DA ROMA ALLA TERZA ROMA

XXXVII SEMINARIO INTERNAZIONALE DI STUDI STORICI

Campidoglio, 21-22 aprile 2017

Людмила Гатагова

Институт Российской истории Российской Академии Наук

г.Москва

КАВКАЗ В ИМПЕРИИ: МЕЖДУ ТРАДИЦИОНАЛИЗМОМ И МОДЕРНИЗАЦИЕЙ.

OБ ИНТЕГРИРУЮЩЕЙ РОЛИ ГОРОДСКОЙ СРЕДЫ (ВТОРАЯ ПОЛОВИНА XIX НАЧАЛО XX ВВ.)

print in pdf

Abstract

The essay analyzes particular traits of urbanization process in the North Caucasus. It also looks at the importance of the cities during the integration of the region with the Russian Empire. From the point of view of civilization Caucasus as well as the rest of the Empire was not an heterogeneous world. It comprised a myriad of ethnoconfessional and ethnocultural components. Those existed at different stages of social development. The insertion of Russia into the Southern region has stimulated diverse processes in political, social, religious, ethnic, psychic and even mental spheres of human life. All that became a synthesis of a new reality. Urbanization brought Caucasus to the stage of formation of urban milleau. It has considerably widened from the point of view of civilization the range of social and cultural communication. At the end it contributed to the reapproachment of two different worlds.

По завершении Кавказской войны российское правительство приступило к решению задач интеграции Северного Кавказа, к включению его в политико-административную систему государства. Собственно, этот процесс разворачивался еще с конца XVIII столетия, но лишь после стабилизации внутриполитической обстановки во второй половине XIX в. были созданы относительно благоприятные условия для осуществления комплексных мер политического, социального и культурного характера, которые способствовали бы скорейшей инкорпорации Северного Кавказа в империю. Действия российских властей в этом направлении наталкивались на многочисленные препятствия из-за социокультурной специфики региона.

По мнению исследователей, цивилизация, как форма общественного бытия, имеет одну центральную идеологему – Город[1]. История человечества знает множество городских форм жизни: в античных полисах, небольших средневековых поселениях и многолюдных городах нового времени. На Северном Кавказе городская модель жизнеустройства укоренилась лишь ближе к концу XIX в. Вместе с тем, именно на Северном Кавказе (в его в юго-восточной части) находится Дербент, существующий уже около двух тысяч лет - древнейший город на территории современной России. Через него пролегал важнейший участок Великого Шелкового пути, он являлся перекрёстком, связывавшим Восток и Запад. Дербент пережил множество исторических событий, выступая то в роли форпоста христианства в средневековой Кавказской Албании, то в качестве защитного рубежа Передней Азии на пути волны кочевников — тюркских племён гуннов и хазар. В раннем средневековье на Кавказе находилась и столица Хазарского каганата - город Семендер, который просуществовал до Х столетия.

В то время, как в Европе в IX-XI вв. развивался процесс массовой урбанизации, сыгравший определяющую роль в становлении западноевропейской цивилизации, Кавказ раздирали многочисленные междоусобные войны и нескончаемые политические противоборства. Развитию городских форм жизни в регионе не способствовали ни политические факторы, ни природно-географические, ни социальные. В горных местностях с их труднодоступностью и обособленностью сформировался совершенно иной, нежели городской, уклад жизни. Ведь город – это всегда открытая система, он распахнут перед внешним миром, а в мире горцев испокон веков господствовали изоляционистские принципы жизнеустройства.

Практически все города Северного Кавказа выросли из форпостов, крепостей. История их появления тесным образом связана с экспансией Русского централизованного государства (а позднее и Российской империи) в южном направлении. Будущие города возникали в качестве опорных, кордонных пунктов Кавказской укрепленной линии, построенной в 1770-х гг.

В конце XVI в. в нижнем течении Терека город был заложен городок Терки (1588 г.), в котором сосредоточилось военно-служилое население. В городок потянулись торговые люди, обслуживавшие приходившие с моря струги и рыбные промыслы. Вскоре в Терках уже шла оживленная торговля между русскими купцами, выходившим на базары местным населением и прибывающими морем восточными купцами. Общие коммерческие интересы способствовали превращению Терского базара в зону контактов людей разной этнической принадлежности, между которыми постепенно возникало взаимопонимание.

За время существования Терского городка в качестве российского форпоста вокруг сконцентрировались большие группы оседлого населения, а по соседству разрастались кавказские этнические общины[2].

В 1725-1735 гг. роль военно-стратегического и торгового центра перешла к построенной на реке Сулак крепости Святого Креста, под стенами которой вырос новый городок. В него потянулись беглые русские крестьяне, ремесленники и купцы. Очень скоро и здесь наладилась торговля скотом, продуктами, мануфактурными и ремесленными изделиями.

В 1735 г. городок у крепости Святого Креста сменил Кизляр, сразу же превратившийся в важный торговый перекресток. Кизляр являлся, прежде всего, российским политическим и военно-административным центром. В нем постоянно пребывала большая колония русских офицеров и солдат, в том числе отставников, а также чиновники и миссионеры. За короткий срок население города сложилось в мультикультурную общность, внутри которой вполне мирно соседствовали русские, кабардинцы, ногайцы, татары, дагестанские народности и многие другие. В конце XVIII в. в Кизляре функционировало до двухсот лавок, а на местный базар съезжались торговцы со всего Кавказа[3].

В 1763 г. возникла крепость Моздок, вокруг которой разрослись казачьи станицы и хутора. В крепости и вокруг нее, помимо русских, жили осетины, черкесы, армяне и грузины[4].

После заключения Георгиевского трактата с Грузией у входа в Дарьяльское ущелье на правом берегу Терека в 1784 г. была построена крепость Владикавказ. Перевод в нее крупного военного гарнизона и чиновников кавказской администрации дал толчок торговле с Закавказьем и быстрому притоку населения. Выгодное транзитное расположение Владикавказа обеспечивало непрерывное движение людских масс (военных, путешественников, миссионеров, купцов, служащих и проч.). Аналогичным образом развивались и другие крепости и города, в частности, Темир-Хан-Шура, Нальчик, Грозная и др.

Расширение торгово-промышленной деятельности отражалось на социальном облике северокавказских городов-крепостей. Постепенно они утрачивали свои былые военно-оборонительные функции, уступая первенство административным и хозяйственным интересам.

В разряд городских обывателей могли вступать представители всех сословий, за исключением банкротов, лиц с уголовным прошлым, лишенных всех прав состояния, политически неблагонадежных лиц, сектантов. Сложнее обстояло с выходцами из народов, участвовавших в Кавказской войне. В частности, для адыгов были определены особые места проживания. Они и сами поначалу не стремились селиться в городе, поскольку он в их сознании ассоциировался с военным укреплением. Связи адыгов с городом устанавливались посредством торговли, участия в городских ярмарках, службы в горской милиции, учебы в школах[5].

C активизацией хозяйственно-экономической жизни и усиливавшимся процессом урбанизации города становились все более и более насыщенными контактными зонами, обеспечивавшими широкие возможности межэтнической коммуникации на разных уровнях. Главным инструментом, приводившим контактные зоны в движение, безусловно, являлась торговля. Любопытно, что отношение к ней претерпело стремительную эволюцию: в системе ценностей традиционного общества торговля еще не так давно считалась занятием постыдным. С появлением рынка наемного труда возникло такое явление как отходничество, т.е. практика выезда мужского населения на сезонные работы. Регулярно перемещаясь между деревней и городом, отходники способствовали разрушению патриархальной замкнутости местных социумов и тем самым подрывали основы традиционализма[6].

Вскоре отходничество стало на Северном Кавказе повсеместной практикой. Осваивая новые виды деятельности, жители гор искали в них собственные ниши. Рынок объективно сближал самых разных людей, безотносительно к их этническому происхождению. Он сглаживал неизбежные культурные и психологические противоречия и объединял интересы участников торговли общими целями. Поскольку элементы модернизации все глубже проникали в традиционный социум, его монолитность неуклонно расшатывалась. В 1890 г. в Сунженском отделе Терской области из 115 купцов второй гильдии 45 были чеченцами, ингушами и представителями других народов Кавказа[7].

В последней четверти XIX в. Кавказ переживал бурный экономический рост. Быстро развивались города (Ставрополь, Владикавказ, Грозный, Кизляр, Порт-Петровск и другие), прокладывались новые дороги, мосты. Из 29 новых городов, появившихся в европейской части Российской империи в XIX в., 15 возникли на Северном Кавказе[8]. Построенная в 1875 г. Ростово-Владикавказская железная дорога связала Северный Кавказ с центральными губерниями России и вовлекла в единую транспортную сеть России. Строились дороги, развивался транспорт, налаживалось почтовое сообщение, открывались больницы и т.д. Началась промышленная разработка нефтяных и горнорудных месторождений, создавались предприятия по переработке шерсти, ковроткаческие и суконные фабрики, цементные, чугунолитейные, пивоваренные заводы. Важным фактором, способствовавшим сближению империи с южной окраиной, стало внедрение в городах Северного Кавказа российской банковской системы.

В 1896 г. на Северный Кавказ было распространено действие городового положения 1892 года. К городам и городским поселениям в Терской области официально причислялись Владикавказ, Грозный, Кизляр, Нальчик, Пятигорск, Георгиевск, Моздок, Хасав-Юрт, станица Сунженская. Городовое положение ограничивало самостоятельность органов городского самоуправления: исполнительные функции передавались губернатору[9]. В 1899 г., по представлению главноначальствующего Г.С.Голицына были разработаны временные правила о порядке образования городских дум и собраний для городских поселений. Эти правила предназначались специально для Кавказа[10].

Механический прирост населения вследствие активной переселенческой политики правительства способствовал изменению этнодемографического состава городов. Численность горожан росла за счет мигрантов из внутренних губерний. Им предоставлялись льготы, налоговые послабления, что ставило их в привилегированное положение перед кавказскими уроженцами. Вместе с тем, славянская колонизация способствовала ускорению процессов аккультурации и интеграции кавказского населения. По данным переписи 1897 г., количество переселенцев из Европейской России составляло во Владикавказе - 45,5 % населения, в Грозном - 62,9 %, в Нальчике - 61,4 %[11].

Что отличало города Северного Кавказа от других городов империи? В течение многих лет в Кавказском наместничестве функции гражданских органов управления исполняли военные власти. Военное ведомство выступало в роли гаранта политической стабильности, занимаясь всеми без исключения сферами жизни местных народов. В городах появлялись кварталы, объединявшие людей по этническому или конфессиональному принципу (к примеру, осетинская или молоканская слободки во Владикавказе). Компактными поселениями стремились жить также армяне, грузины, персы, поляки. Характерной приметой кавказских городов было то, что они сохраняли неразрывную связь с деревней: сразу же за чертой города тянулись обширные сельскохозяйственные угодья. Часть городских строений походила на сельские избы, а в менталитете жителей уживались черты горожанина и крестьянина. Первые поколения мигрировавших в города горцев воплощали, по выражению американского социолога Парка, тип «пограничного человека» (marginal man), т.е. индивида, живущего более, чем в одном социальном мире, не принадлежащего полностью ни одному из них[12]. Такая амбивалентность сознания, не готового к разрыву с традиционализмом, тормозила формирование городской идентичности. Впрочем, переход к универсальным формам городской культуры и усвоение общенационального языка, как известно, отнюдь не обязательно влекут за собой изменение самосознания.

Если сравнивать кавказские города с европейскими, то обнаружится еще больше различий: и в обстоятельствах их возникновения, и в способах и формах организации жизни. Города Кавказа не являлись саморегулирующимися общинами, в них отсутствовали муниципальные институты, их жители были лишены «сильного чувства городской идентичности»[13].

Помимо экономических и социальных явлений, на жителей городов воздействовали факторы культурного порядка. К примеру, Моздок сформировался как город многих культур, в котором взаимодействовали люди разных традиций, обычаев, привычек и ценностей. Уклад их повседневной жизни менялся медленно, вбирая черты культур проживавших в городе народов[14].

Представитель традиционного социума, перемещаясь в город, сталкивался с непривычным культурным разнообразием. Процесс его адаптации не обязательно оборачивался ассимиляцией. В одних случаях происходила аккультурация, в других - простое приспособление. Элементы инородных культурных традиций с разной мерой интенсивности осваивались различными этническими и конфессиональными группами, которые, в конечном итоге отличались друг от друга степенью интегрированности – что, безусловно, влияло и на характер их взаимодействия друг с другом и с родными общинами. Какая-то часть членов этнических общин уже стремилась выйти за их пределы и участвовать в общегородском культурном процессе на индивидуальном уровне[15].

Более сложным и дифференцированным становилось не только физическое, но и социальное пространство, а это обесценивало «простые» социальные регуляторы поведения людей[16]. Массовый наплыв в растущие северокавказские города маргиналов с конфликтной идентичностью, среди которых было немало людей, утративших моральные ориентиры, порождал рост преступности, приводил к криминализации социальной среды.

С другой стороны, поскольку кавказские города изначально формировались как мультикультурные, в них укоренялись определенные этические нормы взаимоотношений с т.н. «другими». По мнению исследователя городской повседневности, Владикавказ был городом с утвердившимся европейским принципом веротерпимости и высокой степенью этноконтактности. Его история не знала серьезных межконфессиональных и межэтнических столкновений[17]. Во второй половине XIX в. в городе насчитывалось шесть православных церквей, одна молельня раскольников, лютеранский костел, армянская церковь и еврейская синагога[18]. В начале ХХ столетия к ним добавилась суннитская мечеть.

Распространение системы народного образования, рост численности школ, высших учебных заведений, появление массовой прессы, популяризация знания в широких слоях населения – все это способствовало формированию городской идентичности. В кавказских городах постепенно складывались унифицированные формы городской культуры, но при этом каждая этническая группа вкладывала в них свое содержание, свои духовные ценности[19]. В городах росла прослойка образованных людей, активно включавшихся в интеграционные процессы. Они участвовали в создании образовательных, культурно-просветительных, благотворительных учреждений и организаций. Их усилиями открывались библиотеки, издательства, музеи, театры. В привычную часть городского досуга превращались праздники: они были не только средством отдыха и развлечения, но выполняли важную функцию социализации[20]. Горожане отмечали самые разнообразные религиозные и светские праздники: Рождество Христово, Пасху, Курбан-Байрам, Навруз, дни рождения членов императорской семьи и т.д.

Менялся и архитектурный облик местных городов, и внешний вид их жителей: помимо традиционного костюма горца и российского военного мундира, на людях все чаще можно было видеть цивильное европейское платье. Повсеместно звучал русский язык. Вырабатывался некий общий для жителей «обиходный» стиль жизни кавказских городов. В значительной степени стандартизировался повседневный уклад горожан. Одни элементы традиционной бытовой культуры кавказских народов вытеснялись, другие обретали новую жизнь. Основными хранителями этнокультурных констант были неимущие и средние слои. Городская элита сохраняла их лишь в качестве реликтово-знаковых элементов быта. При этом степень потребления европейских форм бытовой культуры определялась скорее не этнической, а социальной принадлежностью горожан[21].

Сосуществование представителей различных этнических и конфессиональных групп в кавказских городах способствовало их взаимному обмену новым духовным и практическим опытом. Носители разных традиций начинали идентифицировать себя не только со своей традиционной культурой, но и с культурой своих соседей[22].

Исследователи считают именно урбанизацию одним из ключевых факторов достаточно быстрого, по историческим меркам, включения Северного Кавказа в общероссийские процессы[23].

В процессе интеграции проявилось немало негативных моментов (издержки политики ассимиляции), но и очевидные позитивные стороны, в частности, уход от архаики традиционных обществ, слом локализма и изоляционизма малых этнических групп, вхождение региона в единое экономическое пространство империи, укоренение билингвизма, открывавшего возможности для приобщения к достижениям мировой цивилизации, проч., проч. Имперский язык в качестве «lingua franca» стал не только языком межэтнического общения, но также и инструментом достижения социальных преференций.

Кавказские города развивались как контактные зоны, которые объективно способствовали процессу взаимной адаптации. Они естественным образом «скрещивали» славянскую и кавказскую культуры в некий цивилизационный сплав, в то, что Умберто Эко называл «метизацией культур»[24]. На уровне обыденной жизни это проявлялось в различных бытовых заимствованиях, на уровне массового сознания - в преодолении отчужденности, росте взаимопонимания.

«Встреча культур» продемонстрировала достаточно высокую степень взаимной адаптивности. При этом у кавказских народов сохранялась весьма глубинная устойчивость этнического самосознания. Сосуществование славянских и кавказских этнических групп генерировало множество синтезированных форм культуры. Процессы интеграции затронули сферу хозяйственной деятельности, обычаи и быт, языки, фольклор, художественное творчество и т.д. Возникший в результате взаимодействия России и Кавказа своеобразный симбиоз унаследовал этнокультурные особенности обеих сторон. Этот симбиоз заключал в себе невостребованный запас энергии созидания.

---

[Un evento culturale, in quanto ampiamente pubblicizzato in precedenza, rende impossibile qualsiasi valutazione veramente anonima dei contributi ivi presentati. Per questa ragione, gli scritti di questa parte della sezione “Memorie” sono stati valutati “in chiaro” dal Comitato promotore del XXXVII Seminario internazionale di studi storici “Da Roma alla Terza Roma” (organizzato dall’Unità di ricerca ‘Giorgio La Pira’ del CNR e dall’Istituto di Storia Russa dell’Accademia delle Scienze di Russia, con la collaborazione della ‘Sapienza’ Università di Roma, sul tema: LE CITTÀ DELL’IMPERO DA ROMA A COSTANTINOPOLI A MOSCA) e dalla direzione di Diritto @ Storia]

[1] Манин Ю.И. Архетип пустого города // Мировое древо. The World Tree. 1992. № 1. С. 28.

[2] Бентковский И. Значение города Терки в истории распространения русского владычества на Северном Кавказе // Ставропольские губернские ведомости. 1885. № 11.

[3] Записки о Кизляре // Чтения в императорском Обществе истории и древностей российских при Московском университете. М.,1861. С.107-117.

[4] Ларина В. Основание Моздока и его роль в развитии русско-осетинских отношений // Известия Северо-Осетинского НИИ. Орджоникидзе,1957. Т.IX. С.190-205.

[5] Денисова Н.Н., Емыкова Н.Х. Майкоп в системе северокавказских городов (досоветский период) // Россия и Кавказ: история и современность. Материалы Всероссийской научно-практической конференции, посвященной 1150-летию зарождения российской государственности. Грозный. 19-20 июня 2012 года. Грозный, 2013. С. 335-336.

[6] Подробнее см. Шигабудинов М.Ш. Отходничество в Дагестане в XIX – начале XX вв. Махачкала, 2000.

[7] Кулешин М.Г. Интеграция горского населения Северо-Восточного Кавказа в состав Российской империи в рамках Терской области (60-90-е гг. XIX в.) АКД. Ставрополь, 2009. С. 23.

[8] Туаева Б.В. Город и городские сословия Северного Кавказа в условиях российских преобразований второй половины начала вв. Владикавказ, 2013. С. 32.

[9] Туаева Б.В. Город и городские сословия Северного Кавказа в условиях российских преобразований второй половины начала вв. Владикавказ, 2013. С. 108.

[10] ПСЗ-3. Т. XIX. Отд. 1. № 16870.

[11] Куприянова Л.В. Города Северного Кавказа во второй половине XIX века. М., 1981. С. 155, 158, 202.

[12] R.E.Park. Human Migration and the marginal man // American Journal of Sociology. 1928. № 33. P. 881-893.

[13] Анисимова А.А. Организация горожан в монастырских городах средневековой Англии // Universitas historiae. Сборник статей в честь Павла Юрьевича Уварова. М., 2016. С. 19.

[14] Макиева Е.Г. Город Моздок в социально-экономической, административной и культурной политике России (1763-1917 гг.). АКД. Владикавказ, 2014. С. 21.

[15] Канукова З.В. Старый Владикавказ. Историко-этнологическое исследование. Владикавказ, 2002. С. 264.

[16] Вишневский А. Серп и рубль. М., 1998. С. 78.

[17] Канукова З.В. Старый Владикавказ. Историко-этнологическое исследование. Владикавказ, 2002. С. 226-227.

[18] Туаева Б.В. Город и городские сословия Северного Кавказа в условиях российских преобразований второй половины начала вв. Владикавказ, 2013. С. 46.

[19] Канукова З.В. Старый Владикавказ. Историко-этнологическое исследование. Владикавказ, 2002. С. 265.

[20] Куприянов А.И. Русский город в первой половине XIX века. М., 1995. С. 115.

[21] Канукова З.В. Старый Владикавказ. Историко-этнологическое исследование. Владикавказ, 2002. С. 265.

[22] Кочесокова А.М. Историческая специфика деятельности российских властей по формированию и развитию механизмов межкультурной коммуникации на Северном Кавказе (1801-1864). АКД. Владикавказ, 2016. С. 15-16.

[23] Туаева Б.В. Город и городские сословия Северного Кавказа в условиях российских преобразований второй половины начала вв. Владикавказ, 2013. С. 253-254.

[24] Эко У. Пять эссе на темы этики. СПб., 2005. С. 132.