // ВДИ. 2006. № 1. С. 48–70; Шайд Дж. Религия римлян. М., 2006. С. 118 сл.; Сморчков А.М. Regnum et sacrum: о характере царской власти в Древнем Риме // Ius antiquum. 2002. № 10. С. 40–54; Он же. Сакральные полномочия цензорской власти в римской республике // ВДИ. 2008. № 3. С. 49–63.

[7] См.: Zumpt A. Über die Lustra der Römer // Rheinisches Museum für Philologie. Frankfurt/Main, 1870. Bd. 25. S. 465–506, und – 1871. Bd. 26. S. 1–38; Otto W.F. Lustrum // RhM. 1916. Bd. 17. S. 17–40; Berve H. Lustrum // Real-Encycl. Stutt., 1927. Bd. XIII. S. 2040 ff.; Szábó A. Lustrum und Circus // Archiv für Religionswissenschaft. 1939. Bd. 36. S. 135–160; Ogilvie R.M. Lustrum condere // JRS. 1961. № 51. P. 31–39.

[8] См.: Абрамян Л.А. Первобытный праздник и мифология. Ереван, 1983.

[9] См.: Фонтенроуз Д., Бэском В., Клакхон К., Хьюман С. Обрядовая теория мифа: сб. науч. трудов / Сост. А. Ю. Рахманов. СПб., 2003. – 216 с.

[10] Как отмечал религиовед М. Элиаде, «…в Риме произошла историзация как богов, так и мифов. Здесь принципы дополнительности и круговорота остались на уровне обрядов и послужили делу создания легендарной истории» (Элиаде М. Космос и история. М., 1987. С. 243). Замечание румынского религиоведа в идейном плане достаточно верно, правда, новейшие археологические открытия на территории Рима и его окрестностей демонстрируют тот факт, что история царского Рима, достаточно подробно описанная в античной традиции, отнюдь не легендарна.

[11] О куриях см.: De Martino F. Storia della Costituzione Romana. Napoli, 1958. Vol. 1. P. 9 sgg.; Palmer R.E.A. The Archaic Community of the Romans. L., 1970. P. 175 f.; Alföldi A. Die Struktur des voretruskischen Römerstaates. Heidelberg, 1974. S. 67. Маяк И.Л. Рим первых царей: Генезис римского полиса. М., 1983. С. 220 и сл. «Первоначально курии были этническими социально-потестарными и религиозными объединениями родственных соседних поселений (vici) на определенной территории (pagi)… Но этническая и социальная гомогенность курий была нарушена еще в доримскую или раннеримскую эпоху… курия в целом, видимо, представляла собой соседскую общину» (Коптев А.В. Античная форма собственности и государство в Древнем Риме // ВДИ. 1992. № 3. С. 9).

[12] Моммзен Т. История Рима. СПб., 1997. Т. 1. С. 75: «для наступательной войны [при первых царях — Я М.] обращались за разрешением, как кажется, не к обыкновенному собранию граждан, а к войску». Он же. Указ. соч. Т. 1. С. 90: «С этой поры [реформа Сервия Туллия — Я.М.] у центурий испрашивает царь одобрение перед тем, как предпринять наступательную войну». См. также: Сидорович О.В. Куриатная организация в начале республики // Тезисы Х авторско-читат. конф. ВДИ. М., 1987. С. 148–149; Старицын А.Н. Куриатные комиции до реформы Сервия Туллия // Социально-политические и культурные проблемы истории стран Европы от античности до нового времени. М., 1989. С. 5–16; Михайловский Ф.А. Назначение древнеримского куриатного закона // Социально-политические и идеологические проблемы истории античной гражданской общины. М., 1992. С. 89–101; Кофанов Л.Л. Понятие poploe и характер куриатных комиций в древнейшем Риме // ВДИ. 2002. № 1. С. 97–106. В современной науке римские курии (от co-vir-ia = сходка воинов) рассматриваются как типичные мужские союзы, а значит, именно вооруженные формирования (см.: Маяк И.Л. Указ. соч. С. 98 и сл.; Коптев А.В. Указ. соч. С. 9 сл.; Сморчков А.М. Римское публичное жречество: между царской властью и аристократией // ВДИ. 1997. № 1. С. 36 сл.). По поводу важной роли царя как военачальника в ранних индоевропейских обществах см. характерное высказывание Бенвениста (Бенвенист Э. Словарь индоевропейских социальных терминов. М., 1995. С. 240): «Мир для нас – это нормальное состояние, которое нарушается войной; для древних нормальным было состояние, которое прерывалось миром».

[13] Liv. I. 16. 1: His inmortalibus editis operibus… ad exercitum recensendum contionem in сampo ad Caprae paludem [Romulus] haberet... На выражение «ad exercitum recensendum» (для проведения смотра войску) заставил нас обратить внимание перевод первой книги Ливия, выполненный В. М. Смириным.

[14] Plut. Rom. XXVII. 6: … ἕτεροι δ´ οἴονται μήτ´ ἐν τῷ ἱερῷ τοῦ Ἡφαίστου μήτε μόνων τῶν βουλευτῶν

παρόντων γενέσθαι τὸν ἀφανισμόν, ἀλλὰ τυχεῖν μὲν ἔξω περὶ τὸ καλούμενον αἰγὸς ἢ ζορκὸς ἕλος ἐκκλησίαν

ἄγοντα τὸν Ῥωμύλον…

[15] В день смерти Ромула, при совершении военного обряда «бегства народа» (poplifugium, ὄχλου φυγὴ) – своего рода смотра, проверки боеготовности воинов перед походом. В эпоху Республики праздновался 7 июля каждого года (см.: Dionys. II. 76; Macrob. Sat. III. 2).

[16] Plut. Rom. XXIX. 3: ᾗ δ´ ἡμέρᾳ μετήλλαξεν, ὄχλου φυγὴ καλεῖται καὶ νῶναι Καπρατῖναι διὰ τὸ θύειν εἰς τὸ τῆς αἰγὸς ἕλος ἐκ πόλεως κατιόντας· τὴν γὰρ αἶγα κάπραν [Caprae palus] ὀνομάζουσιν.

[17] В римских терминах: cum imperio infinito. В историографии распространилась точка зрения итальянского исследователя П. Де Франчиши (De Francisci P. Primordia civitatis. Roma, 1959. P. 139 sgg.) о том, что римский царь (rex) был прежде всего военным вождем (ductor) и, как таковой, был наделен магической силой и особого рода властью, основанной на харизме, что придавало его личности сверхъестественный характер. С харизматическим характером царской власти, описанным Де Франчиши, не согласился Л. Капогросси (Capogrossi Colognesi L. Dalla tribù allo stato: Le istituzioni dello Stato cittadino. Roma, 1990. P. 87 sg.). Ср. также: Маяк И.Л. Указ. соч. С. 241 и сл.; Дементьева В.В. Государственно-правовое устройство раннего Рима. Ярославль, 2004. С. 21 и сл.

[18] Serv. Aen. IX. 272: CAMPI, QVOD REX HABET IPSE LATINVS: Mos fuerat, ut viris fortibus sive regibus pro honore daretur aliqua publici agri particula, ut habuit Tarquinius Superbus in сampo Martio: quod spatium ab Homero tevmeno" dicitur. Cр. в «Илиаде»: Hom. Il. XII. 312–313; Od. I. 390–393. Д. М. Петрушевский (Общество и государство у Гомера. М., 1913. С. 15–16) писал о царском участке в гомеровской Греции: «Можно указать два источника, откуда царь получал средства, необходимые для содержания его самого и для некоторых затрат общественного характера…: прежде всего это царский домэн, земельный надел, выделяемый царю в пользование (tevmeno")…». Понятие «священный участок царя» (tevmeno") фигурирует и у Плутарха в жизнеописании афинского героя Тесея. Когда Тесей стал царем, «ему отвели священный участок» (Plut. Thes. XXIII. 5: ™xhršqh d kaˆ tšmenoj aÙtù).

[19] Согласно мифу, к царю Латину это поле перешло от троянца Аскания: Serv. Aen. IX. 272: quod Latinus pro honore de republica habuit, ab Ascanio intellegamus esse promissum (то, что Латин получил в награду от государства, мы считаем, было обещано ему Асканием). Позднее Аппиан (App. Bell. civ. I. 106) продолжил эту мифическую преемственность в отношении диктатора I в. до н.э. Суллы, который был похоронен на Марсовом поле, якобы, как и все римские цари (и только цари! = Basile‹j q£ptontai mÒnoi). Иными словами, на протяжении всей эпохи Республики в сознании римлян Марсово поле прочно ассоциировалось с верховной властью, изначально – царской.

[20] Представление о количественных и качественных характеристиках Марсова поля дает географ I в. до н. э. Страбон (Strabo, V. 3. 8 – C 236): «В самом деле, и величина поля вызывает изумление, так как, несмотря на столь большое количество людей, которые играют в мяч, катают обруч или упражняются в борьбе, там всё-таки одновременно остается место для беспрепятственного бега колесниц и всяких других конных упражнений… земля круглый год покрыта зеленым газоном…» (пер. Г. А. Стратановского).

[21] И. Л. Маяк (Указ. соч. С. 237), перечисляя места собрания римского сената в царскую эпоху, отмечает среди прочих и следующую локализацию: «Место собраний сената... – по соседству с храмом Беллоны. Последнее место — на Марсовом поле, бывшем за пределами возникавшего при первых царях города и, значит, далеко за пределами рассматриваемой эпохи». Иными словами, сенат как общинный орган в ромулову эпоху на территории Марсова поля, т. е. вне Города, никогда не созывался.

[22] Сморчков А.М. Указ. соч. С. 39 (выделено мной – Я.М.).

[23] Cèran š„con ™xa…reton oƒ prÕ aÙtoà Basile‹j poll»n kaˆ ¢gaq»n...

[24] Ãn d oÙkšti dhmos…a ktÁsij, ¢ll¦ tîn ¢eˆ basilšwnklÁroj.

[25] Во втором фрагменте (Dionys. V. 13. 3) практически полностью дублируется пассаж Ливия (Liv. II. 5. 3).

[26] Dionys. V. 13. 2: kaˆ t¾hn aÙtîn gÁn Óshn ™kškthnto to‹j mhdšnaklÁron œcousi dišneiman, ™n mÒnon ™xelÒmenoi ped…on, Ð ke‹tai metaxÝ tÁj te pÒlewj kaˆ toà potamoà.

[27] См.: Kubitschek W. Martius ager // Real-Encyclopaedie. Stutt., 1930. Bd. XIV. H. 2. S. 2027. Наибольшая протяженность Марсова поля от р. Тибр до Сервиевой стены колеблется в пределах 1800 – 2000 м.

[28] Подробнее о деятельности царей-этруссков в этом направлении см.: Ogilvie R.M. Early Rome and the Etruscans. L.; Glasgow, 1976. Р. 43 – 92.

[29] Liv. II. 5. 1–3: De bonis regiis, quae reddi ante censuerant, res integra refertur ad patres. Ibi vicit ira; vetuere reddi, vetuere in publicum redigi. 2. Diripienda plebi sunt data, ut contacta regia praeda spem in perpetuum cum iis pacis amitteret. Ager Tarquiniorum qui inter urbem ac Tiberim fuit, consecratus Marti, Martius deinde campus fuit. 3. Forte ibi tum seges farris dicitur fuisse matura messi. Quem campi fructum, quia religiosum erat consumere, desectam cum stramento segetem magna vis hominum simul immissa corbibus fudere in Tiberim tenui fluentem aqua, ut mediis caloribus solet. Мediis caloribus – это с середины июля до начала августа. См. также: Schwegler A. Römische Geschichte. Tübingen, 1856. Bd. II. S. 45 – 46.

[30] См.: Serv. ad Aen. I. 373: «Анналы составлялись так: каждый год великий понтифик на выбеленной доске записывал имена консулов и других магистратов, и на нее же обычно заносил день за днем памятные события, произошедшие дома и на войне, на суше и на море. Благодаря этому древние составили 80 книг погодных записей, и назвали их ‘великими анналами’ по должности ‘великих понтификов’, которые их записывали» (Ita autem annales conficiebantur: tabulam dealbatam quotannis pontifex maximus habuit, in qua praescriptis consulum nominibus et aliorum magistratuum digna memoratu notare consueverat domi militiaeque terra marique gesta per singulos dies. Cuius diligentiae annuos commentarios in octoginta libros veteres retulerunt, eosque a pontificibus maximis a quibus fiebant annales maximos appellarunt). О значении и времени создания анналов понтификов см. в кн: Сидорович О.В. Анналисты и антиквары. Римская историография конца III – I вв. до н.э. М., 2005. С. 23 – 76.

[31] Plin. Nat. Hist. XXXIV. 25: Invenitur statua decreta et Taraciae Gaiae sive Fufetiae virgini Vestali, «ut poneretur ubi vellet», quod adiectum non minus honoris habet quam feminae esse decretam. Meritum eius ipsis ponam annalium verbis: «quod campum Tiberinum gratificata esset ea populo».

[32] Геллий во многом дублирует фрагмент Плиния Старшего, но в более широком контексте и, в конечном счете, также передает сообщения понтификальных анналов. См.: Gell. VI (VII). 7. 1: Accae Larentiae et Gaiae Taraciae, sive illa Fufetia est, nomina in antiquis annalibus celebria sunt.

[33] Gell. VI (VII). 7. 4, 6 et 7: Praeterea si quadraginta annos [Taracia] nata sacerdotio abire ac nubere voluisset, ius et potestasque exaugurandi atque nubendi facta est munificentiae et beneficii gratia, quod campus Tiberinum sive Martium populo condonasset. 6. ea testamento, ut in Antiatis historia scriptum est, Romulum regem, ut quidam autem alii tradiderunt, populum Romanum bonis suis heredem fecit. 7. ob id meritum a flamine Quirinali sacrificium ei publice fit et dies e nomine eius in fastos additus. См. о Гайе Тарации: Boehm. Gaia Taracia // Real-Encycl. Stutt., 1927. Bd. VII. S. 480–483, основываясь на источниках: Cato, Orig. I. 16; Macrob. Sat. I. 10. 16: ager Turacen; Fest. 204 L (189): opima spolia.

[34] Стиль работы Валерия Анциата критиковал еще Ливий: Liv. XXX. 29. 7.

[35] Плутарх (Plut. Rom. V) так же сообщает, что в ромулову эпоху некая Акка Ларенция завещала свое имущество именно римскому народу.

[36] Т. е. образование острова в Тибре.

[37] Далее Плутарх пишет о том, что «Эта Тарквиния была дева-жрица, одна из весталок, за свой дар удостоившаяся великих почестей. Между прочим, ей, единственной среди женщин, было дано право выступать с показаниями в суде» (пер. С.П. Маркиша). Если Плутарх, вслед за своими неназванными источниками, не путает эту Тарквинию с Г. Тарацией или А. Ларенцией Плиния Старшего и Геллия (подробнее о Ларенции и «Таруции» см.: Plut. Quaest. Rom. 35 = 272А–273B), то версия Дионисия о конфискации всех участков царского дома Тарквиниев (особенно на Поле) противоречит данным остальных авторов.

[38] Plut. Popl. VIII. 1 – 3 et 7: 1. Ἐκ τούτου τὰ μὲν χρήματα τῶν βασιλέων διαρπάσαι τοῖς Ῥωμαίοις ἔδωκαν, τὴν δ´ οἰκίαν κατέσκαψαν καὶ τὴν ἔπαυλιν. τοῦ δ´ Ἀρείου πεδίου τὸ ἥδιστον ἐκέκτητο Ταρκύνιος, καὶ τοῦτο τῷ θεῷ καθιέρωσαν. 2. ἔτυχε δὲ τεθερισμένον ἄρτι, καὶ κειμένων ἔτι τῶν δραγμάτων, οὐκ ᾤοντο δεῖν ἀλοᾶν οὐδὲ χρῆσθαι διὰ τὴν καθιέρωσιν, ἀλλὰ συνδραμόντες ἐφόρουν τὰς ἀμάλλας εἰς τὸν ποταμόν. 3. ὣς δ´ αὕτως καὶ τὰ δένδρα κόπτοντες ἐνέβαλλον, ἀργὸν παντάπασι τὸ χωρίον ἀνιέντες τῷ θεῷ καὶ ἄκαρπον. … 7. ἔνιοι δὲ τοῦτο συμπεσεῖν ἱστοροῦσιν οὐχ ὅτε τὸ Ταρκυνίου καθιερώθη πεδίον, ἀλλὰ χρόνοις ὕστερον ἄλλο χωρίον ὁμοροῦν ἐκείνῳ Ταρκυνίας ἀνείσης.

[39] Ср.: Liv. I. 16. 1 и I. 44. 1–2. Здесь мы присоединяемся к ранее высказанной точке зрения (Сморчков А.М. Указ. соч. С. 36–37) о том, что «в большинстве случаев речь должна идти о длительном существовании культов и жречества с первобытнообщинных времен и об их приспособлении к новым условиям становящейся государственности, приспособлении, которое могло быть связано и с сознательной их реорганизацией в своих интересах со стороны нарождающейся политической власти… Основные направления реорганизации культа и жречества в царскую эпоху выявляются уже достаточно определенно».

[40] Видимо, второй пассаж Дионисия следует понимать в том смысле, что первое посвящение Марсу касалось лишь царского участка – теменоса, поскольку римский царь был в первую очередь военным вождем, а Марс – покровителем воинства. Возможно, Дионисий ошибался, когда распространял режим сакральности не только на теменос, но и на все Поле.

[41] См.: Warde Fowler W. The Roman Festivals of the Period of the Republic. An Introduction to the Study of the Religion of the Romans. L., 1908; Idem. The Religious Experience of the Roman People. L., 1933; Dumézil G. Servius et la Fortune. Essai sur la fonction sociale de louange et de blâme et sur les éléments indo-européens du cens romain. P., 1942; Idem. La religion romaine archaïque. P., 1987. Ср.: Latte K. Römische Religionsgeschichte. München, 1960; Ogilvie R.M. Early Rome… P. 35–40.

[42] См.: Acta Fratrum Arvalium quae supersunt. Restituit et illustravit G. Henzen. Berolinum, 1874: passim.

[43] См.: Liv. II. 5. 3: religiosum, ср. объяснение: Liv. II. 14. 1–4. Aналогичные казусы: Liv. XLII. 3. 3: auctoritate censoria sociis deterritis id sacrilegium prohibere; Dionys. V. 13. 3; Val. Max. I. 1. 20: sacrilegium.

[44] Об аналогичном случае писал Л. Леви-Брюль (Сверхъестественное и природа в первобытном мышлении. М., 1937. С. 199): «Мы имеем здесь дело с одним из тех свойственных первобытному мышлению материальных представлений о нематериальных качествах или нематериальных представлений о материальных вещах, которое нам не удаётся как следует усвоить». Он назвал это «реалистическим символизмом мышления» (Там же. С. 247).

[45] См., напр.: Plin. Nat. Hist. XXXIII. 111; Plut. Quaest. Rom. 98.

[46] Если бы это было не так, то вопрос о возвращении имущества пусть и изгнанному, но здравствующему царю даже не рассматривался бы.

[47] Вероятно, gens, а не familia Tarquiniorum: иначе не ясно, почему римляне позднее отрешили представителей рода Тарквиниев от консульства.

[48] Как свидетельствует Плутарх (Plut. Thes. XXXV. 3), со ссылкой на историка Филохора (Philoch. = FGrH. 328F. 18a), к концу царствования у Тесея было уже более четырех участков в Афинах, полученных от города для кормления и на нужды священнодействий. См. пер. С. П. Маркиша: «Тесей… все священные участки, которые прежде отвел ему город, посвятил Гераклу, повелев впредь звать их не Тесеями, а Гераклеями, – все, кроме четырех, как указывает Филохор» (ὁ Θησεὺς … ὅς´ ὑπῆρχε τεμένη πρότερον αὐτῷ τῆς πόλεως ἐξελούσης, ἅπαντα καθιέρωσεν Ἡρακλεῖ καὶ προσηγόρευσεν ἀντὶ Θησείων Ἡράκλεια, πλὴν τεσσάρων, ὡς Φιλόχορος ἱστόρηκεν). Конечно, Тесей – личность легендарная и его действия лишь приписаны ему; но о посвящении Тибрского поля Марсу в период Республики известно достаточно точно, это исторический факт.

[49] Если у царя Тулла Гостилия кроме Тибрского поля (теменос на Поле?) был только один «участок от отца», то это не означает, что у царя Тарквиния Гордого не могло быть нескольких участков на данной территории, притом что некоторая часть Поля находилась во владении этого рода даже после свержения царя (напр., на правах occupatio agri publici).

[50] Dionys. III. 1. 4: Ãn d oÙkšti dhmos…a ktÁsij, ¢ll¦ tîn ¢eˆ Basilšwn klÁroj.

[51] Dionys. III. 1. 4: ™kt»sato `RwmÚloj, cp.: Liv. I. 16. 1.

[52] Р. Палмер (Op. cit. Р. 140) противопоставлял 30 первичных курий (родовых, невоенных организаций) позднейшим, искусственно созданным трибам (военизированным общинным формированиям). Иной точки зрения придерживался П. Де Франчиши: курии искуственно трансформированы в подразделения для воинского набора, а rex получал командование над ними на основании принимаемого куриями же закона (lex curiata de imperio); согласно же Ж. Эргону (Heurgon J. Op. cit. P. 124), lex curiata – простая формальность: комиции лишь утверждали решения сената.

[53] Эргон (Op. cit. P. 127) подчеркивал, что римские цари в доэтрусский период правили самостоятельно, а сенат являлся при них лишь совещательным органом, царским советом (consilium regis). Однако вряд ли есть надежные основания для столь пренебрежительного отношения к политическому значению сената в эпоху первых царей.

[54] Леви-Брюль Л. Указ. соч. С. 304 – 305.