Surikov-Ius-Antiquum-17-2006

Ius Antiquum N. 17 - 2006

И. Е. СУРИКОВ*

ИЗУЧЕНИЕ ДРЕВНЕГРЕЧЕСКОГО ПУБЛИЧНОГО ПРАВА

В АНТИЧНОЙ ЮРИДИЧЕСКОЙ НАУКЕ: ПЕРВЫЕ ШАГИ

Думается, никто не будет оспаривать тот факт, что колыбель европейского права (как и европейской цивилизации в целом) – античная Греция[1]. Древнегреческое право, в частности, сыграло немаловажную роль в оформлении права римского, что охотно признавали и сами римские авторы (Cic. De leg. II. 59; Liv. III. 31. 8; Plin. Ep. VIII. 24. 4). Не в последнюю очередь сказанное относится к публично-правовым аспектам.

Самый первый этап развития древнегреческого публичного права следует относить ко II тыс. до н. э., ко времени существования дворцовых царств Крита и микенского Пелопоннеса[2]. Эти царства, создавшие развитую административно-бюрократическую систему с письменностью, иерархией, налогами и всеми другими признаками сложившейся государственности, безусловно, не могли обходиться без права и законов. Не случайно знаменитый критский царь Минос в источниках более позднего времени предстает как выдающийся законодатель[3]. Однако приходится признать, что аутентичные тексты законов крито-микенской эпохи до нас не дошли, более того, ими не могли сколько-нибудь полноценно пользоваться уже и древнегреческие авторы I тыс. до н. э. Это связано прежде всего с разрывом государственного континуитета, а также с тем, что законы, о которых идет речь, были записаны слоговым письмом, которое в I тыс. до н. э. в Балканской Греции читать не умели.

Конечно, достижения критян и микенцев в правовой сфере далеко не во всем оказались забыты. Так, вполне закономерно, что после возрождения государственности в период архаики именно Крит, который в большинстве остальных отношений имеет репутацию «отсталого» региона, стал родиной полисного законодательства в Элладе. Именно на этом острове были составлены самые ранние своды письменных законов (в VII, а пожалуй, уже и в VIII в. до н. э.), а уже оттуда они были переняты государствами материковой Греции[4]. Для архаического, а затем и классического Крита вообще характерно огромное по греческим меркам количество документов, имеющих отношение к праву, многие из которых демонстрируют владение достаточно развитой юридической терминологией[5]. Самый крупный из аутентичных памятников древнегреческого права, наиболее обширный сохранившийся свод законов – так называемая «Гортинская правда» (V в. до н. э.) – тоже издан именно на Крите, в виде огромной надписи. Все это явным образом не случайно: в эпоху становления полиса критяне, создавая законодательные кодексы, начинали не с нуля, а опирались на достижения своих далеких предков. И тем не менее, повторим, подлинных памятников древнегреческого права II тыс. до н. э. в нашем распоряжении не имеется. Сохранившиеся таблички линейного письма В, как известно, представляют собой документы хозяйственной отчетности, хотя и в них, разумеется, содержится определенная, скорее имплицитная информация о публично-правовых институтах[6].

В архаическую эпоху греческой истории происходит как бы «второе рождение» греческого права, которое развивается на сей раз значительно более интенсивно и гораздо шире распространяется в территориальном отношении. В силу рождения полиса как специфической формы организации государства и общества, а также в связи с появлением алфавитной письменности настоящим «знамением времени» становится создание записанных законов и целых сводов законов[7] (законодательства Драконта, Солона, Залевка, Харонда, Питтака и др.). Эти своды заложили основу всего писаного права (в том числе и публичного) в греческом полисном мире на всем протяжении его дальнейшего исторического существования. Не случайно личности законодателей[8] в архаической Греции были окружены просто-таки религиозным ореолом. Они воспринимались как настоящие «культурные герои», действующие с санкции богов (преимущественно Аполлона) и вносящие в хаос реальной действительности элементы прочного, справедливого миропорядка.

Возможно ли ныне всеобъемлющее и систематическое изучение этих первых греческих законов[9], и какие трудности стоят на пути исследователей? Некоторые из законов архаической и раннеклассической эпох дошли до нашего времени в виде эпиграфических памятников[10]. Среди них, например, афинский закон Драконта об убийстве[11], ряд ранних законов критских полисов. Из этих последних исключительно важным представляется самый ранний (вторая половина VII в. до н. э.), происходящий из города Дрерос[12]. Его значение для нас заключается в том, что этот древнейший в греческом полисном мире юридический памятник уже имеет самое прямое отношение к публичному, конституционному праву. В нем идет речь о занятии должности косма – высшей магистратуры в полисах Крита. Оговаривается, что человек, исполнявший эту должность (она была годичной), после этого не может претендовать на нее в течение 10 лет. Нарушитель данного установления подвергался наказанию и пожизненно лишался права быть космом.

В тех случаях, когда законы дошли в виде надписей, не приходится сомневаться в аутентичном характере текстов этих законодательных памятников. К сожалению, подавляющее большинство древнейших законов в аутентичных надписях не сохранилось. Так, мы почти не имеем эпиграфических текстов исключительно важных во всех отношениях законов Солона. Записанные законодателем в начале VI в. до н. э. на деревянных досках (аксонах и кирбах)[13], а позже, в конце V в. до н. э., скопированные на каменные стелы, эти законы стали жертвой времени[14].

В результате с законами архаической Греции мы, как правило, вынуждены знакомиться по цитатам и парафразам в античной нарративной традиции. Вопрос о том, насколько аутентичны эти свидетельства, насколько точно они передают содержание древних законов, в высшей степени важен в связи с рядом обстоятельств. В первую очередь следует отметить крайнюю неоднородность традиции в хронологическом, жанровом, содержательном и любом другом отношении. Это-то и делает актуальным вычленение в ней наиболее достоверных элементов, что побуждает обратиться к проблеме ее формирования.

Здесь необходимо оговорить одно, на наш взгляд, чрезвычайно принципиальное обстоятельство. Древнегреческое право иногда называют – парадоксально, но, в общем, небезосновательно – «правом без юриспруденции»[15]. В течение всей истории античного эллинского мира право всегда оставалось явлением чисто эмпирическим, практически никогда не становясь предметом теоретического анализа, да хотя бы просто полномасштабной систематизации и рефлексии. В Греции, в отличие от Рима, так и не сложилась прослойка профессиональных юристов, которые взяли бы на себя выполнение этой задачи[16]. Нам уже приходилось писать о возможных причинах этого[17], и здесь не хотелось бы вновь повторять сказанное ранее. Отметим только, что сам этот факт налицо. Ближе всего к праву по роду своей деятельности в Греции стояли ораторы, составлявшие судебные речи; но даже и их нельзя назвать юристами в собственном смысле слова.

Однако из каждого правила бывают свои исключения. Так и в древнегреческой истории был период, характеризующийся значительным возрастанием интереса к правовым (в том числе в первую очередь публично-правовым) реалиям, рефлексии по их поводу, попыток систематизации. Право начало изучаться, исследоваться. По сути дела, наметились основы для появления юридической науки. Последняя, впрочем, на греческой почве так и не выросла в специальную, отдельную дисциплину, всегда оставалась тесно связанной с этической и политической философией, с риторикой. Таким образом, достаточно важный сдвиг невозможно отрицать. Когда и где он имел место?

Можно с достаточно большой уверенностью обозначить временные и территориальные рамки явления[18]. Это – Афины конца V и IV в. до н. э. Возникновение в это время такого нового ментального феномена, как обостренный интерес к существующим памятникам права, к древним законодательствам, к публично-правовым институтам, их истории, формированию, эволюции, было обусловлено несколькими факторами. Отметим важнейшие из них.

Первый фактор. Значительную роль в рассматриваемом процессе сыграла деятельность софистов. Эти мыслители[19] актуализировали в общественном сознании эпохи оппозицию «природа – закон» (fuvsi" – novmo"). Справедливости ради нужно отметить, что большинство представителей софистического движения в данной дихотомии отдавали предпочтение природе перед законом, и, кстати, это вело многих из них к правовому нигилизму. Однако уже для того, чтобы опровергать закон, нужно хотя бы четко представлять, что это такое. А оппоненты софистов в полемике с ними тем более должны были обращаться к вопросу о сущности закона, права, институтов.

Далее, софисты привлекли внимание современников к так называемому «отеческому государственному устройству» (pavtrio" politeiva). Вопрос об этом последнем стал одним из самых актуальных в древнегреческой общественной мысли с конца V в. до н. э.[20]; он, в частности, интенсивно поднимался в период афинских олигархических переворотов 411 и 404 гг. до н. э.[21], когда решался вопрос об изменении политической системы. Разумеется, «отеческое государственное устройство» являлось своего рода теоретической конструкцией. Но уже само ее появление, размышления о ней – все это толкало к поискам историко-правовых основ этого постулируемого устройства, а следовательно – к изучению юридических документов прошлого. Отмечается (Arist. Ath. pol. 29. 3), что в самый момент установления режима Четырехсот (411 г. до н. э.) поступило, помимо прочих, такое предложение: «чтобы избранные лица… рассмотрели отеческие законы, которые издал Клисфен, когда устанавливал демократию, и чтобы, заслушав также и их, приняли наилучшее решение, – потому, говорил он (гражданин, выступивший с этой инициативой. – И. С.), что государственный строй Клисфена был не демократический, а близкий к солоновскому».

Здесь имеются в виду, безусловно, конституционные законы Клисфена. Этот пассаж многое проясняет, причем в неожиданном аспекте. Оказывается, что, хотя не прошло и века с момента эпохальных реформ Клисфена, афиняне в массе своей уже нечетко представляли себе их содержание – именно потому, что никто специально не занимался изучением публичного права в историческом аспекте. Теперь к такому изучению рекомендовалось незамедлительно приступить, что, безусловно, было благом.

Не следует забывать и о том, что в рамках софистического движения в Греции родилась риторика. Ее основоположниками были софисты Горгий и Антифонт[22]. Риторика как теоретическая дисциплина об ораторском искусстве в интересующий нас период интересовалась в наибольшей степени судебной разновидностью красноречия. А для составления речей, произносимых в судебных процессах, законы, безусловно, нужно было знать. Причем все законы, в том числе и весьма древние, поскольку они продолжали сохранять силу.

Второй фактор более объективного порядка. Политическая практика демократического афинского полиса[23] постоянно усложнялась по мере становления все более развитых форм прямого народовластия и требовала от лиц, причастных к управлению, лучшего знания правовых норм, в том числе и в диахронном аспекте. К управлению были в той или иной мере причастны практически все афиняне, однако бóльшая их часть – в основном спорадически. В то же время существовал определенный слой граждан, особенно тесно связанных с государственными делами, – политическая элита. Афины не являлись олигархическим государством, и эта элита в них не была постоянной и несменяемой: она ротировалась[24]. Тем не менее потребности политической жизни требовали специализации, и эта специализация нарастала, особенно в IV в. до н. э.[25] Политики-специалисты (они же, как правило, были ведущими ораторами) были просто обречены на то, чтобы изучать законы и публичное право.

В качестве третьего фактора следует назвать перипетии внутренней истории Афин в период Пелопоннесской войны. В эти годы под влиянием военных неудач демократия пережила ряд серьезных кризисов и даже дважды – в 411 и 404 гг. до н. э. – подвергалась временной ликвидации. Причем во многом это имело место именно из-за нараставшего в последней трети V в. до н. э., в послеперикловскую «эпоху демагогов» пренебрежения к праву и законности[26].

Впоследствии, наученное горьким опытом прошлого, афинское общество выработало – вначале на уровне практической политики – концепцию «власти закона» (novmo" kuvrio")[27]. Согласно этой концепции высшая, суверенная власть в государстве должна была отныне воплощаться в стабильных, авторитетных законах, а не в изменчивых мнениях правящих органов и гражданского коллектива в целом. Для лучшей реализации подобного подхода уже на последнем этапе Пелопоннесской войны (после переворота Четырехсот в 411 гг. до н. э.) началась общая ревизия корпуса афинских законодательных установлений, складывавшегося в течение веков, начиная с времен Драконта и Солона[28]. Эта ревизия продолжалась на протяжении всего последнего десятилетия V в. до н. э.[29]; даже тирания Тридцати не приостановила ее, а лишь на время придала процессу иное направление (Arist. Ath. pol. 35. 2). Восстановленная в 403 г. до н. э. демократия продолжила и завершила законодательную реформу. С этого времени процедура принятия новых законов или внесения изменений в существующие была значительно усложнена; на пути разного рода неоправданного законотворчества был поставлен целый ряд препятствий[30]. Словом, все было сделано для того, чтобы реформированная и строго зафиксированная система афинского публичного права оставалась в дальнейшем как можно более стабильной, в минимальной степени подверженной каким бы то ни было модификациям.

Повторим, вначале эта позиция была выработана на уровне практической политико-правовой деятельности. Но практика рано или поздно не могла не оказать влияния на теорию, в которой на протяжении IV в. до н. э. фиксируется неуклонное нарастание интереса к проблематике, связанной с законами и публичным правом. Прежде всего литературная продукция афинских философских школ этого периода (а ведь именно в их рамках преимущественно развивалась общественная мысль, в том числе и мысль правовая – за неимением специальных юридических школ) демонстрирует, что ими было воспринято изменившееся отношение к вопросам законности.

О сказанном можно судить уже по некоторым аспектам идейной жизни самой знаменитой и влиятельной из философских школ – платоновской Академии[31]. Первоначально (и даже довольно долго) в трудах ее первого схоларха правовая проблематика явным образом не являлась приоритетной. Достаточно вспомнить, что в главном произведении периода расцвета творчества Платона – большом трактате «Государство» – акцент делается отнюдь не на власти закона, а на власти правителей философов; вопросы, связанные с законами, вообще не занимают в «Государстве» сколько-нибудь значимого места, мыслителя они в тот момент вообще не волновали. Насколько можно судить, Платон, который, как и подавляющее большинство интеллектуалов его времени, был противником и критиком демократии[32], наверное, ни в чем не хотел «идти в ногу» с ненавистными ему тенденциями эпохи.

Однако в поздних платоновских сочинениях установки принципиально меняются, интерес к законам резко возрастает. Этот интерес прослеживается – все в большей и большей степени – в очень важном, концептуальном VII письме Платона, в диалогах «Политик», «Критон»[33]. И, наконец, вершина всего: итоговый труд философа – грандиозный трактат, который так и называется «Законы» и который по своему содержанию является не чем иным, как максимально подробным и детализированным законодательным сводом для образцового государства.

Разумеется, Платон для составления этих своих чисто теоретических законов должен был предварительно проработать большой корпус законодательных материалов, в том числе относящихся к публичному праву, из самых разных греческих полисов. Однако по основному духу своего мышления основатель Академии все-таки являлся не скрупулезным систематиком, а оригинальным творцом идей, в большей степени опиравшимся на собственные априорные умозаключения, а не на эмпирические данные. В этом отношении полной противоположностью Платону был его великий ученик – Аристотель, которого, помимо прочего, следует назвать замечательным ученым-эмпириком. Не случайно именно с деятельностью Аристотеля и его школы – Ликея – оказывается связано первое по-настоящему детальное и систематическое исследование аутентичных комплексов древнегреческого публичного права.

Аристотель так же, как и его учитель, был озабочен созданием оптимальных законов, но он гораздо лучше понимал, что для этого нужно прежде всего изучить типы законодательства и государственного устройства, которые существовали и действовали реально. И он, сплотив в Ликее большой научный коллектив, приступил к самым интенсивным занятиям этой проблематикой. Одним из главных дел жизни Аристотеля стала предпринятая в рамках перипатетической школы под его руководством грандиозная работа по составлению «Политий» – исторических и систематических описаний государственного устройства и публичного права более полутора сотен греческих полисов[34]. В ходе этой многолетней работы был накоплен колоссальный фактологический материал, причем, что для нас особенно важно, материал вполне аутентичный, поскольку сотрудники Ликея собирали и исследовали первоисточники, то есть сами законодательные акты[35]. В частности, известно, что сам глава «авторского коллектива» опубликовал с обширным комментарием законы Солона (трактат «Об аксонах Солона» в пяти книгах, к сожалению, утраченный)[36].

Что собой представляли «Политии» – мы можем судить, не считая фрагментов, только по единственному сохранившемуся образцу этих трудов, знаменитой «Афинской политии»[37]. Однако и этого небольшого, но чрезвычайно информативного трактата вполне достаточно для ответственного суждения. «Афинская полития», без преувеличения, является самым ценным во всей античной нарративной традиции источником по публичному праву Афин, его истории, эволюции, состоянию на различных этапах развития афинского полиса[38]. В ней получили подробное и компетентное (хотя, конечно, и не во всем равномерное) освещение все исторически существовавшие в Афинах «конституции» (не в современном смысле, а в смысле реально функционировавших политических систем), все основные публично-правовые институты: экклесия, Совет (boulhv), магистратуры (архонты, стратеги и др.), гелиея, Ареопаг. При этом рассмотрены они были как в диахронном аспекте, так и в том виде, в каком они действовали в современную автору эпоху. В сущности, только с момента открытия и публикации «Афинской политии» (1891 г.) в современной историографии стало возможным полноценное изучение системы афинского публичного права как единого, целостного комплекса, изучение, породившее фундированные труды А. Ледля, У. Карштедта и др.[39]

Следует специально подчеркнуть, что весь этот эмпирический материал накапливался не как самоцель, а для последующей теоретической обработки и осмысления, для включения в труды концептуального характера: последние, в понимании сотрудников Ликея, должны были обязательно основываться не на априорных конструкциях, а на фактах, огромное количество которых давало кумулятивный эффект. Так, часть собранной информации, связанная прежде всего с публичным правом различных полисов, вошла, подвергшись обобщению, в аристотелевскую «Политику». Но и после ее составления, и даже после смерти основателя перипатетической школы осталось очень много пока еще неиспользованных данных. Они теперь оказались в распоряжении в распоряжении лучшего ученика Аристотеля, его ближайшего сотрудника и преемника в руководстве школой – философа и разностороннего ученого Феофраста, который и сам в свое время принимал активное участие в сборе материала для «Политий» и «Политики». Феофраст, круг интересов которого был не менее энциклопедическим, чем у самого Стагирита, наряду с дошедшими до наших дней сочинениями по ботанике, минералогии, этике писал также труды политического и правового содержания[40].

Насколько можно судить, Феофраст воспользовался имевшимися у него сведениями историко-правового характера, в частности, первоисточниками, даже с большей степенью полноты, чем сам Аристотель. В частности, на их основе он создал фундаментальный труд «Законы» (Novmoi)[41] – одно из наиболее значительных достижений правовой мысли античной Эллады. Это произведение не сохранилось полностью, что, несомненно, является самой прискорбной утратой для историков древнегреческого права. Однако немалое количество фрагментов из «Законов» Феофраста донесено для нас цитатами позднейших авторов. Это, с одной стороны, помогает составить представление о структуре и содержании трактата, а с другой – демонстрирует, что к концу классической эпохи сформировалась уже вполне аутентичная нарративная традиция о греческих законодательствах, легшая в основу их последующих интерпретаций.

Итак, Аристотель и Феофраст могут быть названы основоположниками по-настоящему серьезного, научного исследования публичного права в Древней Греции. К их именам с полным основанием следует прибавить еще одно, принадлежащее тоже представителю перипатетической школы. Деметрий Фалерский[42], ученик Аристотеля и Феофраста, на протяжении десяти лет, с 317 до 307 г. до н. э., являлся правителем (эпимелетом) Афин под македонским протекторатом. Это не мешало ему одновременно быть активно работающим ученым. Среди его сочинений, перечисляемых Диогеном Лаэртским (V. 80–81), есть труды историко-правового характера: «Об афинском законодательстве», «Об афинском государственном устройстве»[43], «О руководительстве народом», «О политике», «О законах», «О государственном устройстве» и др. Нетрудно заметить, что среди этих произведений есть как написанные на общие темы, так и посвященные более конкретной проблематике, а именно афинской. Последнее не удивительно: Деметрий сочетал практическую и теоретическую деятельность, основывая первую на второй. Проводя свои многочисленные реформы и законы, он старался, как и подобало выпускнику Ликея, не выдумывать ничего «на пустом месте», а опираться на предшествующую традицию афинского публичного права, а для этого ее внимательно изучал[44].

Как мы видим, именно в рамках перипатетической школы в Греции в конце классической эпохи начала зарождаться подлинная юридическая наука. Однако ее дальнейшее развитие оказалось остановленным, оборвавшись в силу ряда трагичных обстоятельств конкретно-исторического характера. «Сады Ликея» давно уже не пользовались благосклонным отношением со стороны основной массы афинского гражданского коллектива. Самого Аристотеля считали агентом македонского влияния, и сразу после смерти Александра философ был привлечен к суду и вынужден бежать на Эвбею, где вскоре скончался (Diog. Laert. V. 5–6). А после того, как его ученики попытались принять активное участие в политической жизни Афин, выступая при этом выразителями скорее антидемократической тенденции[45], перипатетическая школа подверглась настоящему разгрому. Сразу после свержения Деметрия Фалерского был принят закон Софокла (307 или 306 г. до н. э.), согласно которому «философские школы попадали под контроль государства, так как согласие на их деятельность должно было выдаваться Советом и Народным собранием»[46]. Закон направлялся в первую очередь против перипатетиков, и те, прекрасно это понимая, во главе с Феофрастом немедленно удалились из Афин. Впоследствии, правда, они смогли вернуться, но еще в течение определенного времени ситуация для них оставалась достаточно тяжелой.

На этом фоне произошло событие огромного негативного значения – утрата великолепной библиотеки Аристотеля – Феофраста, в которой хранились как важнейшие труды их самих, так и источниковый материал, собранный за десятилетия работы Ликея. О том, как это случилось, существует ряд свидетельств античных авторов (Strab. XIII. 608–609; Plut. Sul. 26; Athen. I. 3b), которые в отдельных деталях расходятся друг с другом, но в совокупности позволяют реконструировать факты следующим образом. Перипатетик Нелей, покидая Афины, увез с собой библиотеку и доставил ее в свой родной Скепсис (в Малой Азии). Потомки Нелея – люди, далекие от науки, – на протяжении примерно двух столетий держали эту сокровищницу знания в самом прямом смысле слова под спудом – в какой-то яме, где папирусные свитки губила плесень и ели черви. Возможно, какая-то часть книг (очевидно, небольшая) была ими продана в середине III в. до н. э. в Александрию Птолемею II, но предложение пергамских Атталидов купить остальную часть библиотеки было отвергнуто.

Как бы то ни было, аристотелевская библиотека оказалась выведена из научного оборота вплоть до I в. до н. э., и это, конечно, самым пагубным образом сказалось на научных штудиях перипатетической школы, в корне подорвав их. Философам, работавшим в Ликее, долгое время почти нечего было сказать, поскольку пресеклась шедшая от основоположников традиция.

Лишь незадолго до Первой Митридатовой войны библиотека Аристотеля – Феофраста, конечно, в сильно пострадавшем от времени и неправильного хранения состоянии, была возвращена в Афины. А вскоре после этого Афины взял Сулла. Он завладел библиотекой в качестве одного из трофеев и перевез ее в Рим. Там она была издана филологами Тираннионом и Андроником Родосским, после чего ее материалы стали широко доступными прекрасно знавшей греческий язык римской интеллектуальной элите, в том числе и юристам. В частности, несомненно, что этими данными пользовался Цицерон[47].

Парадоксальным образом грандиозный труд в области истории публичного права, предпринятый афинскими перипатетиками, не оказал непосредственного влияния на становление правовой мысли в античной Греции, но много времени спустя внес вклад в развитие римской юридической науки, стал одним из факторов ее беспрецедентного взлета. Значение этого фактора еще не оценено по достоинству в историографии.

I. E. SURIKOV

LO STUDIO DEL DIRITTO PUBBLICO GRECO

NELLA SCIENZA GIURIDICA ANTICA: PRIMI PASSI

(RIASSUNTO)

* Суриков Игорь Евгеньевич – доктор исторических наук, ведущий научный сотрудник Центра античной истории Института всеобщей истории РАН. Статья сделана на основе доклада, прочитанного на IV международной конференции «Римское частное и публичное право: многовековой опыт развития европейского права», Иваново (Суздаль) – Москва, 25–30 июня 2006 г. Данное исследование выполнено в рамках Программы фундаментальных исследований Президиума РАН «Власть и общество в истории».

[1] Подробнее см.: Суриков И. Е. Проблемы раннего афинского законодательства. М., 2004. С. 7 и след.

[2] Effenterre H. van. Droit et prédroit en Grèce depuis le dechiffrement du linéaire B // Symposion 1985: Vorträge zur griechischen und hellenistischen Rechtsgeschichte. Köln, 1989. S. 3–6.

[3] Сохраненные в нарративной традиции сведения о законах Миноса и других критских царей скрупулезно собраны в монографии: Молчанов А. А. Социальные структуры и общественные отношения в Греции II тысячелетия до н. э. (Проблемы источниковедения миноистики и микенологии). М., 2000. С. 129 и след.

[4] Jeffery L. H. Archaic Greece: The City-States c. 700–500 B. C. L., 1978. P. 76; Osborne R. Greece in the Making, 1200–479 B. C. L.; N. Y., 1996. P. 186.

[5] Effenterre M. van. Ein neues Gesetz aus den archaischen Kreta // Symposion 1985: Vorträge zur griechischen und hellenistischen Rechtsgeschichte. Köln, 1989. S. 23–27; Effenterre H. van. Criminal Law in Archaic Crete // Symposion 1990: Vorträge zur griechischen und hellenistischen Rechtsgeschichte. Köln, 1991. S. 83–86.

[6] См.: Молчанов А. А., Нерознак В. П., Шарыпкин С. Я. Памятники древнейшей греческой письменности (введение в микенологию). М., 1988. С. 40 и след.

[7] О наиболее ранних из этих законов и сводов законов см.: Gehrke H.-J. Der Nomosbegriff des Polis // Nomos und Gesetz: Ursprünge und Wirkungen des griechischen Gesetzdenkens. Göttingen, 1995. S. 14 ff.

[8] О ранних греческих законодателях см. теперь наиболее подробно в недавней монографии: Hölkeskamp K.-J. Schiedsrichter, Gesetzgeber und Gesetzgebung im archaischen Griechenland. Stuttgart, 1999.

[9] В целом о понятии закона (novmo") в Древней Греции см.: Ostwald M. Nomos and the Beginnings of the Athenian Democracy. Oxf., 1969; Quass F. Nomos und Psephisma: Untersuchung zum griechischen Staatsrecht. München, 1971; Triantaphyllopoulos J. Das Rechtsdenken der Griechen. München, 1985. В более общем плане см. также в важнейших трудах о древнегреческом праве: Lipsius J. H. Das ttische Recht und Rechtsverfahren. Bd. 1–3. Lpz., 105–1915; Gernet L. Droit et société dans la Grèce ancienne. P., 1955; Idem. Droit et institutions en Grèce antique. P., 1982; Jones J. W. The Law and Legal Theory of the Greeks. Oxf., 1956; Harrison A. R. W. The Law of Athens. Vol. 1–2. Oxf., 1968–1971; Paoli U. E. Altri studi di diritto greco e romano. Milano, 1976; MacDowell D. M. The Law in Classical Athens. L., 1978; Garner R. Law and Society in Classical Athens. Croom Helm, 1987; Todd S. C. The Shape of Athenian Law. Oxf., 1995.

[10] Их наиболее полная сводка: Koerner R. Inschriftliche Gesetze der frühen griechischen Polis. Köln, 1993.

[11] Об этом законе нам уже неоднократно приходилось писать: Суриков И. Е. Законодательство Драконта в Афинах и его исторический контекст // Древнее право. 2000. № 2 (7). С. 8–18; Он же. Законы Драконта как мнимая реальность // Восточная Европа в древности и средневековье: Мнимые реальности в античной и средневековой историографии. М., 2002. С. 215–221; Он же. Проблемы… С. 27–52; Он же. О некоторых мнимых реальностях в античной и современной историографии древних Афин // Древнейшие государства Восточной Европы. 2003. Мнимые реальности в античных и средневековых текстах. М., 2005. С. 239 и след. В указанных работах мы приводим и ссылки на предшествующую литературу.

[12] Текст см.: Meiggs R., Lewis D. A Selection of Greek Historical Inscriptions to the End of the Fifth Century B. C. Revised ed. Oxf., 1989. P. 2. No. 2. Строго говоря, это самый ранний из известных нам законов; несомненно, были и еще более древние, но они до нас не дошли (или пока не найдены).

[13] Об аксонах и кирбах см. специальные исследования: Stroud R. S. The Axones and Kyrbeis of Drakon and Solon. Berkeley, 1979; Robertson N. Solon’s Axones and Kyrbeis and the Sixth-Century Background // Historia. 1986. Bd. 35. Ht. 2. S. 147–176.

[14] Поэтому современным исследователям приходится выполнять большую работу по сбору законов Солона, рассыпанных по различным нарративным источникам, составлять их компендиумы, стремясь к максимальной полноте. Лучшие из таких сводок: Ruschenbusch E. SOLWNOS NOMOI: Die Fragmente des solonischen Gesetzwerkes mit einer Text- und Überlieferungsgeschichte. Wiesbaden, 1966; Martina A. Solone: Testimonianze sulla vita e l’opera. R., 1968.

[15] Jones J. W. Op. cit. P. V; Saunders T. J. Penal Law and Family Law in Plato’s Magnesia // Symposion 1990. Vorträge zur griechischen und hellenistischen Rechtsgeschichte. Köln, 1991. S. 115.

[16] Harris E. Response to Trevor Saunders // Symposion 1990. Vorträge zur griechischen und hellenistischen Rechtsgeschichte. Köln, 1991. S. 134.

[17] Суриков И. Е. Камень и глина: К сравнительной характеристике некоторых ментальных парадигм древнегреческой и римской цивилизаций // Сравнительное изучение цивилизаций мира (междисциплинарный подход). М., 2000. С. 280 и след.; Он же. Проблемы… С. 11 и след.

[18] В краткой, тезисной форме это явление рассмотрено нами в работе: Суриков И. Е. Первые шаги европейского права: формирование аутентичной нарративной традиции // Восточная Европа в древности и средневековье: Проблемы источниковедения. М., 2005. Ч. 1. С. 36–39.

Здесь мы развиваем эту тематику значительно подробнее.

[19] Одно из лучших исследований о софистах – монография: Kerferd G. B. The Sophistic Movement. Cambridge, 1984. В отечественной историографии см. прежде всего: Лосев А. Ф. История античной эстетики. [Т. 2]. Софисты. Сократ. Платон. М., 1969. С. 13–50 (в этой работе разбираются прежде всего эстетические взгляды софистов, но дается также и общий очерк других аспектов их воззрений).

[20] Fuks A. The Ancestral Constitution: Four Studies in Athenian Party Politics at the End of the Fifth Century B. C. Westport, 1971; Finley M. I. The Ancestral Constitution. Cambridge, 1971. Применительно к IV в. до н. э. см.: Исаева В. И. Античная Греция в зеркале риторики: Исократ. М., 1994. С. 82 и след.

[21] См. об этих переворотах: Krentz P. The Thirty at Athens. Ithaca, 1982; Lehmann G. A. Oligarchische Herrschaft im klassischen Athen: Zu den Krisen und Katastrophen der attischen Demokratie im 5. und 4. Jahrhundert v. Chr. Opladen, 1997; Heftner H. Der oligarchische Umsturz des Jahres 411 v. Chr. und die Herrschaft der Vierhundert in Athen: Quellenkritische und historische Untersuchungen. Frankfurt a. M., 2001.

[22] О вкладе Горгия в развитие риторики см.: Wardy R. Rhetoric // Greek Thought: A Guide to Classical Knowledge. L., 2000. P. 465–485. Что же касается Антифонта, традиционно считалось, что софист Антифонт и оратор Антифонт (последний являлся преподавателем и видным теоретиком риторики) – два разных лица. В последнее время, однако, прозвучали весомые аргументы в пользу их тождества. См. наиболее подробно: Gagarin M. The Ancient tradition on the Identity of Antiphon // Greek, Roman and Byzantine Studies. 1990. Vol. 31. No. 1. P. 27–44.

[23] См. о ней в общих трудах: Osborne R. Demos: The Discovery of Classical Attika. Cambridge, 1985; Mossé C. La démocratie grecque. P., 1986; Ober J. Mass and Elite in Democratic Athens: Rhetoric, Ideology, and the Power of the People. Princeton, 1989; Sinclair R. K. Democracy and Participation in Athens. Cambridge, 1991; Hunter V. Policing Athens: Social Control in the Attic Lawsuits, 420–320 B. C. Princeton, 1994; Hansen M. H. Die athenische Demokratie im Zeitalter des Demosthenes: Struktur, Prinzipien und Selbstverständnis. B., 1995.

[24] Вопрос подробно рассмотрен в работе: Hansen M. H. The Athenian Assembly: In the Age of Demosthenes. Oxf., 1987. P. 49–93.

[25] Mossé C. La classe politique à Athènes au IVème siècle // Die athenische Demokratie im 4. Jahrhundert v. Chr. Stuttgart, 1995. S. 67–77.

[26] Ср.: Schubert Ch. Die Macht des Volkes und die Ohnmacht des Denkens: Studien zum Verhältnis von Mentalität und Wissenschaft im 5. Jahrhundert v. Chr. Stuttgart, 1993.

[27] Ostwald M. From Popular Sovereignty to the Sovereignty of Law: Law, Society, and Politics in Fifth-Century Athens. Berkeley, 1986; Piérart M. Du règne des philosophes à la souveraineté des lois // Die athenische Demokratie im 4. Jahrhundert v. Chr. Stuttgart, 1995. S. 249–267; Маринович Л. П. Закон и власть в классических Афинах // Власть, человек, общество в античном мире. М., 1997. С. 5–18; Она же. Античная и современная демократия: новые подходы. М., 2001. С. 28 и след.

[28] Предполагаем, что первым инициатором этого мероприятия был один из ведущих политиков эпохи – Ферамен.

[29] О ревизии законов в Афинах см.: Piérart M. Athènes et ses lois: Discours politiques et pratiques institutionelles // Revue des études anciennes. 1987. Vol. 89. No. 1/2. P. 21–37; Carawan E. The Athenian Amnesty and the ‘Scrutiny of the Law’ // Journal of Hellenic Studies. 2002. Vol. 122. P. 1–23; Суриков И. Е. Проблемы… С. 70 и след.; Он же. Изменения в афинских законах в V в. до н. э. (на примере закона об остракизме) // Древнее право. 2003. № 1 (11). С. 8 и след.

[30] Об изменениях в процедуре принятия законов в IV в. до н. э. по сравнению с предшествующим столетием см.: Hansen M. H. The Political Powers of the People’s Court in Fourth-Century Athens // The Greek City: From Homer to Alexander. Oxf., 1991. P. 215–243; Rhodes P. J. Judicial Procedures in Fourth-Century Athens: Improvement or Simply Change? // Die athenische Demokratie im 4. Jahrhundert v. Chr. Stuttgart, 1995. S. 303–319.

[31] Разбор вопроса см. в работах: Piérart M. Du règne des philosophes…; Cohen D. The Rule of Law and Democratic Ideology in Classical Athens // Die athenische Demokratie im 4. Jahrhundert v. Chr. Stuttgart, 1995. S. 227–244.

[32] Об этом феномене критики античной демократии именно со стороны представителей интеллектуальной элиты см. наиболее подробно: Ober J. Political Dissent in Democratic Athens: Intellectual Critics of Popular Rule. Princeton, 1998; Idem. The Athenian Revolution: Essays on Ancient Greek Democracy and Political Theory. Princeton, 1999. P. 140 ff. Справедливо отмечалось, что древнегреческая политическая и правовая теория как раз и создавалась в антидемократических кругах; «в отличие от своих оппонентов (противников демократии) сторонники демократии не смогли (или не хотели?) создать стройной теории» (Карпюк С. Г. Общество, политика и идеология классических Афин. М., 2003. С. 199). Причем неприятие демократии крупнейшими мыслителями было тотальным и безоговорочным: отвергались не какие-нибудь отдельные недостатки этой системы, а вся она считалась в принципе порочной и неисправимой (Туманс Х. Псевдо-Ксенофонт – «Старый олигарх» или демократ? // ВДИ. 2004. № 3. С. 24.).

[33] Диалог «Критон» часто относят к ранним произведениям Платона, к так называемому «сократическому периоду». Это мнение, основанное только на том, что по своему сюжету (Сократ в тюрьме в ожидании казни) «Критон» прямо примыкает к действительно ранней «Апологии Сократа», в действительности вряд ли является верным. Но мы не можем здесь подробно останавливаться на этом вопросе; он требует специального исследования.

[34] Об этой работе см. прежде всего классический труд: Доватур А. И. Политика и Политии Аристотеля. М.; Л., 1975. Ср. также замечания, сделанные нами по данной проблематике в другом месте: Суриков И. Е. Остракизм в Афинах. М., 2006. С. 27 и след.

[35] См. в связи с этим: Chambers M. Aristotle and his Use of Sources // Aristote et Athènes. P., 1993. P. 39–52; Rhodes P. J. «Alles eitel Gold»? The Sixth and Fifth Centuries in Fourth-Century Athens // Aristote et Athènes. P., 1993. P. 53–64; Stroud R. S. Aristotle and Athenian Homicide // Aristote et Athènes. P. 203–221.

[36] Об этом трактате Аристотеля см.: Ruschenbusch E. SOLWNOS NOMOI… S. 40 ff.

[37] Мы не касаемся здесь спорного вопроса об авторстве «Афинской политии» (как известно, ее принадлежность самому Аристотелю ныне все чаще оспаривается в историографии). Мы не исключаем, что непосредственно над текстом этого сочинения мог работать не лично глава Ликея, а кто-то из его учеников (или даже группа учеников). Но, во всяком случае, не подлежит сомнению, что Аристотель авторизовал трактат и издал его под своим именем.

[38] Важнейшие специальные исследования об «Афинской политии»: Day J., Chambers M. Aristotle’s History of Athenian Democracy. Berkeley, 1962; Levi M. A. Commento storico alla Respublica Atheniensium di Aristotele. Milano, 1968. Vol. 1–2; Rhodes P. J. A Commentary on the Aristotelian Athenaion Politeia. Oxf., 1981. Данные «Афинской политии» активно используются также в важной работе по истории афинского публичного права: Hignett C. A History of the Athenian Constitution to the End of the Fifth Century B. C. Oxf., 1952.

[39] Ledl A. Studien zur älteren athenischen Verfassungsgeschichte. Heidelberg, 1914; Kahrstedt U. Studien zum öffentlichen Recht Athens. Bd. 1–2. Stuttgart, 1934–1936.

[40] Колоссальный перечень произведений Феофраста см.: Diog. Laert. V. 42–50. В их числе мы встречаем, в частности, такие труды по политике и публичному праву, как «О царской власти», «Обзор Платонова “Государства”», «Законы в азбучном порядке», «Обзор законов», «Законодатели», «Политики», «Политические обстоятельства, «Политические обычаи», «О наилучшем государственном устройстве», «О законах», «О беззакониях», «О присяге», «О наилучшем управлении государствами», «К политике» и др.

[41] Об этом трактате см.: Bloch H. Theophrastus’ Nomoi and Aristotle // Athenian Studies Presented to W. S. Ferguson. Cambridge Mass., 1940. P. 355–376; Keaney J. J. Theophrastus on Ostracism and the Character of his NOMOI // Aristote et Athènes. P., 1993. P. 261–278.

[42] О Деметрии Фалерском, его политической и научной деятельности см.: Williams J. Ideology and the Constitution of Demetrius of Phalerum // Polis and Polemos: Essays on Politics, War and History in Ancient Greece in Honor of D. Kagan. Claremont, 1997. P. 327–346; Хабихт Х. Афины. История города в эллинистическую эпоху. М., 1999. С. 58–71; Фролов Э. Д. Греция в эпоху поздней классики: Общество. Личность. Власть. СПб., 2001. С. 535–565.

[43] Эта работа – одна из самых ранних в творчестве Деметрия Фалерского, написанная еще в 320-х гг. до н. э. По мнению Э. Рушенбуша, она сразу стала настолько авторитетной, что сам Аристотель под ее влиянием внес изменения в свою «Афинскую политию», готовя переиздание этого трактата: Ruschenbusch E. Die Quellen zur älteren griechischen Geschichte: Ein Überblick über den Stand der Quellenforschung unter besonderer Berücksichtung der Belange des Rechtshistorikers // Symposion 1971: Vorträge zur griechischen und hellenistischen Rechtsgeschichte. Köln, 1975. S. 75.

[44] Так, намереваясь провести реформы в области законодательства о погребениях, Деметрий Фалерский предварительно исследовал афинские законы, принятые в этой области в предшествующие эпохи. См.: Суриков И. Е. Проблемы… С. 104.

[45] Перипатетики стояли за олигархическими переворотами 322 и 317 гг. до н. э.: Lehmann G. A. Überlegungen zu den oligarchischen Machtergreifungen im Athen des 4. Jahrhunderts v. Chr. // Die athenische Demokratie im 4. Jahrhundert v. Chr. Stuttgart, 1995. S. 139–150.

[46] Хабихт Х. Указ. соч. С. 77.

[47] Ср.: Ruschenbusch E. Die Zwölftafeln und die römische Gesandtschaft nach Athen // Historia. 1963. Bd. 12. Ht. 3. S. 250–253.