N. 8 – 2009 – Memorie//XXIX-Roma-Terza-Roma

Михаил Бибиков

Российская Академия Наук

“Pax orthodoxa” В ЕВРОПЕ И АЗИИ: ТОЧКИ ЗРЕНИЯ ИЗ КОНСТАНТИНОПОЛЯ

Содержание: I. Евразия: Русь. – 1. Византийская этнонимия: традиционная система иерархии государств. – 2. Позднеримская геополитическая теория: «скифское» сообщество. – 3. Евразия как Гиперборея, Скифия и Киммерия от Причерноморья до Закаспийских и среднеазиатских земель. – 4. От «варварского» мира – к православному сообществу. – II. Евразия: через Причерноморье и Закаспийский регион. – III. Поствизантийская Евразия: христианское единство.

Византийская культура в целом и идеология, в частности (включая пространственные представления, этногеографическое структурирование ойкумены и таксономия иерархии государств) зиждется на трех китах – традициях римского цезаризма в области политической и государственно-правовой, моделях эллинских литературно-исторических представлений и, last but not least, на христианских воззрениях на структуру миропорядка, уходящих корнями в ближневосточные библейские нормы. Устройство мира в трудах византийских историков и географов, юристов и богословов, ораторов и полемистов сочетают в универсальной модели казалось бы несочетаемые принципы конструирования мировой иерархии государств, закрепленной в официальных государственных политических, церковных и юридических актах.

Византийцы словно накладывали на сетку античной греко-римской и библейско-христианской картины мира представления о современных им народах и государствах, их структуре, иерархии и сообществах, аккумулируя в причудливой амальгаме многотысячелетний опыт государственно-политических реалий и спекуляций. Это выражается, в частности, в особенностях византийской этнонимики, соединяющей в себе традиции античного и библейско-раннехристианского словоупотребления с представлениями византийской современности. Так, в сочетании хронологически и цивилизационно разных элементов строится византийская модель «православного мира», не исключающего традиционных культурно-политических оппозиций собственного мира как мира избранного народа, центра цивилизации, миру непосвященных и безбожных «варваров»[1].

I. – Евразия: Русь

1. – Византийская этнонимия: традиционная система иерархии государств

Различия в толковании византийских этнонимов вызваны тем, что в изучаемых памятниках принятые, современные для средневековья названия народов и государств встречаются редко. Например, термины «русские», «Русь» (в различных вариантах) систематически употребляются только в актах и легендах печатей[2]. Характерно, что в грекоязычных печатях русских князей употребляется исключительно тот же термин «рос»[3]. Других наименований для Руси эти два типа источников практически не знают. Совсем иная картина наблюдается при анализе нарративных сочинений: самоназвания народов или актуальная терминология – скорее исключение, чем правило. Можно привести лишь немногочисленные случаи их употребления[4]. Основная же масса этнонимов – архаические наименования, утерявшие свой настоящий этнический смысл: «тавры», «тавроскифы», «скифы», «киммерийцы», «гипербореи» и т. п.[5].

Архаизация употребляемой терминологии – явление, характерное в анализируемых источниках не только по отношению к народам рассматриваемого региона. Это элемент системы словоупотребления византийских авторов вообще. Турки-сельджуки в текстах оказываются «персами», венгры называются не только «уграми», но чаще «пеонцами», «гепидами», «гуннами», «мисийцами», «скифами», «паннонцами» и т. д., жители Адриатического побережья – «трибаллами», «далматами», «иллирийцами», «сербами», «даками», а население Подунавья – «гетами», «даками», «скифами», «влахами» и т.д. Этническое содержание употребляемых названий редко соответствует принятому этнониму. Во многих случаях не устанавливается единственная корреляция между этнонимом и этносом: один термин имеет расширенное значение, распространяясь одновременно на несколько народностей[6], или для целого ряда наименований находится один и тот же реальный этнический коррелят[7]. Следует отметить и другую особенность византийских наименований народов: риторическому стилю повествования присуща замена этнонимов описательными выражениями, например, «северный» может означать русских[8], «западные» племена – тюркских кочевников, болгар, влахов[9], «миксоварвары» – нижнедунайское население[10], употребителен общий термин «кавказцы»[11] и т.п.

Таким образом, в употреблении этнических названий византийскими авторами, с одной стороны, наблюдается тенденциозный отказ от самоназваний современных народностей, точных этнонимов, с другой – тяготение к архаической терминологии, к описанию вместо этнонима. Оценивая такое явление, К. Дитерих назвал его «литературным атавизмом»[12]. Казалось бы, отнесение особенностей византийского словоупотребления на счет литературной традиции – наиболее простое, а потому и распространенное объяснение[13]. Однако лишь констатация самого факта существования такой традиции еще не объясняет причин ее поддержания и системной жесткости для наших случаев. Поэтому для понимания поставленной проблемы целесообразно обратиться к категории этикетности средневекового мировосприятия[14]. Применительно к этнонимике это оборачивается созданием сетки этнических представлений, основанных на авторитете античных свидетельств и составивших систему, элементы которой – этнонимы – непосредственно или в определенных ипостасях наложены на карту современного византийского мира. Соответственно на название народа, обитающего в той или иной области, переносится этникон античного племени, обитавшего здесь же. Это принципиальная модель рассматриваемого явления; определение же генетической стороны должно решаться в каждом случае конкретно. Так же конкретно определяется и данный «вид» этикета, выясняется причина его утверждения, закрепления традицией.

Византийские этнографические представления представляют собой сплав книжного знания и личного опыта. Известная безотносительность характера свидетельств византийских источников к данным личного, непосредственного опыта еще больше обнаруживается при рассмотрении географических представлений средневековых авторов в свидетельствах о крупных этногеографических сообществах.

Так, Цец – ивир, по его утверждению, дает такую картину расположения населения в северном Причерноморье. У «Тавра» (Крыма) и «Меотиды» (Азовского моря) живут киммерийцы, где находится озеро «Сиака»[15], вероятно, Сиваш. Все пространство к северу от Черного моря и к востоку от Каспийского занимает одна из трех «скифских» ветвей – «меотские скифы». Другая часть – «кавказские» – граничит с «Гирканией» (Каспийским морем), «узами» и «гуннами». Наконец, третья группа – «оксианские скифы» – локализуется в отдалении «индийских гор»[16]. Среди народов, населяющих входящие в «православное сообщество» северные земли, указываются агафирсы, гелоны, меоты, иссидоны[17]. Очевидно, насколько далеки эти сведения от данных исторической географии средневековой Восточной Европы и насколько близки античным свидетельствам. Само деление географических зон в соответствии с направлениями ветров[18] – тоже дань античной традиции. Текстуальные сопоставления[19] наших источников с произведениями античных авторов обнаруживают их прямую зависимость от последних. Включение отдельных современных этнических терминов («Росы» – русские)[20] не меняет общей традиционной картины расположения «варварских» народов на окраинах ойкумены. Таковы же исторические экскурсы и Евстафия Солунского, и Никифора Влеммида, построенные на античном материале[21].

Таким образом, если принимать этниконы византийских источников в прямом значении, не рассматривая их как условные обозначения конкретных современных народов, и расположить их на карте, то получатся локализации, более или менее близкие античным источникам (если абстрагироваться от текстологических проблем последних). За время, отделяющее наши памятники от их античных прототипов, произошли переселения народов, исчезновение одних и выход на историческую арену других; но и в XII в. н.э. на месте геродотовских скифов, гелонов, агафирсов, аримаспов, иссидов «поселяются» те же скифы, гелоны, агафирсы, аримаспы и иссиды. Византийцы говорят о синдах, кораксах, меланхленах, вастарнах независимо от конкретного исторического содержания этнонимов. На пространстве, определенном традицией, продолжают все время «жить» «даки», «геты», «персы», «колхи». Структура пространства находится в тесной связи с категорией времени: в таком этногеографическом традиционализме представлений фиксируется «слияние пространственных и временных примет в осмысленном и конкретном целом»[22].

Специфические черты быта и строя не-ромеев («не римлян») – второстепенны и подчинены императиву общего представления о варварском мире. Это представление о единстве «варварского мира» выражается, в частности, и в том, что о нашествии крестоносцев, норманнов, о «латинянах» вообще авторы конца XII-начал XIII в. могут писать теми же словами, что и о вторжениях тюркских кочевников – от внешнего облика и манеры поведения до военного оснащения[23]. Таким образом, специфическая заостренность воззрений византийцев на главном признаке рассматриваемого мира – его варварском характере – обусловливает его принципиальную горизонтальную константность.

Соответственно последней оказывается и вертикальная характеристика: временнáя логика этого мира также неизменна – локализация народов времен Гомера и современников Крестовых походов «сосуществуют». Это явление можно понять, исходя из сформулированной модели, отнесенной исследователем совсем к другому объекту, но важной сейчас для структурной характеристики (абстрагируемся от генетической и строго типологической сторон): «Временнáя логика этого вертикального мира – чистая одновременность всего (или «сосуществование всего в вечности»). Все, что на земле разделено временем, в вечности сходится в чистой одновременности сосуществования. Эти разделения, эти «раньше» и «позже», вносимые временем, несущественны, их нужно убрать; чтобы понять мир, нужно сопоставить все в одном времени, т.е. в разрезе одного момента, нужно видеть весь мир как одновременный»[24]. Итак, образ времени, осуществляющийся в византийских представлениях как «одновременный», определяет вертикальную неподвижность рассматриваемого мира.

Отмеченные черты присущи не какому-нибудь определенному замкнутому кругу сочинений. Скорее можно констатировать широкий охват этими представлениями различных жанров у разных авторов, независимо от их идейно-политических, литературно-художественных, научно-философских установок. Например, в целом этногеография рационалистичного Киннама, участника многих военных экспедиций в Центральной Европе, сообщающего конкретные топографические приметы проходимых областей, не расходится с географическими данными комментариев античных памятников или компиляций, основанных на ранней историографической традиции.

2. – Позднеримская геополитическая теория: «скифское» сообщество

Византийской геополитической теорией разрабатываются уходящие в прошлое стереотипы, атрибуты описаний как своего рода знаки выражения данной системы. Такими значащими элементами «варварского» мира оказываются отсутствие и дискретность общественной стратификации, оцениваемое как бессистемность социального устройства[25], бедность и невежество[26], невоздержанность[27], воинственность и жестокость[28], порождающая многочисленные сопоставления мира варваров с миром диких зверей[29], неизменные орудия быта и военного снаряжения[30] и одновременно экзотическая чистота и девственность человеческих отношений, отмечаемые в других случаях, идиллическое миролюбие и беззаботная веселость[31].

Вместе с тем этот «чужой» мир помещен в реальную действительность. Именно о ней и повествуют наши исторические источники, авторы которых – современники описываемых событий, т.е. вневременность, абсолютность, абстрактно-техническая организация отрезков-авантюр, создающих этнический портрет «варваров», внедряются в развивающуюся, живую действительность. Последняя определяется по крайней мере двумя факторами: мир людей, описываемый в памятнике (а именно он интересен исследователю-историку), сам по себе историчен (содержит приметы времени, эпохи и т. п.); время в средневековых произведениях организуется субъективно: оно произвольно стягивается и распускается автором[32], инверсия используется наряду с провиденциализмом[33], т.е. оно не прямолинейно-необратимо, а является объектом авторской игры. Таким образом, «чужой мир» помещен в историческое время, причем между ними – борьба[34]. Это противоречие составляет художественную суть анализируемых памятников, поэтому исследуемые как исторические источники, они не должны расщепляться на части – «историческое» и «литературное», но должны восприниматься в единстве выявляемых компонентов, рассматриваемые так же, как звенья в цепи развития общественно-политико-художественной мысли.

Как отмечалось, сам термин «Русь» и производные от него употреблялись чрезвычайно редко (оставим пока в стороне хорошо известную проблему таманской России). Например, лишь трижды встречается он у Никиты Хониата[35], однажды говорится о «Русской земле» в «исторических стихотворениях» Феодора Продрома[36], еще несколько случаев его использования – в эпиграммах[37], письмах[38]. В целом во всех нарративных источниках, например, XII-первой половины XIII в. встречается чуть больше десятка случаев употребления термина «Русь». В официальных же и полуофициальных документах – актах, посланиях, списках епархий и т.п. – как правило, употреблено именно это название[39].

В византийских источниках зафиксированы названия ряда областей и городов Древней Руси, толкование которых не вызывает затруднений. В перечне епископий «Великой России», составленном в середине XII в.[40], перечисляются Белгород (α´. ὁ Πελογράδων), Новгород (β´. ὁ Νευογράδων), Чернигов (γ´. ὁ Τζερνιγόβων), Полоцк (δ´. ὁ Πολοτζίκων), Владимир (ε´. ὁ τοῦ Βλαδιμοίρου), Переяславль (ς´. ὁ Περισθλάβου), Суздаль (ζ´. ὁ Σουσδάκι), Туров (η´. Τουρόβου), Канев (θ´. τὸ Κάνεβε), Смоленск (ι´. Σμολίσκον), Галич (ια´. ἡ Γάλιτζα). Под именем «Киава» («Киама», возможно, «Киова») Никита Хониат и Киннам имеют в виду, несомненно, Киев[41]. Наибольшее количество свидетельств византийских источников относится к Галицкой Руси, наиболее близкой к Византии территориально и потому занимавшей в международных связях Империи видное место. Наши авторы знают границы Галицкой земли: непосредственно соприкасаясь на западе с Венгерским королевством[42], на юге она доходила до отрогов Карпат[43]. Галицкое княжество, с одной стороны, рассматривалась как одна из «топархий» Руси[44], но вместе с тем улавливается отношение византийцев к нему как к некоей самостоятельной территориальной и политической единице: во всяком случае, галицкий князь противопоставляется византийским автором[45] «властителю» Киева[46] – центра всей Руси.

Таким образом, в византийских источниках содержится немало сведений о территории Руси, ее областях, указываются топографические особенности южной границы русских княжеств, т.е. знакомство с территориально-политической структурой Руси показательно для выяснения характера знаний византийцев об интересующем нас регионе. Подробные сведения о делении русских областей находятся в памятниках, относящихся к церковному устройству: именно константинопольская Церковь, прежде всего заинтересованная в распространении своего влияния на как можно большую территорию Руси, оказалась нашим информатором по данному вопросу.

Более сложными являются проблемы определения этнических данных византийских источников о территории нашей страны. Все «северные» народы связываются византийцами «скифской» общностью[47]. Так, этноним «росы» (русские) синонимичен, по Иоанну Цецу, имени «тавры», которые оказываются «скифским» племенем[48]. Эта синонимия отражает традиционное у византийцев наименование русских античным термином «тавроскифы». Правда, в XII в. такая атрибуция не единственная: современник Цеца Никифор Василаки под «Тавроскифией» имеет в виду землю, в которой находится, по всей видимости, Филиппополь[49] (современный Пловдив в Болгарии), а Иоанн Киннам «скифами около Тавра» называет половцев[50]. Что касается Болгарии, то Цец дает подробную топографию пространства на юг от Дуная, определяя границы расположенных там областей – двух Мисий, Фракии и Македонии[51]; сам же этноним у Цеца встречается в качестве синонима «пеонцы» (не венгры, населяющие, по Цецу, одну из упомянутых Мисий)[52]. Половцы же в сочинениях византийского эрудита фигурируют под общим именем «скифы». Так, в рассказе о половецком набеге 1148 г.[53] кочевники названы «придунайскими волками, частью скифов»[54]. То, что под приведенным выше названием «собственно скифов» в отличие от «скифов вообще» нашим автором имеются в виду куманы, говорит текст «скифского» приветствия в эпилоге «Теогонии» Иоанна Цеца[55]. «Скифское» приветствие представляет собой куманское[56], что определяет и интерлинеарная глосса, сделанная киноварью в Соd. Vindob. Phil. gr., 118: κόμανον[57]. Правда, по Д. Моравчику, приветственное восклицание может скрывать арабское selâm aleikûm[58], т.е. может принадлежать какому-нибудь “исламскому” народу. Сам этноним “куманы” нигде не встречается в других сочи нениях Цеца; однако не следует недооценивать определения интерлинеарной глоссы: аналогичная помета, определяющая этноним Цеца «персы», τούρκοις (туркам)[59], находит подтверждение в «Историях»[60]. В эпилоге «Теогонии» приведено и русское приветствие: «К русским я обращаюсь по их обычаю, говоря «σδρᾶ[στε], βράτε, σέστριτζα» и «δόβρα δένη», т.е. «Здравствуй, брате, сестрица, добрый день!»[61]. Далее Цецем приводятся и некоторые аланские выражения[62].

Таким образом, та «скифская» общность, которая постулируется Цецем применительно к черноморскому подрегиону, представляется им же в языковом отношении чрезвычайно разнообразной. В самом деле, помимо, рассмотренных народов, здесь же Цецем локализуются и «киммерийцы». Они помещаются у Тавра скифов и Меотийского озера[63], т.е. в Крыму и Приазовье. По выдвинутой пробной реконструкции[64] этноним *kers-mar является фракийским названием Черного моря: на фракийской языковой почве этноним κιμμέριοι мог иметь вид и значение *kir(s)-mar-io, где *kers – черный и *mar-/mor- – море. Причем в вопросе о киммерийцах сам этноним представляется единственным достоверным языковым фактором их принадлежности. В этой связи, памятуя о возможном широком этническом содержании термина «скифы» и о локализации «киммерийцев» Цецем (абстрагируясь от других локализаций[65] и употребления имени в переносном смысле)[66], интересно обратить внимание на схолию к «Историям» Цеца[67], где скифы фигурируют в качестве фракийского рода.

С Меотидой – Азовским морем – у Цеца ассоциируется целая ветвь «скифов». В экскурсе о «Скифах» в «Историях» различаются три ветви (ἔθνη) «скифов»: меотийские, кавказские (с ними связаны «узы» и «гунны») и оксианские[68]. К последним, по Цецу, относятся «Скифы», находящиеся за Гирканским (т.е. Каспийским) морем – «в Сугдиане», где протекает река Оксос[69]. Однако в комментарии «Историй»к упоминаемым в одном из писем «оксианским рыбам»[70] «оксиане» локализуются в Крыму и отождествляются с «хазарами»: «Хазары – жители Сугдеи и Херсона – по названию реки Оксос, которая течет в их земле, называются оксианами»[71]. Эта неожиданная атрибуция может быть объяснена тем, что спутана Сугдея – город и порт в Крыму (Сурож русских летописей, совр. Судак) с Согдианой – областью Средней Азии[72]. Река Оксос (совр. Амударья) относится к Согдиане, а не к Сугдее. Жителей именно этого района Цец называет «оксианским скифами» и сближает с «восточными скифами» Геродота[73].

Таким образом, в рассмотренных представления нередко получается причудливая контаминация книжного ученого знания и непосредственных наблюдений, актуальных свидетельств. Источник этого явления – в особенности мировосприятия византийца: на непосредственно наблюдаемое накладывается сетка книжного, возведенного в парадигму знания. Так у Цеца античная картина накладывается на географию современного ему мира.

Особенно сильной в византийской традиции оказывается актуализация античных географических представлений и этнических наименований, что приводит к неожиданному внешнему эффекту: население Руси обозначается (нередко в переносном смысле) многочисленными архаическими племенными названиями – «скифы», «тавроскифы», «тавры», «киммерийцы», «меоты», «хазары» (для Крыма) и др. Такая «зашифрованность» актуальных описаний древними этническими терминами, «знаками», наблюдается и в других случаях. Так, встал вопрос об обозначении в византийских источниках Галицкой земли, помимо указанного имени «Галица» (с вариантами), архаическим термином «галаты»[74]. В “исторических стихотворениях” Феодора Продрома неоднократно среди подвластных византийскому василевсу народов упоминаются “галаты” – часто рядом с «далматами» (сербами)[75]. В других случаях «галаты» фигурируют по соседству со «скифами» – куманами[76], называются вместе с италийцами и сербами[77], упоминаются «галатские долины»[78]. В данном случае невозможно отождествление этих «галатов» с «Галлией Иакова» – Испанией (Галисией)[79]; однако в некоторых из этих случаев нельзя исключить и понимание под «Галатией» соответствующей малоазийской области[80].

3. – Евразия как Гиперборея, Скифия и Киммерия от Причерноморья до Закаспийских и среднеазиатских земель

Территория Руси называется и Гиперборейской землей[81]; потому древние литературные свидетельства о гипербореях переносятся на русских, формируя представление он них[82]. О значении архаизации для византийской собственно этнонимики и топонимики областей и городов Руси уже говорилось. Сейчас важно подчеркнуть, что традиционные представления о географических областях, климате, природных условиях стран этих древних народов прилагаются к описанию северных территорий, значит, и Руси нашими авторами. В результате создается образ страны, во многом близкий античной Скифии или Киммерии. Обширность пространств к северу от Черного моря вошла в поговорку о «скифской пустыне»[83]; климатические особенности этих областей будут непременно ассоциироваться со «скифским снегом», бурями, сыростью и дождями[84]; Русь — наследница киммерийских областей — представляется страной, погруженной во мрак, солнце над которой светит считанные дни в году, а может быть, и вообще не появляется[85]. Византийские писатели указывают известные из памятников прошлого реки, озера, моря Скифии: «Узкое море», «Священное море»[86], реки Эрида, Лагмос, Телам, Термодонт[87]. Наряду с этим постоянными атрибутами тавроскифских областей являются Понт (Черное море), Боспор Киммерийский (Керченский пролив), Меотида (Азовское море), Гирканское море (Каспийское море), Танаис (Дон) и даже Сиака (Сиваш)[88]. Еще более конкретные непосредственные свидетельства — о животном мире русских лесов и рек — имеют тоже легендарную или сказочную окраску. Наряду с рассказами об экзотическом пиршественном столе, украшенном вяленой рыбой, черной и красной икрой с Дона[89], сообщается об именовании жителями Сугдеи (Сурожа) и Херсона крымской рыбы «берзитикой»[90], в чем отражено предание о хазарской Берзилии[91]. Неоднократно упоминается о белых зайцах России, мех которых импортировался в Византию[92]. Называется диковинный обитатель «тавроскифских» земель зубр[93]. Известен, очевидно, и морж, изделия из кости которого описывает Цец[94]. Интересно, в то время как данные об областном делении Руси происходят в основном из церковной среды, материалы о животных, рыбах, речных и морских путях связаны с торговыми отношениями Руси и Византии.

Узлом этих связей был Крым и Приазовье, где находились владения как Византийской империи, так и русских князей. Установлено[95], что в конце XII в. в землях Боспора Киммерийского действовал византийский податный сборщик[96], а в Керчи был византийский наместник[97], т.е. Византия имела в Крыму свои территории (помимо Херсона-Херсонеса), возможно близкие к крымским фемам более раннего времени[98]. На протяжении всего рассматриваемого периода встречаются сообщения о функционировании крымских церковных епархий константинопольского патриархата — Сугдеи, Фуллы, Готии, Херсона, Хазарии, Боспора, Сугдофуллы[99].

Вместе с тем в византийских памятниках этого времени сообщается о русских (?) купцах, спешащих в Солунь из Крыма[100], а по императорским актам второй половины XII в., итальянским купцам не гарантируются свобода и безопасность торговли в районе Крыма и Приазовья[101]. К середине XIII в. уже сообщается о набегах и владениях «скифов», т.е. половцев или татар[102], в крымских городах. Таким образом, Крым и соседние с ним земли представляли собой своеобразную часть русской земли, подвластность которой тем или иным правителям постоянно оказывалась исторической проблемой. Однако важно то, что здесь происходили непосредственные контакты русских с византийцами — церковные, торговые, политические.

4. – От «варварского» мира – к православному сообществу

Анализируя воззрения византийцев на место Древней Руси в средневековом мире, можно установить несколько уровней оценки. Первым уровнем будет традиционная оппозиция ромеев и «варваров»: Русь, наследница «скифского» прошлого, не входящего в пределы империи, рассматривалась в рамках этой оппозиции[103]. Причем, помимо нейтрально-технического значения понятия «варвар» (как не-эллин), обнаруживаются и оценочно-отрицательные: так Хониат и Никифор Василаки придерживаются античного еврипидовского представления о жестокости «тавроскифов», убивающих чужестранцев[104], их нечестии и богоборстве[105]; об императоре Андронике Комнине замечается, что страсть к кровавым зверствам он обрел во время странствований[106] среди варваров, в том числе на Кавказе и Руси.

Однако наряду с этим традиционным, окрашенным оттенками литературных античных реминисценций уровнем, в византийских памятниках отражен и другой вид воззрений: Русь оказывается важнейшим звеном христианского мира. «Христианнейшим» назван русский народ, борющийся с половецкими ордами[107]; Русь и связанные с ней народы — оплот православия перед лицом латинского запада[108]. Оппозиция «варвары» — «не варвары» обретает на этом уровне конфессиональный характер: «варвары» — «христиане». Хронологически в византийских источниках укрепление отмечаемого представления о Руси наблюдается с конца XII — начала XIII в. Участие иерархов Руси в церковных соборах, посольства и паломничества в Византию, деятельность Русского афонского монастыря[109] — реальное подтверждение таких воззрений.

Наконец, третьим уровнем определения места Руси в структуре современного общества, по византийским источникам, оказывается прямое сопоставление внутренних общественно-политических систем Руси и Византии, замечаемое нашими авторами сходство процессов социального развития двух государств. Византийцы четко фиксируют наличие на Руси отдельных соперничающих княжеств; термины, обозначающие князей (ἡγεμών, οἱ...ἀρχικῶς προεδρεύοντες, ὁ διέπων, δυναστής, φύλαρχος, ἄρχων — т.е. «игемон», «сидящие во главе», «властитель», «династ», «филарх», «архонт»)[110], соответствуют титулам, применимым к правителям других европейских государств — Венгерскому и Чешскому королевствам, Болгарскому царству, южнославянским государствам. Более того, Никита Хониат повествует о разразившейся к началу XIII в. братоубийственной резне, в которой Роман Галицкий разбил «правителя Киева» Рюрика. Еще раз вспоминает он об усобицах среди «тавроскифских» династов в связи с рассказом о борьбе между сыновьями Стефана Немани в Сербии. Политическая раздробленность и внутренняя борьба отмечаются, помимо «тавро-скифов» и «далматов», у сельджуков, венгров и многих других народов, причем источником такого процесса, охватившего мир, считается государство ромеев: «Так, пример братоубийства, показанный в Царе-граде, сделался как бы образом, моделью или даже общим правилом для всех концов земли; так что не только персидские, тавроскифские, далматские, как теперь или несколько позже паннонские государи, но и владетельные лица разных других народов, обнажив мечи против единокровных родственников, наполнили свои отечества убийствами и мятежами» (Nicet. Chon. Hist. 532.14-20).

Таким образом, определение нескольких уровней отношения к Руси в византийских памятниках дает возможность выделить представления о сопоставимости общественно-политических процессов на Руси и в других государствах средневекового мира. Важное место феодальной Руси в структуре международных отношений в Европе XII — начала XIII в. подчеркнуто и византийскими авторами-современниками.

В историографии имеется представление об ослаблении русско-византийских контактов в XII в. (особенно к концу века): отсутствие прямых военных столкновений, внешнеполитическая опасность для каждой из сторон (кочевники и латиняне) обусловили, как будто бы, ослабление — вплоть до прекращения — связей, не зафиксированных источниками[111]. Прекращает существование наемный корпус византийской армии, составленный из русских, вытесненных англо-скандинавами[112]. Ничего не известно о Русском монастыре на Афоне с последней трети XII в. и т.д.

На первый взгляд, действительно материала о «русах» в рассматриваемых источниках не так много[113], нет и таких документов, как русско-византийские договоры X в. Однако, если учесть те особенности византийских памятников, о которых говорилось выше, то данных из источников по интересующей нас теме можно получить значительно больше. Это, прежде всего, касается внешнеполитических, военных и посольских отношений.

Международные договоры, документы посольств, переписка восточных патриархов с главой римской церкви, монастырские акты XII-XIII вв. дают интересные сведения для изучения истории политических, торговых, церковных и других контактов Византии как со своими непосредственными соседями, так и с более отдаленными странами.

Действительно, объяснение запрета факторами общего порядка политики и торговли[114] встречает возражение в данных хрисовула Алексея III 1198 г.[115]. Это еще один акт, содержащий сведения о Северном Причерноморье. Византийский император возобновляет привилегии Исаака Ангела венецианцам. В числе земель, где им предоставлено право торговли, упомянут и Херсон. Греческий текст акта не дошел; мы располагаем латинской версией и свидетельствами западноевропейских хроник о нем[116].

Почти все акты константинопольского патриаршества, имеющие отношение к Руси, известны нам по русским источникам: это послания 1149 г. Николая IV Музалона новгородскому епископу Нифонту (датировка по В. Грюмелю), императора Мануила I – князю Юрию Долгорукому (видимо, связано с церковными проблемами), послания патриарха Луки Хрисоверга на Русь[117], а также ссылки хроник и документов на акты, подлинность которых, однако, маловероятна: утверждение Константина в качестве митрополита Киевского в начале 1157 г., определения против еретика Мартина 1157 г., благословение Лукой Хрисовергом одобрения василевсом Мануилом Комниным праздника, установленного Андреем Боголюбским в связи с победой над камскими болгарами Руси и над «персами» Византии (ок. 1163-64) и др. Всего насчитывается более десяти посланий[118], Исключение составляют лишь определение собора 26 января 1156 г., созванного по инициативе и в интересах митрополита Константина перед его отъездом на Русь (имеется греческий текст)[119], свидетельство, видимо, о русских посланиях никейского патриарха Мануила Сарандина Иоанну Апокавку в феврале 1222 г. (издание – по тексту греческой рукописи ГПБ 250)[120] и неопубликованное послание патриарха Германа II кардиналам от 1232 г., известное в четырех списках[121]. В последнем среди приводимых православных народов упоминаются иверийцы, авасги, аланы, «аласты», готы, хазары и «бесчисленная» «из тысяч народностей» – Русь. Здесь необходимо привлечение других материалов деятельности патриаршей канцелярии. Так, например, значение послания Германа II кардиналам определяется при рассмотрении этого документа вместе с другими византийскими актами, связанными с переговорами с Римом в первой половине XIII в.[122].

При изучении патриарших грамот возникают существенные трудности дипломатического характера. Так, до сих пор не разработаны формуляры византийских патриарших грамот (как это сделано в отношении императорских посланий). Решать эту проблему также приходится наряду с непосредственными занятиями по нашей теме.

Иногда проблематичным является и само содержание документа. Это относится хотя бы к известному в русской версии посланию Германа II митрополиту Кириллу 1228 г.[123]: «неожиданность» тематики этого документа можно объяснить соединением двух (или больше) различных актов (попутно встает проблема их подлинности) в одно послание.

Для выявления нового материала необходимо обратиться к тем свидетельствам, где нет прямого упоминания русских или тавроскифов: памятуя о византийской приверженности заменять термин описанием, можно понять значение многих важных для нас текстов. Так, анализ речи Михаила-ритора — племянника (или близкого человека) солунского митрополита, показал, что за неопределенными намеками можно уловить отражение сложной военно-политической борьбы в Центральной и Юго-Восточной Европе в начале 50-х годов ХII в.[124] Михаил сообщает, что после разгрома «даков» василевс двинулся на «гепидов»; перейдя Дунай, предал «Паннонию» огню, после чего сатрап «гепидов» бежал. Здесь речь идет о победе императора Мануила I над венгерским королем в 1151 г. после разгрома сербов. Далее говорится, что эхо этой победы дошло до сицилийцев и «тавроскифов», причем «северный» от шума молвы тяжело повесил голову[125]. Отождествление «тавроскифов» с русскими позволяет видеть в «северном» русского князя, возможно, Юрия Долгорукого — союзника Мануила; данные же речи в целом позволяют предположительно говорить о состоявшемся или готовившемся походе ок. 1152 г. византийских войск в северное Приазовье (может быть, против половцев или киевского князя Изяслава).

Подобным образом можно выявить некоторые свидетельства византийских источников о возможных посольствах русских в Византию. Так, Евстафий Солунский в энкомии Мануилу Комнину повествует о народах, некогда агрессивных, теперь же усмиренных: они приезжают в Византию, даже переселяются на житье, — «агаряне» (турки), «скифы» (кочевники), «пеонцы» (венгры), обитающие за Истром (население Подунавья), и те, кого «овевает только северный ветер»[126]. Согласно географическим представлениям о делении зон земли в соответствии с направлениями различных ветров, народом, находящимся под северным ветром, являются «тавроскифы», т.е. русские[127]. И Евстафий рассказывает о сильном впечатлении, произведенном Мануилом на иностранцев.

В другой речи Евстафия, написанной, вероятно, после 1173 г., ритор, восхваляя военные успехи императора, образно говорит о подчиненных и зависимых народах как элементах украшения царства Мануила. Упоминая порабощенных далматов, пеонцев и скифов, он указывает и на северных, также покоренных, соседей их[128]. Это может относиться и к Галицкому князю: о Владимире Галицком Киннам говорит как о подвластном союзнике Мануила в начале 50-х годов[129]. Евстафий в речи сообщает и о посольствах в Константинополь с самого края земли[130]. Эхо побед Мануила достигает «севера»[131]. В этих словах также скрыт намек на Русь.

Еще в одном слове к Мануилу, произнесенном между 1174 и 1178 гг.[132], Евстафий в удивлении восклицает по поводу посольства к Мануилу архонта из «северных» по отношению к «Пеонии» (Венгрии) земель, ничуть не меньших ее[133]. Речь опять-таки идет, вероятно, о Галицком княжестве. В этом акте панегирист видит признание верховной власти византийского василевса над другими правителями.

Наконец, среди народов, перечисленных в речи по поводу прибытия в столицу царственной невесты из «Франкии» (имеется в виду свадьба Алексея II, сына Мануила, с Анной-Агнессой, дочерью французского короля Людовика VII в 1179 г.), упомянуты и «северные», — в свете наших данных, русские[134].

Намек на русское посольство можно предположить и во «Взятии Солуни» Евстафия, где сообщается о посланниках «германского филарха» (Филиппа Π Французского), «аламанского властителя» (Фридриха I Барбароссы), «посланника Марка» (Конрада Монферратского), «угорского короля» (Белы III), а также другого сильного соседа последнего[135], — возможно, галицкого князя.

Определенную информацию дает нам и речь Михаила Ритора — племянника (или близкого человека) митрополита Анхиала, где отражены внешнеполитические события империи в конце 50-х — начале 60-х годов. Описывая успехи Мануила в отношениях с Балдуином III Иерусалимским, Кылич-Арсланом II и др., ритор говорит о том, что «одна только молва устрашает «северного», как и «внутреннего северного»[136]. Вероятно, здесь содержится намек на Венгрию и Русь, местоположение которых соответствует византийским представлениям о направлении сторон света.

Тот же смысл, возможно, имеет сообщение одного из стихов продромовского Манганского цикла о власти Мануила над «Бореем»[137].

О посольстве «скифа» в Константинополь после свержения Андроника Комнина (1185 г.) сообщает Михаил Хониат[138]. Поскольку земли Приазовья в этом произведении им называются «гиперборейскими», «киммерийскими», «скифской пустыней»[139], не исключено, что и здесь речь идет о Руси. «Север» и «Скифия» синонимичны для него «Тавроскифии»[140].

О посланнике из «северных климатов», о власти василевса над «северными климатами» сообщает Николай Месарит[141]. А. Васильев видит здесь Трапезунд[142], но, как правило, в византийских источниках «северными климатами» называется Крым[143].

Однако во второй половине XII—начале XIII в. русско-византийские отношения не ограничивались, видимо, посольскими делами. Дело, возможно, доходило и до прямых военных столкновений. Так, по сообщению Николая Месарита, участники мятежа Иоанна Комнина 1201 г. требовали, чтобы ромеев не побеждали ни «скиф», ни «болгарин», ни «тавроскиф», ни другие «варвары»[144]. А. Гейзенберг видит в «тавроскифах» куманов[145], но, возможно, речь идет о русских, называемых обычно «тавроскифами». Во всяком случае, из речи Никиты Хониата мы знаем об участии «тавроскифов»-бродников в борьбе болгар против Византии[146].

Итак, если полученные сведения прибавить к уже известным и использовавшимся многочисленным данным о военных экспедициях, посольствах и брачных связях, русских паломниках и византийцах, отправлявшихся на Русь, актах упоминаемых в различных нарративных источниках, касающихся русско-византийских связей[147], то получится картина интенсивных взаимоотношений древнерусских княжеств с Византией на протяжении всего XII и начала XIII в. Конечно, необходима конкретизация и уточнение полученных данных, но можно сказать, что политические связи двух государств не ослабевали в XII в., как считалось ранее.

II. – Евразия: через Причерноморье и Закаспийский регион

Подобно тому как Русь и тюрки- кочевники Причерноморья связываются византийцами с другими «северными» народами «скифской» общностью, определенное положение в последней занимают народы Кавказа и Предкавказья. К ним имеют отношение два из трех традиционных[148] «скифских» племен — «кавказские» и «меотские»[149].

Раздел о двенадцати ветрах в «Историях» Иоанна Цеца выделяется среди тринадцати тысяч стихов произведения не только метрически: исследование вскрывает неоднократное редактирование его автором, пересмотр текста[150]. И это не случайно: в соответствии с направлениями каждого из ветров в эту классификацию попадает и территория между Черным и Каспийским морями. Так, северный ветер Борей овевает «скифов» и Эвксинский понт, а «гиркан» и «колхов» — Мес[151]. Итак, Северокавказский регион ограничен с одной стороны Кавказским хребтом с Каспийскими воротами[152], с другой — Гирканским, т. е. Каспийским морем[153].

Но это пространство очерчено для византийца и другими своеобразными пределами: оно располагается между двумя традиционно принимаемыми границами Европы и Азии, каковыми считались Танаис-Дон[154] либо Кавказские ворота[155].

В соответствии с этим ориентиром и строились византийские землеописательные сочинения. Встречаемые в них этносы в историографии нередко привлекаются для анализа этногенеза северокавказских народов. Так, например, рассматриваются античные и византийские сведения о киммерийцах, скифах, меотах, синдах, керкетах, зихах, исседонах, меланхленах, агафирсах, гуннах, хазарах, половцах и др., принимаемых в качестве предков современных северокавказских народностей[156].

Большинство из перечисленных народов упоминается в анализируемых источниках (как «скифские» или «северные» племена). Представим себе их суммарную сводку, получаемую на основе наших источников. На рассматриваемой территории византийскими авторами XII—первой половины XIII в. поселяются «скифы», «сарматы», «киммерийцы», «меоты», «кавказцы», «синды», «кораксы», «аримаспы», «иссидоны», «масагеты», «гиркане», «меланхлены», «агафирсы», «гелоны», «аланы», «авасги», южнее — «колхи» и «лазы», а также «гунны», «узы», «саки», «геты», «даки», «вастарны», «иппимолги», «невры», «иппиподы», «левкосиры». Эти народы включаются и в византийские этногеографические классификации[157].

Наконец, основная масса сведений о кавказцах связана с «ивирами»[158], имя которых стало, по византийским представлениям, собирательным для ряда кавказских православных народностей[159]. Однако основное значение в текстах памятников «ивир» — грузин, то в силу наложенных в начале ограничений по региону (рассматривается только Северный Кавказ), большей изученности данных византийских источников о Грузии[160] этот сюжет здесь окажется вне поля непосредственного анализа.

Таков общий взгляд византийцев на народы, связанные с этой областью. Таким образом, внешне этногеографическая структура населения территории между Черным и Каспийским морями представляется неоднородной и путаной. Что же действительно относится к Кавказу и Предкавказью и может быть использовано для анализа его этногеографии? Ведь в наших разнородных сведениях возможно косвенное отражение этногенетического процесса (в порядке ретроспекции).

Принципиальную основу византийских этно-географических представлений составляет античная традиция. Выявление их античного субстрата, а затем двустороннее их сравнение поможет установить реальные, «живые» этнические наименования кавказских народов, актуализировать этнонимы, отмеченные по К. Дитериху[161], «литературным атавизмом», выявить «нулевые» этниконы с определением их места и функции в анализируемой системе.

Скифы. Помимо собирательного значения термина[162] и антикизированного[163], имеет и узко этническое: «собственно скифы»[164]. Языковые данные, приводимые нашими источниками («скифское» приветствие, являющееся фактически куманским[165], «скифское» название Меотиды — Азовского моря — «Карбалык»)[166], свидетельствуют о тюркском содержании этникона. Это соответствует основному его значению в византийской литературе XII—XIII вв.[167]. В этом же плане объяснимы и деконкретизованные термины риторов, описывающих внешнеполитические успехи василевса Мануила I, в частности против «скифов»[168]: военно-географический контекст речей (войны в Венгрии, Подунавье, на Корфу) делает естественным понимание под упоминаемыми рядом «скифами» и «савроматами» придунайских тюркских кочевников, а не жителей Кавказа. К тому же к середине—концу 50-х гг. (а именно к событиям этого времени относятся рассматриваемые свидетельства) кавказских походов Мануила не было. Иначе — у Феодора Аланского: по пути от Боспора Киммерийского (Керчи) в центр аланской епископии он углубляется в середину «Скифии»[169]. Он же сообщает о заселении «Скифии» аланами[170]. Если оставить в стороне собирательный смысл термина (который распространяется и на аланов), то, судя по контексту, речь идет о приазовских степях, которые, по античным традиционным представлениям, могут относиться к «Скифии»[171]. Итак, данные о кавказской локализации византийскими авторами XII—XIII вв. (без специальных оговорок!) этнически конкретных (т. е. не «собирательных» или антикизированно-литературных) «скифов» нет; при наличии специальных атрибуций географически «Скифия» может относиться и к предкавказской степной зоне (Приазовье), что, однако, связано с античной литературной традицией; первый тезис не исключает вопрос о тюркском элементе в этнической структуре населения Кавказа XII—XIII вв.

Киммерийцы. Наиболее употребительна традиционная литературная поговорка о «киммерийской тьме», восходящая к античности[172]. Со ссылками на античных авторов, «киммерийцы» локализуются в Крыму[173]. Неоднократно упоминаются гомеровские киммерийцы Италии[174]. В переносном смысле как о «киммерийцах» говорится о земле сербов[175] и жителях Солуни[176]. Итак, их локализация, основанная на определенных литературных традициях, не имеет отношения к Кавказу и Предкавказью; сам термин в рассматриваемых источниках не несет этнического содержания.

Савроматы и сарматы. Представления о «сарматах» («савроматах»)[177] и локализация их неоднозначны. Помимо античного мифа о «сарматках» — воинах[178], упоминаются и савроматы как конкретная этническая единица наряду с «росами» — русскими и «собственно скифами» — тюрками[179]. Здесь возможно следование античной традиции при перечислении «северных» народов, как в ряде одних случаев[180], но возможно и обозначение этим этнонимом тюркских кочевников Причерноморья, как в других[181]. Прослеживаются следы связи са(в)р(о)матов с Кавказом: территория «Савроматии» заселяется аланами[182]; там же находится горный хребет Алан, от которого якобы произошло название «аланы»[183]; «савроматы» упоминаются вместе с «колхами» и жителями районов Нижнего Кавказа и Фасиса[184]. Вместе с тем Иоанн Цец, пристальный интерес которого к Кавказу известен, сообщая о «кавказских скифах» по Страбону[185], не относит к ним «сарматов», хотя в его источнике указывается, что «сарматы» в большинстве своем — все «кавказцы»[186]. Итак, наряду с античными реминисценциями, термин «сарматы (савроматы)» употребляется в «актуализованном», этническом смысле. Прослеживается связь с Кавказом: территория предкавказских степей и предгорий. Это, возможно, ретроспективное отражение миграций и этногенетических процессов на Северном Кавказе (с Предкавказьем). Однако, вероятно, ввиду распространенности тюркского содержания этнонима в XII—XIII вв. «савроматы» не включаются в кавказские классификации византийцев.

Мас(с)агеты. Помимо античного мифа о воинственных «масагетках»[187], «масагеты» вместе с «аримаспами» помещаются на краю земли, за Кавказом[188]; вспоминается и замысел похода Кира Великого на «массагетов» и «иссидонян»[189]. Наши источники дают недвусмысленные атрибуции: «массагеты» византийцами прямо отождествляются с авасгами[190], аланами[191] или албанами[192]. Неоднозначность этих атрибуций объяснима неточностью этнических дефиниций византийцев в отношении трех последних кавказских народностей. Кавказцами представляются «массагеты», участвовавшие в совместных военных действиях с «ивирами»[193]. Не исключен кавказский смысл «массагетов» — гостей (как и «скифов») Михаила Айофеодорита[194]. Вместе с тем в других случаях возможно понимание «массагетов» как тюркских кочевников Придунавья[195]. В этой связи встает проблема индивидуального авторского употребления этнонимов. Итак, византийские авторы актуализируют архаический термин, прямо отождествляя «массагетов» с современными народами Кавказа. Сам этноним употребляется в «живом», обиходном повествовании; смысл термина проясняется при учете его кавказских атрибуций. В связи с тем что кавказская локализация массагетов в наших источниках не единственная, встает проблема преимущественного авторского употребления: для Цеца, например, «массагеты» — исключительно древнее название авасгов, в то время как Никифор Василаки подразумевает под «массагетами» придунайских кочевников.

Гунны. Узы. Сведения о них («кавказские скифы» вблизи Гирканского—Каспийского моря)[196] не выходят за рамки античной традиции[197]. Ретроспективно отражена их кавказская локализация.

Аримаспы, Исси/(е)д(он)ы. Со ссылкой на античные источники[198] локализуются рядом друг с другом[199]. Сведения идентичны античным[200]. Намек на некоторую близость к Кавказу[201], связь с «массагетами» — кавказцами[202] — этих мифических племен необходимо иметь в виду: в свете этих сближений возможна закаспийская локализация.

Меоты. Упоминаются лишь как один из «северных» народов[203]. Показательна практическая неупотребимость даже в переносном значении, хотя количественно немало упоминаний о Меотиде, населении Приазовья и шире – Северного Причерноморья: возможно, этот этноним (даже в плане ретроспекции) уже вытеснен (например, «аланами»).

Кораксы. Синды. Упоминаются наряду с «восточными ивирами» (т. е. кавказскими в отличие от «западных ивиров» — испанцев) как лучшие производители тканей[204]. Характерна «актуализированная» окраска сообщения, несмотря на его античный субстрат[205]. Архаизированный термин, относящийся к кавказскому причерноморскому населению. Приводятся античные цитаты о кораксах[206].

Меланхлены. Со ссылкой на древних авторов понимаются как «черноризцы» (в иносказательном смысле)[207]; упоминаются в каталоге «северных» народов — по Дионисию Периэгету[208]. Самостоятельного значения не имеют.

Иппимолги. Невры. Иппиподы. Вастарны.

Последнее замечание справедливо и в данном случае: перечисление в каталоге «северных» народов (по Дионисию)[209] не дает возможности использования этих свидетельств для наших целей. Отождествление «иппиподов» с «хазарами» не приближает нас к Кавказу, так как «хазары» в источниках XII в. обозначают население Сугдеи (Сурожа)[210]. Вариант написания этнонима «вастарны» приводит Никифор Влеммид («ватарны»)[211].

Агафирсы. Гелоны. Помимо комментария Евстафия[212], упоминаются Цецем в качестве «северных» народов (вместе с «меотами», «скифами», «кавказцами»)[213]. Помещаются по античной традиции[214] между Апарктийским ветром и Бореем[215] («гелоны» — к северу от Эвксинского Понта), не имея тем самым отношения к Кавказу и Предкавказью.

«Кавказцы». Упоминаются в числе «северных» племен[216]: очевидно собирательное — не этническое — значение термина.

Албаны. В соответствии с региональными ограничениями мы не рассматриваем сведения о Кавказской Албании (современный Азербайджан); важно отметить, однако, что этот этноним нередко смешивается с именем «аланы»[217].

Колхи. Идентичны «лазам», помещаются вблизи «массагетов» — авасгов; иначе называются «азиатскими скифами» и «левкосирами»[218]. Живут в пределах της Άσίας («Ассии»?) у Фасиса[219]: очевидна закавказская локализация.

Лазы. Идентичны «колхам»[220]. Указываются «лазские» моды[221]. Сближаются с Трапезундом[222], близки Понту[223].

Халивы. «Скифский» этнос[224]. Локализуются в Армении[225] или в Керчи[226].

Аласты. Встречаются единственный раз в послании патриарха Германа II[227]. Ни с кем не отождествляются; сопоставление с латинской версией послания[228] позволяет идентифицировать их с «лазами» (lapsus calami писца?).

Зихи. Помимо титулов в актах[229], сообщается о подчинении монголо-татарам[230]. Традиционна античная локализация «зихов» — джигов.

Гиркане. Их овевает ветер Мес[231]. Упоминаемые среди восточных стран между Ассирией и Двуречьем[232], «гиркане» локализуются тем самым на южном берегу Каспия, не относясь к Северному Кавказу. «Гиркания» представляется северной границей парфян[233].

Аланы. Данные языка свидетельствуют об индоевропейском происхождении «аланов» наших источников[234]. По Иосифу Флавию, — «европейские скифы» — у Меотиды и Танаиса[235]. Распространились с Кавказских гор на «Ивирию», заполнили почти всю «Скифию и Савроматию»[236]. Алан — горный хребет в «Сарматии», от которого пошло имя «аланов»[237]. Термин употребляется в титулатуре[238]. Аланская епархия на Кавказе[239]. Аланы упоминаются как жители Крыма[240], Константинополя[241], Солуни[242], Подунавья[243]. Завоеваны монголо-татарами[244].

Авасги. Термин употребляется исключительно в современном смысле, обозначая народ[245], государство[246], епархию константинопольского или антиохийского патриархата[247].

Геты. Даки. Перечислены в каталоге «северных» народов[248], как архаизированные термины употребляются для обозначения, скорее всего, дунайских кочевников[249]. К Кавказу отношения не имеют.

Саки. Включены в «скифскую» общность[250]. Упоминается античный миф о женщинах «саков»[251].

Таким образом, применительно к территории Кавказа и Предкавказья «северные» народы, «скифскую» общность византийских источников следует рассматривать дифференцированно: ряд антикизированных этниконов территориально не имеет отношения к кавказским народам; упоминание древних народов, некогда связанных с Северным Кавказом, но к XII в. уже исчезнувших или откочевавших (сарматы, массагеты, гунны, узы, меоты, кораксы, синды и др.), показательно в качестве ретроспективного отражения эволюционирования этнической структуры населения Северного Кавказа. Нередко в данном случае архаические этниконы актуализируются византийскими авторами, отождествляясь с современными народами. Сведения об аланах в основном относятся к событиям, современным источникам. Этникон в переносном или архаизированном смысле не употребим. Термин относится к народу, к государству, к церковной епархии. Рассматриваемые данные не подтверждают бытующих предположений об отсутствии этнической категории «аланы» и об единственно политическом значении термина[252]: этнический и политический смысл этого термина не являются взаимоисключающими, а приводимые нашими источниками языковые факты подтверждают наличие особого, аланского этноса.

III. – Поствизантийская Евразия: христианское единство

Утверждая патриаршество в Москве в конце XVI в., константинопольский патриарх Иеремия II обусловливает данную привилегию Руси ее «святостью».

Так завершился путь становления образа «христианнейшего народа Рос», впервые возникшего в византийской традиции в XIII в. после крестоносного завоевания империи, в контексте поиска византийцами союзников. Никита Хониат впервые назвал русских «христианнейшим народом» в превосходной степени, а константинопольский патриарх Герман II, направляя в 1232 г. послание из никейского изгнания в папскую курию, в числе православных единоверцев, среди эфиопов, ближневосточных сирийцев, иверов, авасгов, алан, лазов(?), готов и хазар, выделяет неисчислимую в тысячах племен Русь, а также победоносное (после войн Калояна) Болгарское царство. Эти идеи уже далеки от первых исторических характеристик Руси в Византии, например, у другого константинопольского патриарха – Фотия в далеком уже IX в., как «народа, превосходящего всех жестокостью и склонностью к убийствам», чему вторил в начале Х в. в «Житии патриарха Игнатия» Никита Пафлагон: «запятнанный убийством более, чем кто-либо из скифов», – упоминая народ, называемый «Рос». «Неодолимый и безбожный», – по словам Продолжателя Феофана (середина Х в.), народ росов, лишь обратившись к христианству, смирился и стал, согласно тому же Фотию в его более поздней энциклике (867 г.) подданным и дружественным Византии.

Однако в течение Х-XII вв., когда русско-византийские союзы чередовались с войнами, образ Руси в византийских памятниках также был противоречивым и неоднозначным: русские в глазах византийцев оставались варварами, дикими и вероломными, хоть и усмиренными силой византийского оружия и православной веры. Решающими на пути становления образа «христианнейшей Руси» стали события одного столетия – середины XIV-середины XV в. Правда, византийские тексты в начале и в конце рассматриваемого периода сходны в теме – создание «каталога» православных народов-союзников ромеев, – но отличаются в исходных посылках. Сильвестр Сиропул, описывая события Ферраро-Флорентийского собора, передает речь византийского императора и патриарха, апеллировавших в 1348 г. к своим единоверцам «на востоке и на западе» – иверам, черкесам, росам, влахам и сербам. В другом случае Сильвестр Сиропул несколько расширяет этот список, называя трапезундцев, иверов, черкесов, мингрел, готов, росов, влахов и сербов. Это позволило, по-видимому, уже самому императору Иоанну Кантакузину назвать самого себя в цитируемом им в «Истории» акте того же 1348 г. «василевсом эллинов, а также василевсом болгар, асанидов, влахов, росов и алан» – Ангелом Комнином Палеологом Кантакузином, добавляя к своему имени для вящего величия и все династические патронимы последних столетий.

Вновь тема содружества православных народов возникает в Византии в последние десятилетия ее существования как государства. Хиосский грек-италиец, магистр Иоанн Канавуца в Комментарии к Дионисию Галикарнасскому, составленном во второй трети XV в. (между 1431 и 1455 гг.), назидательно восклицает: «Мы все – христиане, имеем единую веру и единое крещение – пусть с варварами, – как то болгарами, влахами, албанцами, русскими!».

Наконец, в потсвизантийской литературе, в поэмах, оплакивающих гибель Византии, вновь звучит тема христианского единства, причем не только православного содружества, но согласия всех христиан, как на встоке, так и на западе. В поэме Псевдо-Эммануила Георгилла, изданной Э.Леграном в серии народноязычной греческой литературы, автор восклицает, что настал час, когда христиане – латиняне и ромеи, русские, влахи и угры, сербы и аламаны – все должны быть в согласии единомыслия, чтобы стать единым целым и чтобы все христиане были бы единогласны в своих мыслях. Защитники византийской столицы уповали на святейшего папу Римского и на кардиналов, и на королей Франкии, на всяческих дук, графов, князей и коммуны, на василевсов Аламании, на сербов и русских, влахов и угров, пеонцев, на деньги Венеции и на корабли Генуи, на триеры и ливверы из Каталонии и из всей Италии. “Pax orthodoxa” трансформируется на исходе XV – в XVI в. в экуменический “pax christiana”.

Тема возвышения Руси тесно перекликается в византийской дипломатической переписке с темой возвышения Москвы, куда переводится с благословения патриарха митрополичья кафедра «всея Руси», о чем свидетельствует целая серия патриарших актов, в т.ч. 1326 и 1354 гг., связанных с митрополитами Петром и Алексеем, а великий князь Симеон (Гордый) и великие короли (“rex”) Московии и всея Руси – Иоанн (Иван Калита), затем его сын Иоанн, далее Димитрий (Донской), а также Василий (Дмитриевич I) представляются оплотом христианского благочестия.

Так «скифская общность» и дихотомия представлений об избранном народе ромеев, противостоящем ордам непросвещенных отступников от веры, уживается с ментальной категорией «православного сообщества», охватывающего народы как Европы, так и Азии и даже Африки (эфиопы, отчасти копты), в причудливой амальгаме литературных традиций, религиозных представлений, государственно-правовых норм и дипломатического этикета.

СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ

Акт. Ис. – Акт императора Исаака Ангела 1169 г.: Miklosich F., Müller I. Acta et diplomata graeca medii aevi sacra et profana. Vindobonnae, 1865, Bd. 3.

Акт. Ман. — Акт императора Мануила Комнина 1166 г. // Zachariae a Lingenthal C. Jus Graeco-Romanum. Lipsiae, 1857, vol. 3.

Акт. Росс. – Акты русского монастыря на Афоне: Акты Русского на св. Афоне монастыря…Пантелеимона. Киев, 1873.

Герод. – Геродот. История: Herodoti Historiae. Rec. C.Hude, vol. 1-2. Oxonii, 1933.

Г. Пах. — Георгий Пахимер. История: Georgii Pachymeris De Michaele et Andronico Palaeologis… Vol. 1. Bonnae, 1835.

Г. Торн. м-т — Георгий Торник — митрополит. Речи, письма: Darrouzès J. Georges et Démétrios Tornicès. Lettres et discours. Paris, 1970.

Г. Торн. рит. Пис. — Георгий Торник — магистр риторов.Письмо Михаилу Хониату: Lampros Sp. Μιχαὴλ Ἀκομινάτου Χωνιάτου τὰ σῳζόμενα. Athenai, 1879. T. 2. Σ. 420–427.

Г. Торн. рит. Речь — Георгий Торник — магистр риторов. Речь: Regel W. Fontes rerum byzantinarum. Petropoli, 1917. T. 1. 2.

Герм. — Герман II — патриарх. Послание: см. Laurent V. Les Regestes des actes du patriarcat de Constantinople. Paris, 1971, vol. 1, f. 4, N. 1256.

Гр. Ант. Речи. – Григоий Антиох. Речи: Cod. Escor. Y-II-10 (микрофильм).

Гр. Ант. Пис. – Григоий Антиох. Письма: Darrouzès J. Deux lettres de Grégoire Antiochos, écrites en Bulgarie vers 1173.– Byzantinoslavica, 1962, t. 23, 276-278; Ibid., 1963, t. 24, 65-86.

Евм. М. — Евматий Макремволит. Роман об Исмине и Исминии: Hercher R. Erotici scriptores Graeci. Lipsiae, 1859. Vol. 2. 159–286.

Евст. Сол. Взят. — Евстафий Солунский. Взятие Солуни: Kyriakidis S. Eustazio di Thessalonica. La Espugnazione di Thessalonica. Palermo, 1961.

Евст. Сол. Комм. Дион. — Евстафий Солунский. Комментарии к Дионисию Периэгету: Müller C. Geographi Graeci Minores. Paris, 1882. Vol. 2. Евст. Сол. Комм. Ил. — Евстафий Солунский. Комментарии к "Илиаде" Гомера: [Stallbaum G.] Eustathii Thessalonicensis Commentarii ad Homeri Iliadem. Lipsiae, 1827–1830. Vol. 1–4.

Евст. Сол. Комм. Од. — Евстафий Солунский. Комментарии к "Одиссее" Гомера: [Stallbaum G.] Eustathii Thessalonicensis Commentarii ad Homeri Odysseam. Lipsiae, 1823–1827. Vol. 1–3.

Евст. Сол. Речи — Евстафий Солунский. Речи: Regel W. Fontes rerum byzantinarum. Petropoli, 1892. T. I, 1.

Евст. Сол. Соч. — Евстафий Солунский. Сочинения: Tafel Th. Eustathii Thessalonicensis Opuscula. Amsterdam, 1964.

Евф. Мал. – Евфимий Малаки. Письма: Bonis K.G. Εὐθυμίου τοῦ Μαλάκη τὰ σῳζόμενα. Athenai, 1937.

Евф. Торн. — Евфимий Торник. Речи: Papadopulos-Kerameus A. Noctes petropolitanae. Petropoli, 1913.

Зон. — Иоанн Зонара. История: Ioannes Zonaras. Epitome historiarum. Bonnae, 1897. T. 3.

И. Ант. — Иоанн Антиохийский (V Оксит). О монастырской жизни: Migne J.-P. Patrologiae cursus completus. Series Graeca. T. 132. Col. 1118–1150.

И. Ап. — Иоанн Апокавк. Послания, акты: Васильевский В.Г. Epirotica saeculi XIII // Византийский временник. 1896. Т. III.

Иак. Болг. — Иаков Болгарский. Речь к Иоанну Дуке Ватацу: Mercati S.G. Jacobi Bulgariae archiepiscopi opuscula // Collectanea byzantina. 1970. Vol. 1. 66–113.

И. Сир. — Иоанн Сиропул. Речь к Исааку Ангелу: Bachmann M. Die Rede des Johannes Syropulos an den Kaiser Isaak II. Angelos (1185–1195) nebst Beiträgen zur Geschichte Kaisers aus zeitgenössischen rhetorischen Quellen. Diss. Phil. München, 1935.

К. Ман. Мон. — Константин Манасси. Монодия на смерть Никифора Комнина: Курц Э. Евстафия Фессалоникийского и Константина Манасси монодии на кончину Никифора Комнина // Византийский временник. 1910. Т. XVII. 289–322.

К. Ман. Речь — Константин Манасси. Речь к Михаилу Айофеодориту: Horna K. Eine unedierte Rede des Konstantin Manasses // Wiener Studien. 1906. Bd. 28.

К. Ман. Ром. — Константин Манасси. Роман об Аристандре и Каллифее: Hercher R. Erotici scriptores Graeci. Lipsiae, 1859. Vol. 2. 553–577.

К. Ман. Энк. — Константин Манасси. Речь к Мануилу Комнину: Курц Э. Еще два неизвестных произведения Константина Манасси // Византийский временник. 1905. Т. XII.

Кинн. — Иоанн Киннам. История: Ioannis Cinnami Epitome rerum…, rec. E. Meineke. Bonnae, 1836.

Код. Вен. — Стихи из Cod. Marc. 524: Lampros Sp. Ὁ Μαρκιανὸς κῶδιξ 524. — Νέος Ἑλληνομνήμων, 1911. T. 8.

М. Анх. — Михаил-ритор (близкий человек митрополита Анхиала). Речь к Мануилу Комнину: Browning R. A. New Source on Byzantino-Hungarian Relations in the XII Cent. // Balkan Studies, 1961. Vol. 2. 173–216.

М. Ит. — Михаил Италик. Речи, письма: Gautier P. Michel Italicos. Lettres et discours. Paris, 1972.

М. Сол. — Михаил-ритор (близкий митрополита Солуни). Речь к Мануилу Комнину: Regel W. Fontes rerum byzantinarum. Petropoli, 1917. T. 1, 1, No. 8.

М. Хон. — Михаил Хониат. Речи, письма: Lampros Sp. Μιχαὴλ Ἀκομινάτου Χωνιάτου τὰ σῳζόμενα. Athenai, 1879. T. 1, 2.

Ман. Сар. – Мануил Сарандин. Послание митрополиту Навпакта: Васильевский В.Г. Epirotica saeculi… 268-269.

Н. Вас., Облич. – Никифор Василаки. Обличение Вагоа: Garzya A. Una declamazione giudiziaria di Niceforo Basilace. – Ἑπετηρὶς Ἑτερείας τῶν Βυζαντινῶν Σπουδῶν, 1968, t. 36.

Н. Вас. Пис. – Никифор Василаки. Письма: Garzya A. Quattro epistole di Niceforo Basilace. – Byzantinische Zeitschrift, 1963. Bd. 56.

Н. Вас. Речь — Никифор Василаки. Речь к Иоанну Комнину: Regel W. Fontes rerum byzantinarum. Petropoli, 1917. T. 1, 2, No. 21.

Н. Вас. Энк. Адр. Комн. — Никифор Василаки. Энкомий в честь Адриана Комнина (Иоанна Болгарского): Garzya A. Niceforo Basilace. Encomio di Adriano Comneno. Napoli, 1965.

Н. Вас. Энк. Акс. — Никифор Василаки. Речь к Иоанну Аксуху: Garzya A. Encomio inedito di Niceforo Basilace per Giovanni Axuch // Rivista di Studi Bizantini e Neoellenici, 1969–1970. T. 6–7 (XVI–XVII).

Н. Вл. — Никифор Влеммид. Комментарии к Дионисию Периэгету: Müller C. Geographi Graeci Minores. Paris, 1861.

Н. Григ. — Никифор Григора. История: Nicephori Gregorae Historia Byzantina. Bonnae, 1829. T. 1.

Н. Кат. Ж. – Николай Катаскепин Житие Кирилла Фелеота: Лопарев Хр. Описание некоторых греческих житий святых. – Византийский временник, 1897, IV, с.478-401 (фр.).

Н. Мес., Диал. – Николай Месарит. Беседа с латинским патриархом: Heisenberg A. Neue Quellen zur Geschichte des Lateinischen Kaisertums – und Kirchenunion, II. Die Unionsverhandlungen vom 30. August 1206. SWAB, Phil.-hist. Kl., München, 1923.

Н. Мес., Речь. – Николай Месарит. Речь о мятеже Иоанна Комнина: Heisenberg A. Nikolaos Mesarites. Die Palastrevolution des Johannes Komnenos, Würzburg, 1907.

Н. Мес., Cообщ. – Николай Месарит. Сообщение о переговорах с папским легатом: Heisenberg A. Neue Quellen… III: Der Bericht des Nikolaos Mesarites über die politischen und kirchlichen Ereignissen des Jahres 1214, München, 1923.

Н. Хон. Догм. — Никита Хониат. Догматическое всеоружие: Migne J.-P. Patrologiae cursus completus. Series graeca. T. 140; Van Dieten J.-L. Niketas Choniates. Panoplia dogmatike. Zur Überlieferung und Veröffentlichung der Panoplia dogmatike des Niketas Choniates. Amsterdam, 1970.

Н. Хон. Ист. — Никита Хониат. История: Van Dieten J.-L. Nicetae Choniatae Historia. Berlin, 1975.

Н. Хон. Речи — Никита Хониат. Речи, письма: Van Dieten J.-L. Nicetae Choniatae orationes et epistolae. Berolini et Novi Eboraci, 1972.

Нил Докс. — Нил Доксапатр. Список епархий: Migne J.-P. Patrologiae cursus completus. Series graeca. T. 132. Col. 1083–1114.

Печ. Вас. – Печать Василия Мономаха из-под Новгорода, см.: Янин В.Л., Литаврин Г.Г. Новые материалы о происхождении Владимира Мономаха // Иторико-археологический сборник. М., 1962.

Печ. И. – Печать Иоанна из коллекции Оргидан: Laurent V. Documents de sigillofraphie byzantine. La collection C. Orghidan. Paris, 1952.

Печ. Мих. – Печать Михаила из Диногеции: Barnea I. Byzance, Kiev et l’Orient sur le Bas-Danube du Xe au XIIe s. // Nouvelles études d’histoire. Bucarest, 1955, 175.

Пс. Пр. – «Псевдо-Продром». Сочинения: Miller E. Poëmes historiques de Théodore Prodrome // Revue archéologique, 1873, t. 26.

Сп. еп. – Список епархий XII в.: Gelzer H. Ungedrückte und ungenügend veröffentlichte Texte der Notitiae Episcopatuum (ABA zu München. Ph.-H. Kl. 21). München, 1901.

Страб. – Страбон. География: The Geography of Strabo, ed. and transl. by H.L.Jones. Cambridge (Mass.)-London, 1944-1954, vol. 1-8.

Тим. – «Тимарион»: Romano R. Pseudo-Luciano. Timarione. Napoli, 1974.

Тип. И. Пр. — Типик монастыря Иоанна Предтечи: Papadopulos-Kerameus A. Noctes...

Тип. Пант. – Типик монастыря Пантократора: Gautier P. Le Typikon du Christ Sauveur Pantocrator. Paris, 1974.

Ф. Ал. — Феодор Аланский. Речь: Migne J.-P. Patrologiae cursus completus. Series graeca. T. 140. Col. 388–413.

Ф. Пр. Ж. – Феодор Продром Житие Мелетия: Васильевский В.Г. Николая епископа Мефонского и Феодора Продрома жития Милетия Нового // Православный палестинский сборник, 1886, т. XVII, 40 и сл.

Ф. Пр., И. Ст. – Феодор Продром Исторические стихотворения: Hörandner W. Theodoros Prodromos. Historische Gedichte. Wien, 1974.

Ф. Пр. Кат. — Феодор Продром. Катомиомахия: Hunger H. Der byzantinische Katz-Mäuse Krieg. Graz-Wien-Köln, 1968.

Ф. Пр. Манг. – Феодор Продром. Манганские стихотворения: Bernardinello S. Theodori Prodromi De Manganis. Padova, 1972.

Ф. Пр. Речи. – Феодор Продром Речи: Majuri A. Anecdota Prodromea dal Vat. gr. 305 // Rendiconti della Acc. dei Lincei. Cl. di sc. mor., st. e fil., 1908, ser.5, vol. 17.

Ф. Пр. Соч. — Феодор Продром. Сочинения: Migne J.-P. Patrologiae cursus completus. Series graeca, t. 133.

Ф. Пр. Фр. — Феодор Продром. (Фрагменты различных произведений): Пападимитриу С.Д. Феодор Продром. Одесса, 1905.

Цец. Алл. — Иоанн Цец. Аллегории к Гомеру: Matranga P. Anecdota graeca e mss. bibliothecis Vaticani. Angelica… Romae, 1850. Vol. 1–2.

Цец. Ист. — Иоанн Цец. Истории ("Халиады"): Leone P.A.M. Ioannis Tzetzae Historiae. Napoli, 1968.

Цец. Комм. Лик. — Иоанн Цец. Комментарии к Ликофрону: Leone P.A.M. Excerpta Vaticana ex Ioannis Tzetzae Commentario in Lycophronem et Historiis // Atti della Academia delle Scienze Storiche e Filologiche, 1964-1965, vol. 99.

Цец. Пис. — Иоанн Цец. Письма: Leone P.A.M. Ioannis Tzetzae Epistulae. Leipzig, 1972.

Цец. Теог. — Иоанн Цец. Эпилог "Теогонии": Hunger H. Zum Epilog der Theogonie des Johannes Tzetzes // Byzantinische Zeitschrift. 1953. Bd. 46.

---

[1] Obolenski D., The Byzantine Commonwealth. New York, 1982; Shepard J. (ed.), The Expansion of Orthodox Europe. Aldershot, 2007.

[2] Акт. Ис., 35. 32; Герм.; Акт. Росс., 6; ср.: Нил Докс., 1105.

[3] Печ.И.; Печ. Мих.; Печ. Вас.

[4] Н. Хон., Ист., 122.17; 168.18; 691.18; М. Хон. II. 356.16; Г.Торн. м-т., 215.12; Г. Торн. рит., Пис., 425.21; ср. в стихах: Ф. Пр., И.Ст., LIX. 189; Код. Вен., 1532.3; Цец. Ист., XII. 898; Цец. Теог., 26.

[5] Цец. Ист., XI. 872 и сл.; Евст. Сол. Взят., 58.25; Цец. Комм. Лик., 1374; М. Хон. II. 144.22; М. Сол., 142.10, 13; Кинн., 115.16; Н. Хон., Ист. 168.18-19; Ф. Пр., Речи, 531.7; Н. Мес., Диал., 24.34; М. Хон. II. 4.5; ср.: Ман. Сар., 269.20 и др.

[6] М. Анх., 199.439; К. Ман. Речь., 182.320-321; И. Ап., 292.33; Тип. Пант., 2-13.

[7] Код. Вен., 44.23; Ф. Пр., И.Ст., I. 85 и сл.; М. Анх., 199.440 и сл.; Евф. Торн., 173.34 и сл.

[8] М. Сол., 152.2-3; Евст. Сол., Речи., 4.14; 81.9; 103.31; ср.: Евст. Сол., Соч., 200.67; М. Ант., 191. 157-158; ср.: Ф. Пр., Манг., VI.342; Н. Мес., Сообщ., 11.9.

[9] Иак. Болг., 86.25 и сл.; И. Ант., 1148 С; Гр. Ант., Речи., 453; И. Сир., 17.15; Г. Торн. рит., Речь. 272.4-12.

[10] Tǎpkova-Zatmova V., Les μυξοβάρβαροι et la situation politique et ethnique au Bas-Danube pendant la seconde moitié du XIe s. – In: Actes du XIVe Congres Internationale des Etudes Byzantines. Bucarest, 1975, vol. 2, 615 sq.

[11] Цец., Ист., VIII.761; Цец., Пис., 62.16.

[12] Dieterich K., Byzantinische Quellen zur Länder- und Völkerkunde. Leipzig, 1912, Bd. 1, XVII-XVIII.

[13] Krumbacher K., Geschichte der byzantinischen Literatur. München, 1897, 229; Moravcsik Gy., Byzantinoturcica. Berlin, 1958, Bd. 1, 198.

[14] Лихачев Д.С., Человек в литературе Древней Руси. М., 1970. 35 и сл., 52 и сл, 100 и сл.; Гуревич А.Я., Категории средневековой культуры. М., 1972, 184 и сл.

[15] Цец., Ист., XII.835 и сл., 851; ср.: Цец. Алл., XIII.8.

[16] Цец., Ист., VIII.760 и сл.

[17] Цец., Ист., VII.675 и сл., VIII.752 и сл.; Цец., Пис., 62.15-16.

[18] Цец., Ист., VIII.646 и сл.

[19] Напр., Цец., Ист., VIII.760 м сл. – Страб., – XI.498; Ptol., Geogr., VI.14; XII.835 и сл.; сп.: Plut., Mar., 11.6 s. 8; Schol. Aesch., Prom., 830; Sch. Hom., k 86; Цец., Ист., XII.887 и сл. – Ctes. fr. 8 a Jac. (Fr. Gr. Hist., III C, 688, 452); Цец., Пис., 62.15 – Герод., IV.48; Ptol., Geogr., III, 5, 22; Schol. Aristoph., Ran., 298a, 783, 11 Koster.

[20] Цец., Ист., XII.898 и др.

[21] Евст. Сол. Комм. Од., 1671; Евст. Сол. Комм. Дион.; Н. Вл.; Цец., Комм. Лик., 887.

[22] Бахтин М.М., Вопросы литературы и эстетики. М., 1975, 235.

[23] Н. Мес., Диал., 16.3 и сл.; Евст. Сол., Взят., 152.6-14; Н. Хон., Ист., 815.13 и сл.; Ф. Пр., Фр., 361.

[24] Бахтин М.М. Указ. соч., 307 (разрядка Бахтина – М.Б.).

[25] Н. Хон., Ист., 20.5-21.

[26] Ф. Пр., Соч., 1371 В и сл.

[27] Евф. Мал., 40.8 и сл.

[28] Евф. Торн., 130.15-24; Евст. Сол., Соч., 75.2-8; 210.70-71; Евст. Сол., Речи, 17-20 и сл.

[29] Гр. Ант., Цец. Пис., 1; Ф. Пр., Фр., 361; Тим., 58; Цец., Пис., 94.1 и сл.; Н. Хон., Ист., 413.13-16.

[30] Н. Хон., Речи, 193.5 и сл.; Н. Хон., Ист., 124.7-10; ср.: М. Ит., 291.10-12.

[31] Н. Хон., Речи, 196.18 и сл.; М. Хон., I.99.31-100.3; Евст. Сол., Соч., 64.6 и сл.; 75.8 и сл.

[32] Н. Хон., Ист., 324.2-4.

[33] Н. Хон., Ист., 440.12-16; 441.1-8; 555.6-7.

[34] Бахтин М.М., Указ. соч., 308.

[35] Н. Хон., Ист., 92.49; 129.29; 522.28.

[36] Ф.Пр., И. Ст., LIX.189; ср.: Цец., Ист., XII, 898; Цец., Теог., 26.

[37] Код. Вен., 1532.3.

[38] Г. Торн. рит., Пис., 425.21; М. Хон., II.356.16; Г. Торн. м-т., 215.12.

[39] Акт. Ист., 35.32; Акт. Росс., 6.28, 48, 51, 79-80, 93; 7.26, 44, 170, 177, 188, 194; Герм.; Нил. Докс., 1105.

[40] Сп. еп.; ср. также текст по рукописи: Cod. Athen. 1371, f. 389-391 v. Об организации административно-церковного деления на Руси XI-XII вв. см.: Byzantion, 1970 (1971), t. 40, 169 sq.

[41] Кинн., 236.4; Н. Хон., Ист., 523.45; ср.: «Волотимер» у Григоры – Н. Григ., 514.17.

[42] Н. Хон., Ист., 92.49; Кинн., 260.18 и сл.

[43] Кинн., 94.12.

[44] Н. Хон., Ист., 129.29-30.

[45] Н. Хон., Ист., 523.45.

[46] Кинн., 236.4.

[47] Цец., Ист., XII. 896-900.

[48] Цец., Пис., 119.5-6; Цец., Ист., XI, 872-876.

[49] Н. Вас., Пис., 230.12-13. Локализация: Wirth P., Wohin war Nikephoros Basilakes verbannt? – Byzantinische Vorschungen, 1966, Bd. 1, 390-391.

[50] Кинн., 218.7.

[51] Цец., Ист., XI.884.997.

[52] Цец., Ист., X.178-180.

[53] Атрибуция: Византийский временник, 1973, т. 34, 289; Д. Моравчик ошибочно считает их узами (Byzantinoturcica, Bd. 1, 342).

[54] Цец. Пис., 94.4-7.

[55] См.: Moravcsik Gy., Byzantinoturcica, Bd. 2, 18-19, где эта фраза анализируется как тюркская.

[56] Moravcsik Gy., Barbarische Sprachreste in der Theogonie des Ioannes Tzetzes. – Byzantinisch-neugriechische Jahrbücher, 1930, Bd. 7, 361; В.И. Абаев считает его арабским: Абаев В.И. Alanica. – Изв. АН СССР, Сер. VII. Отд. общественных наук, 1935, № 9, 889.

[57] Цец. Теог., 304. 2а.

[58] Moravcsik Gy., Barbarische…, 362.

[59] Цец. Теог., 305.5а.

[60] Цец. Ист., XIII.359.

[61] Цец. Теог., 26-28.

[62] Цец. Теог., 18-22. Об этом см.: Абаев В.И. Указ. соч., 888 и сл.

[63] Цец. Ист., XII.835-836.

[64] Трубачев О.Н., Temarundam “matrem maris”. К вопросу о яхыке индлоеврорейского населения Приазовья. – В кн.: Античная балканистика. 2. М., 1975, 42.

[65] Цец., Комм. Лик., 695 и др.

[66] Ф. Пр., Фр., 286 (см.: Ф. Пр., И. Ст., 467).

[67] Цец. Ист., 548. О значении схолий см.: Leone P., Gli scoli alle “Historiae” di G. Tzetzes. – In: Studi Italiani di Filologia classica, 1962-1963, vol. 34, f. 2, 190 f.

[68] Цец. Ист., VIII.760-761. Античные истоки таого представления см.: Harder Ch., De Ioannis Tzetzae Historiarum fontibus quaestiones selectae. Kiel, 1886, 15.

[69] Цец. Ист., VIII.777-779.

[70] Цец. Пис., 144.16.

[71] Цец. Ист., XIII.84-88.

[72] См.: Moravcsik Gy., Barbarische..., 360, Anm. 1.

[73] Герод., IV. 1 sq., 18 sq.

[74] См.: Бибиков М.В. Рец. на кн. Hörandner W., Theodoros Prodromos. Historische Gedichte. Wien, 1974, 235.

[75] Ф. Пр., И. Ст., I.91; XLIV.112.

[76] Ф. Пр., И. Ст., IV.225.

[77] См.: Пс. Пр.

[78] М. Ит., 171.9-10.

[79] Ф. Пр., Ж., 47.1; ср.: XVII.

[80] Ср.: Ф. Пр., Фр., 55; Кинн., 288.

[81] Н. Хон., Ист., 129, 29-30.

[82] Н. Вас., Энк. Ал. Ар., 90 и сл.; М. Хон., I.321.10; II.144.14 и сл.; Ман., Сар., 269.17 и сл.

[83] М. Хон., I.321.18; II.216.28; Н. Вас., Облич., 208.

[84] Н. Кат., Ж., 383; М. Хон., I.186.5; 195.19; 215.10; 214.10; II.144.14 и сл.; Н. Вас., Энк. Ал. Ар., 90 и сл.; Евст. Сол., Комм. Дион., 666.

[85] Евст. Сол., Комм. Од., 1649.27 и сл. (Х.86); Н. Вас., Энк. Адр. Комн., 81; М. Хон., I..321.11; Ф.Пр., Фр., 160.

[86] Цец., Комм. Лик., 1287.

[87] Цец., Комм. Лик., 1333; ср.: Евст. Сол., Комм. Од., 1967.31 и сл. (ХХIV.465); Н.Вл., 459.25 и сл.; 464.15 и сл.

[88] Ф.Пр., Речи, 538.21-22; М.Сол., 152.1; Ф.Пр., И.Ст, XVIII.56; Цец., Комм. Лик., 1288.

[89] Евст. Сол., Соч., 231.3.

[90] Цец., Ист., XIII.85.

[91] См.: Moravcsik Gy., Byzantinoturcica…, Bd. 2, 89.

[92] М. Хон., II.356.1-6; Евст. Сол., Соч., 231.5-8.

[93] Н. Хон., Ист., 333.52.

[94] Цец., Пис., 119.6 и сл.

[95] Проблемы общесьвенно-политической истории России и славянских стран. М., 1963, 96 и сл.

[96] М. Хон., I.321.5; II.5.11.

[97] Н. Вас., Энк. Адр. Комн., 80 и сл.; Г. Торн. рит., Цец. Пис., 425.19-24; ср.: Цец., Ямб., 139.151 – рукописное чтение – ματράχων (Paris. gr. 2750, Monac. gr. 338, Cantabrigien. gr. 1127 (Ee VI 35), Laurent. gr. Plut. LXIX, 14).

[98] Ср.: Бибиков М.В., Новые данные Тактикона Икономидиса о Северном Пичерноморье и русско-византийских отношениях. – В кн.: Древнейшие государства на территории СССР, 1975. М., 1976.

[99] Ман., Сар., 275.26; Нил. Докс., 1105 ВС. 1109; Сп. еп. 594; ср.: Н. Мес., Диал., 24.34; Цец., Ист., III.220 и сл.

[100] Тим., 127.

[101] Акт. Ис., 35.26 и сл.

[102] Ф. Ал., 5.

[103] Н. Хон., Ист., 129.28 и сл.; 347.39-40; Кинн., 232.4-5.

[104] Н. Хон., Ист., 312.2-4; Н. Вас., Облич., 291 и сл.; М. Хон., I.215.10.

[105] Н. Вас., Облич., 286 и сл., 296 и сл.

[106] Н. Хон., Ист., 353.25 и сл.

[107] Н. Хон., Ист., 522.28.

[108] Герм., ср.: И. Ап., 269.17-20; Нил Докс., 1105-1106 С.

[109] См.: Акт. соб.; Терновский Ф., Изучение византийской истории и ее тенденциозное приложение в древней Руси. Киев, 1876, т.2, 6 и сл.; Мошин В., Русские на Афоне, 32 и сл.

[110] Кинн., 236.20, 23; 115.19; 232.5, 6-7; 235.4.

[111] Мошин В., Русские на Афоне, 32.

[112] Левченко М.В., Очерки по истории русско-византийских отношений. М., 1956. 425.

[113] Ср. данные нумизматики об уменьшении кладов византийских монет в XII в.: Кропоткин В.В., Клады византийских монет на территории СССР. М., 1962.

[114] Левченко М.В., Указ. соч., 436; Якобсон А.Л., Средневековый Херсонес XII-XIV вв. – МИА, 1950, 17, 27; ср.: Danstrup J., Manuel’s I Coup against Genoa and Venice in the Light of Byzantine Commercial Policy. – Classica et Medievalia, 1949, t. 10, 205.

[115] Zachariae von Lingenthal, Jus Graeco-Romanum. Lipsiae, 1857, vol. 3, 553-565; см.: Dölger F., Regesten, Bd. 2, No. 1406.

[116] Marin C.A., Storia civile e politica del commercio dei Veneziani. Venezia, 1800, vol. 3, 310-327; Tafel G.L.F., Thomas G.M., Urkunden zur älteren Handels- und Staatsgeschichte der Republik Venedig. Wien, 1856, Bd. 1, 248-278.

[117] См.: Grumel V., Op. cit., vol. 1, f. 3, No. 1027, 1050-1053 etc.; Dölger F., Regesten, Bd. 2, No. 1406.

[118] Grumel V., Op. cit., vol. 1, f.3, No. 1040, 1046-1047, 1054, 1056 etc.

[119] Mai A., Specilegium Romanum. Rome, 1844, vol. 10.1, 16-25 (Migne J.-P., Patrologiae cursus completus, Series Graeca, t. 140, coll. 148-154).

[120] Ман. Сар., 268-269; Laurent V., Les Regestes des actes du Patriarcat de Constantinople. Paris, 1970, vol. 1, f. 4, No. 1230.

[121] Герм.; Laurent V., Op. cit., vol. 1, f. 4, No. 1256.

[122] Cм. ряд актов Мануила I Сарандина от 1219 г. См.: Бибиков М.В., К изучению материалов византийских актов XII-первой половины XIII в. по истории народов, населявших территорию СССР. – В кн.: Проблемы социально-экономической и политической истории СССР. М., 1975, 150-151.

[123] Laurent V., Op. cit., vol. 1, f. 4, No. 1247.

[124] Феодальная Россия во всемирно-истоическом процессе. М., 1972, 235-236.

[125] М. Сол., 142.7-14.

[126] Евст. Сол., Соч., 200.65.

[127] Цец. Ист., XII.896 и сл.

[128] Евст. Сол., Речи, 94.30.

[129] Кинн., 115.18-19.

[130] Евст. Сол., Речи, 95.15 и сл.

[131] Евст. Сол., Речи, 103.31 и сл.

[132] Евст. Сол., Речи, 40.13-15.

[133] Евст. Сол., Речи, 40.13-15.

[134] Евст. Сол., Речи, 81.9.

[135] Евст. Сол., Взят., 56.25-30.

[136] М.Анх., 91.156-158.

[137] Ф. Пр., Манг., 342.7.

[138] М. Хон., I.323.3 и сл.

[139] Там же. 321.5 и сл.

[140] II. 151.14-23.

[141] Н. Мес., Сообщ., 11. 7-16.

[142] Vasiliev, Mesarites as a Source. – Speculum, 1938, t. 13, No. 2, 331.

[143] М. Хон., II.5.5-7.

[144] Н. Мес., Речь., 21.11-15.

[145] Н. Мес., Речь., 58.

[146] Н. Хон., Речи., 93.18 и сл.

[147] Пашуто В.Т., Указ. соч. Внешняя политика Древней Руси. М., 1968?, 57 и сл., 186 и сл.; Бибиков М.В., К изучению материалов… 144 и сл.

[148] Ср.: Страб., XI.498; Ptolem., Geogr., VI. 14.

[149] Цец. Ист., VIII.762—776.

[150] Leone P.A.M., Significato e limiti della revisione della «Historiae» di Giovanni Tzetzes. — Aevum, 1963, vol. 37, 245 sq.

[151] Цец. Ист., VIII.674—677.

[152] H. Вас, Энк. Анд. Комн., 196 и ел.; К. Ман., Мон 308.195 и ел.; ср.: М. Ит., 100.13 и сл.

[153] Цец. Ист., VIII.772—773; М. Хон., 1.172.

[154] H. Вл., 463.42; Цец. Комм. Лик., 1288; Евст. Сол., Комм. Дион., 14.652.

[155] Цец. Комм. Лик., 887.

[156] Народы Кавказа. М., 1960, т. 1, с. 63 и cл.; ср.: Гаглойти Ю.С., Этногенез осетин по данным письменных источников. — В кн.: Происхождение осетинского народа. Орджоникидзе, 1967, 74 и cл.; Крупнов Е.И., Древняя история Северного Кавказа. М., 1960, с. 395 и сл.; Он Же., Средневековая Ингушетия. М., 1971, 40 и cл.; и др.

[157] Цец. Ист., XII.887 и ел.; Цец. Комм. Лик., 887; Н. Вл., 464, 9 sq. Eвcm. Сол., Комм. Дион., 302.

[158] Цец. Ист., V.588 и сл.

[159] Например: Цец. Пис., 10.4; Цец. Ист., 1.706—707.

[160] Каухчишвили С.Г., Georgica. Тбилиси, 1967, т. 7.

[161] Dieterich К., Byzantinische Quellen, Bd. 1, XVII ff.

[162] Цец. Пис., 62.16; К. Ман., Речь., 182.320—321; Цец. Ист., ХII.896—900.

[163] Цец. Пис, 137.6—14; Цец. Ист., XII.868—879 — ср.: Dion. Perieg., 654 sq.; Ael. v. H., XII.38; Anonym. de Mulier. Paradox. Gr. 213 West; Герод., IV.121 sq.

[164] Цец. Ист., ХII.896—900.

[165] Цец. Теог., 304 и cл.

[166] Цец. Ист., VIII.766 и cл.

[167] Moravcsik Gy., Byzantinoturcica. Bd. 2, 281.

[168] M. Сол., 158.20; M. Ант., 379—380.

[169] Ф. Ал., 11 и cл.

[170] Ф. Ал., 5.

[171] Цец. Ист, VIII.761 и cл.

[172] Евст. Сол., Соч., 265.73—74; Евст. Сол., Речи, 62.9; Евст. Сол., Комм. Од., 1642.27 и cл. (Х.86); Ф. Пр., Кат., 11; Н. Вас, Энк. Адр. Комн., 81; Евм. М., 267.29; М. Хон., II. 101.4; Цец. Пис, 136.23; Цец. Ист., XII.837 и cл.; Цец. Комм. Лик., 1427; ср. Евст. Сол., Соч., 235.84—85; Ф. Пр., Фр., 160.

[173] Евст. Сол., Комм. Од., 1671 (XI. 14); Цец. Ист., XII.835—836; ср.: Schol. Aesch. Prom., 830; Sch. Ном. К 86: Plut. Mar., 11.6 sq., Dion. Per., V.168.

[174] Цец. Алл., XI.9, 12, 19, 20, 23; XII.8; Цец. Комм. Лик., 695; Цец. Ист., XII.843 и сл.

[175] Евст. Сол., Соч., 349.92.

[176] Ф. Пр., Фр., 286-287.

[177] Здесь в отличие от античных памятников данных для отнесения «савроматов» к матриархату (в противоположность «сарматам») нет; ср.: Ростовцев М.И., Скифия и Боспор. Л., 1925, 11; Греков Б.Н., Пережитки матриархата у сарматов. - Вестник древней истории, 1947, № 3.

[178] Евст. Сол., Комм. Ил., 1159.51 (XVIII.514); Цец. Ист., ХП.868—879; ср.: Dion. Per., 654 sq.

[179] Цец. Ист., XII.896.

[180] Евст. Сол., Комм. Дион., 302; Я. Вл., 460.35 и сл.

[181] М. Сол., 158.20; М. Анх., 379—380.

[182] Ф. Ал., 5.

[183] Евст. Сол., Комм. Дион., 305.

[184] К. Maн., Мон., 308.196.

[185] Цец. Ист., VIII.772 и сл.

[186] Страб., XI.498.

[187] Цец. Ист., XII.893 и сл.

[188] К. Май., Ром., 11.92.

[189] К. Май., Энк., 94.197.

[190] Цец. Ист., V.587; XII.893; Цец. Комм. Лик., 887.

[191] И. Григ., 34.1.

[192] Зон., XI.24.

[193] Кинн., 166.

[194] К. Ман., Речь, 182.320—321.

[195] Н. Вас, Речь, 332.22; Н. Вас, Энк. Акс, 210; Н. Хон., Речи, 150.14—22.

[196] Цец. Ист., VIII.772-773.

[197] Страб., XI.505 и сл.; Dion. Per., 714.1134.

[198] Zenoth. Peripl., 650-651; ср.: Schol. Aristoph. Plut., 586 (140.19).

[199] Цец. Ист., VII.675-684.

[200] См.: Arist., fr. I, 245 Kinkel.

[201] K. Maн., Ром., II.92.

[202] Там же; К. Maн., Энк., 94.198.

[203] Цец. Ист., VIII. 761; Цец. Пис., 62. 15; ср. Schol. Ar. Ran., 298a, 783, 11.

[204] Цец. Ист., XI.835-838.

[205] Paus., VI.26.4; Luc. Cat., 21; Schol. Luc. Macr., 5 de Salt. 63; Plut. de Pyth. or., 4; Plin. Nat. hist., VI. 17.

[206] Цец. Ист., X.371—374; ср.: Hippon. fr. D; Страб., XII.578; Aelian. Nat. an., 17, 34.

[207] Евст. Сол., Соч., 239.7; 255.28.

[208] Евст. Сол., Комм. Дион., 302, 309.

[209] Там же.

[210] Цец, Ист., XIII.84—88.

[211] Н. Вл., 460.35—36.

[212] Евст. Сол., Комм. Дион., 302.

[213] Цец. Пис, 62.15; ср.: Schol. Ar. Ran., 298a, 783.11 sq. Koster.

[214] Агафисты — Герод., IV.48; Ptolem. Geogr., Ш.5.2. Гелоны — Herod., IV.10; Steph. Byz. v.

[215] Цец. Ист., VIII.752—753.

[216] Цец. Пис, 42.16.

[217] Зон., XV.1 и cл.; И. Ант., 1125 В; ср.: Н. Вас, Энк. Адр. Комн., 203 в рукописном чтении: Cod. Escor. gr. Y — II — 10, 11 v.

[218] Цец. Комм. Лик., 887.

[219] К. Ман., Мон., 309.196.

[220] Цец. Комм. Лик., 174; 887.

[221] Евст. Сол., Взят., 50.21—33.

[222] Нил Докс., 1198.

[223] И. An., 274.21-27.

[224] Цец. Комм. Лик., 1109.

[225] М. Хон., II.5.7-9, см. Lampros Sp.-(?) M. Хон., II.550.

[226] Феодальная Россия... 100.

[227] Герм.

[228] Matthei Parisiensis monachi Sancti Albani Chronica Majora / ed. H.R. Luard. - Rerum Britannicarum medii aevi SS. London, 1876, vol. 3, No. 57, 448 sq.

[229] Н. Хон., Догм., 273; Акт. Ман., 485; 22—24; Тип. И. Пр., 62.22.

[230] Г. Пах., I.345. 5-9.

[231] Цец. Ист., VIII.674-677.

[232] Н. Хон., Ист., 787.10-788.1.

[233] М. Ит., 100.12-13.

[234] Цец. Теог., 18 и сл.; ср.: Н. Хон., Ист., 250.19; 252.16.

[235] Цец. Комм. Лик. 887; ср.: Ios. Flav. de b. Iud.,VII.7, 4.

[236] Ф. Ал., 5.

[237] Евст. Сол., Комм. Дион.

[238] См. пометы в: Codd. Mosqu. Synod. (ГИМ) 324; Paris. Reg. 1004; Paris, gr. 880.

[239] Нил Докс., 1105. С; Ф. Ал., 14; Я. Ант., 1125 В; Акт. Патр.

[240] Ф. Ал., 5.

[241] Цец. Ист., XIII.359.

[242] Евст. Сол., Взят., 88.22-23.

[243] Я. Григ.

[244] Г. Пах., 1.345.5-9.

[245] Кинн., 183.613; Зон., XV.1 и cл.

[246] Зон., III.761.14; XVII.9, 14 и др.

[247] Нил Докc., 1105 ВС.

[248] Евст. Сол., Комм. Дион., 302.

[249] Н. Вас. Речь., 332.23.

[250] Цец. Ист., XII.896—900.

[251] Цец. Пис, 137.9; и др.; ср.: Aelian. v. H., XII.38; Demetr., de eloc, 3213; Nic. Damasc., fr. 12; M. Anonym. de mulier. paradox. Gr. 213 West.

[252] Гаглойти Ю.С., Аланы и вопросы этногенеза осетин. Тбилиси, 1966, 105, 165, ср.: Кузнецов В.А., Аланские племена Северного Кавказа, 74.