А. М. СМОРЧКОВ*

КУРИАТНЫЙ ЗАКОН ОБ ИМПЕРИИ
И АУСПИЦИИ МАГИСТРАТОВ

При анализе характера политической власти царского и республиканского Рима нельзя пройти мимо ее сакральной стороны, выражаемой понятием auspicium, что означало право выяснять волю богов, гадая по птицам. Впрочем, так было первоначально, позднее сюда включались и другие способы гадания. Общественные ауспиции по своему характеру делились на две группы (Serv. Ad Aen. VI. 190). Первая – «испрашиваемые ауспиции» (auspicia impetrativa), которые сам магистрат специально осуществлял для выяснения отношения богов к тому государственному мероприятию, которое он намеревался провести. Эти ауспиции и составляли исключительное право магистратов. Вторая группа – «явленные ауспиции» (auspicia oblativa), т. е. неиспрашиваемые знаки божественного недовольства, пренебречь которыми считалось опасным. О них мог заявить любой гражданин, и дальнейшее было уже делом религиозной совести соответствующего магистрата – принимать их или нет[1]. Причем, с точки зрения римлян, auspiсium – не составная часть политических полномочий, а нечто равнозначное им, что хорошо заметно при использовании данного термина. Он мог употребляться либо вместе с термином imperium, обозначающим высшую политическую и военную власть (imperium auspiciumque)[2]; либо со словом ductus, равнозначным верховному командованию (ductus auspiciumque)[3]; либо самостоятельно, но в контексте, предполагающем высшую власть, верховное военное командование[4], что особенно хорошо заметно в рассказах Тацита и Светония, где четко разделены ductus (непосредственное военное командование) и auspicium (номинальное главнокомандование): ductu Germanici, auspiciis Tiberii (Tac. Ann. II. 41. 1; cp. Suet. Aug. 21. 1). В древнейших известных нам источниках, где встречаются эти термины, все три упомянуты вместе: gesserit rem publicam ductu imperio auspicio suo[5]; duct(u) auspicio imperioque eius Achaia capt(a)[6]. Несомненно, это свидетельствует о важной роли права на ауспиции для оформления политической власти, равнозначной империю – собственно обозначению высшей власти. С другой стороны, ауспиции имели отношение не только к сфере государственного управления: упоминаются наряду с общественными также и частные ауспиции[7], наряду с магистратскими – и жреческие (у авгуров[8]).

О значимости ауспиций (не только магистратских) в религиозной жизни раннего Рима свидетельствует предложенное Цицероном деление всей религии римского народа на священнодействия (sacra) и ауспиции, к которым позднее добавились предсказания толкователей Сивиллиных оракулов и гаруспиков (Cic. De nat. deor. III. 5), что соответствует основным жреческим коллегиям Рима (понтифики, авгуры, жрецы священнодействий, а кроме них – этруски-гаруспики). Причем это утверждение Цицерон вкладывает в уста академика Котты, выступавшего против дивинации (Cic. De nat. deor. III. 14–15), чьи взгляды были близки самому Цицерону[9]. Но, критикуя достоверность гадания, оба они признавали его необходимость для упорядоченной государственной жизни[10].

Конечно, различные виды гадания, в силу естественного желания узнать будущее, были в употреблении у всех народов, и римляне здесь не исключение, но в то же время гадания у римлян обнаруживают ряд специфических черт. Прежде всего связанное с выполнением государственных функций гадание стало особым правом, специальной привилегией должностных лиц, регламентируемой законом и традицией, равнозначной собственно должностным обязанностям. Вопрос о праве на ауспиции неоднократно вставал в ходе борьбы патрициев и плебеев, и даже в конце Республики это право продолжало сохранять определенное значение для легитимации политической власти. Другой особенностью собственно римской системы гадания являлось стремление узнать отношение богов к конкретному задуманному мероприятию, а не будущее в целом[11]. Причем, если при частном гадании последнее имело место, и, возможно, весьма значительное, то общественные ауспиции предполагали только первое. Римляне были убеждены в благодетельности ауспиций для возникновения и расширения своего государства, видя в них одну из главных причин успехов, достигнутых предками[12]. «После изгнания царей ни одно общественное дело ни дома, ни на войне не велось без ауспиций», – заявлял Цицерон (Div. I. 3), далее распространяя это утверждение и на значительные частные дела (Div. I. 28).

Значимость института общественных ауспиций для понимания римской политической системы и римского мировоззрения эпохи Республики общепризнанна[13], хотя долгое время, как отметил в 1990 г. А. Джованнини, эта проблема находилась на периферии исследовательского внимания[14]. Впрочем, нельзя пожаловаться на недостаток предложенных гипотез по различным общим и частным вопросам, связанным с ауспициями, особенно в работах последних десятилетий. Разнообразие мнений, в значительной степени, объясняется скудной информацией источников, что затрудняет выявление общих закономерностей. Главным же нам представляется определить причины и условия, в силу которых право на выяснение воли богов стало важным и необходимым элементом оформления публичной власти. Для этого в первую очередь следует определить, каким образом и кому вручалось право на общественные ауспиции. В историографии преобладает мнение, что этим правом магистрата наделял куриатный закон об империи (lex curiata de imperio)[15]. Этот закон по поводу своей власти вносил в куриатные комиции высший магистрат после вступления в должность. Некоторые ученые лишь частично признают связь между ауспициями и куриатным законом, относя его принятие к военным ауспициям (auspicia militiae)[16]. Своебразную позицию занимает А. Хойс. По его мнению, первоначально lex curiata был актом избрания консулов, когда существовали только куриатные комиции, и лишь с учреждением консулярного трибуната потребовался особый закон для предоставления ауспиций тем лицам, допущенным к высшей магистатуре, которые ими не обладали (в отличие от patres)[17]. В исследованиях Дж. В. Ботсфорда и Дж. Дж. Николса полностью отрицается связь между ауспициями магистратов (и промагистратов) и куриатным законом[18]. Но они ограничились анализом лишь некоторых эпизодов, почти не пересекаясь между собой[19]. Необходим более широкий взгляд на проблему, прежде всего анализ взглядов античных авторов на характер политической власти.

Куриатный закон об империи сохранялся до конца Республики, хотя и превратился в формальный акт, который осуществлялся в присутствии тридцати куриатных ликторов (Cic. Leg. agr. II. 31), представлявших тридцать курий, и трех авгуров (Cic. Ad Att. IV. 17. 2). Поэтому консул 54 г. до н. э. Аппий Клавдий назвал издание куриатного закона делом нужным для консула, но не обязательным (legem curiatam consuli ferri opus esse, necesse non esse. – Cic. Ad Fam. I. 9. 25), что, несомненно, отражает уже позднереспубликанские реалии. Тем не менее он продолжал играть определенную роль в легитимации политической власти, о чем свидетельствуют события 49 г. до н. э.: Цезарь подчеркивал, что его противники не провели этот закон (Caes. BC. I. 6. 6), что помешало помпеянцам провести выборы магистратов на следующий год (Dio Cass. XLI. 43. 1–2)[20]. Удивительно, но число прямых упоминаний этого закона весьма ограниченно, хотя принимался он не реже одного раза в год, а то и чаще (например, в случае избрания в этот год диктатора). Достаточно сказать, что у Ливия он встречается лишь однажды (Liv. IX. 38. 15; 39. 1). С этим законом связано много неясных и спорных моментов. Смысл его и предназначение явно были непонятны самим античным авторам, о чем свидетельствует неудачная попытка Цицерона, несомненно, знатока римских государственных установлений, дать объяснение этому обычаю. По его мнению, уже избранный магистрат дополнительно вносил закон о своей власти для того, чтобы народ имел возможность дважды принимать решение об одних и тех же лицах и, соответственно, отказаться от своего первоначального мнения в случае, если раскается в предоставленной милости (Cic. Leg. agr. II. 26, сp. 27). Недостаточность такого объяснения, на наш взгляд, вполне очевидна хотя бы потому, что оно ставит новый вопрос: почему при общем повышении значения комиций данный обычай свелся к формальному акту без всякого участия народа[21].

Прежде всего необходимо очертить круг магистратов, обязанных вносить lex curiata de imperio. Цицерон возводит применение этого закона еще к царской эпохе: куриатный закон о своем империи, по его мнению, вносили все цари от Нумы до Сервия Туллия включительно (Cic. Resp. 25; 31; 33; 35; 38). Само его название говорит о том, что его вносили только магистраты с империем (диктатор[22], консул[23], претор[24], военный трибун с консульской властью[25]). Куриатным законом империй мог предоставляться и в других случаях, как, например, предполагал сделать плебейский трибун 63 г. до н. э. Сервилий Рулл, аграрный закон которого предусматривал внесение претором куриатного закона для наделения империем децемвиров по выводу колоний (Cic. Leg. agr. II. 26; 28), что формально давало им преторскую власть (Cic. Leg. agr. II. 32). Кроме того, цензоры вносили центуриатный, а не куриатный закон о своей власти (Cic. Leg. agr. II. 26).

Однако в первой книге «Об ауспициях» авгура М. Валерия Мессалы (I в. до н. э.), процитированной Авлом Геллием, имеется фраза, из которой можно сделать вывод о наличии куриатного закона и для младших магистратов, т. е. должностных лиц без империя: minoribus creatis magistratibus tributis comitiis magistratus, set iustus curiata datur lege, maiores centuriatis comitiis fiunt (Gell. XIII. 15. 4). Эта фраза, завершающая в пространной цитате из сочинения М. Мессалы, производит впечатление оборванной мысли. Одни исследователи признавали данное место испорченным и предлагали свои исправления, чтобы связать куриатный закон только с высшими магистратами[26]. Другие считали его верным, тем самым относя куриатный закон и к младшим магистратам, по крайней мере через куриатный закон высших магистратов[27]. Последняя гипотеза во многом базируется на сообщении Тацита о включении квесторов в куриатный закон в начале Республики, когда их еще назначали консулы[28]. Понятно, что имелся в виду консульский куриатный закон.

Нам представляется, что, хотя цитата у Геллия действительно не закончена и грамматически несовершенна (может быть, как раз в силу своей незаконченности), все же она вполне может быть согласована с тем, что мы знаем о куриатном законе. Цитата начинается с констатации наличия двух групп магистратов: одни имеют maxima auspicia (консулы, преторы, цензоры), остальные – minora. Этим же она и заканчивается. Но, в основном, в цитате рассматривается соотношение властных полномочий трех высших магистратур. Авла Геллия, комментировавшего консульский эдикт при созыве центуриатных комиций, заинтересовал вопрос, кого следует понимать под упомянутым там младшим магистратом (Gell. XIII. 15. 1–2). Почему же основное внимание уделено магистратам с империем? Думается, объяснение в том, что подчинение консулу собственно младших магистратов, т. е. тех, кто не имел империя, не вызывало сомнений и проблем, в отличие от тех, которые считались высшими, но при этом подчинялись консулу (преторы) или нет (цензоры). Этот, действительно, непростой вопрос и привлек внимание Авла Геллия, использовавшего авторитетное мнение М. Мессалы. Вернувшись в конце отрывка к собственно младшим магистратам, М. Мессала повторяет высказанную в начале мысль об отличии их ауспиций и указывает еще на одно отличие: младшие магистраты избираются на трибутных комициях, а высшие – на центуриатных, как и происходило в действительности. При этом он вставляет в фразу в качестве пояснения противопоставление (set), указывая, когда власть становится iustus, а именно – после принятия куриатного закона. Таким образом, здесь заключено указание еще на одно отличие младших и высших магистратов – у последних власть является iustus. Это определение прилагалось к империю (iustum imperium)[29], обозначая в данном случае не законность власти, а власть «надлежащую», «полноправную», т. е. «надлежащим образом оформленную»[30]. Таким образом, приведенную выше цитату из сочинения М. Мессалы можно перевести так: «Когда избираются младшие магистраты, магистратура предоставляется трибутными комициями, но полноправная – куриатным законом, высшие (магистраты) назначаются центуриатными комициями». Нельзя однозначно утверждать, что упоминание куриатного закона связано исключительно с первой частью: логически оно вполне может относиться ко второй части, согласуясь с остальными сведениями об этом законе. Поэтому, на наш взгляд, нет серьезных оснований для расширения сферы действия куриатного закона об империи: он касался только высших должностных лиц, именуемых магистратами с империем.

Итак, если связывать право на общественные ауспиции с куриатным законом об империи, то это право должно принадлежать только магистратам с империем. Однако имеется упомянутое свидетельство авгура Валерия Месаллы (I в. до н. э.), процитированное Авлом Геллием, что правом ауспиций обладали и младшие магистраты, т. е. те, кто стоял ниже консулов, преторов и цензоров[31]. Его современник и тоже авгур М. Туллий Цицерон прямо указывал, что все магистраты (omnes magistratus) имели ауспиции (Cic. Leg. III. 10; 27). Также Дионисий Галикарнасский утверждал, что утром первого дня своего магистратского срока, по примеру Ромула, гадали консулы, преторы и «прочие законные магистраты» (Dionys. II. 6. 1–2). Ясно, что речь идет и о магистратах без империя. Если считать, что это право предоставлялось куриатным законом об империи, то возникает вопрос, как его получали младшие магистраты. Были предложены различные объяснения вплоть до полного отрицания этих сведений источников[32], что вряд ли можно признать конструктивным подходом. Если же не связывать право на ауспиции с куриатным законом об империи, то никаких затруднений не возникает. Но такое решение разрывает привычную связь империя и ауспиций. К тому же оно не решает вопроса, каким же образом новоизбранный магистрат получал право на общественные ауспиции, столь важное для легитимации его власти. В источниках нет прямого ответа. Видимо, для античных авторов здесь не было неясностей и проблем, а сама процедура не привлекала их внимания в силу своей простоты и обыденности. Решение приходится искать, опираясь на анализ косвенных и, на первый взгляд, посторонних сведений.

Подчеркнем, что в традиции нет прямых указаний о предоставлении магистрату общественных ауспиций куриатным законом об империи. Это утверждение является предположением современной историографии, хотя и весьма распространенным. Кроме того, как уже отмечалось, сама формула imperium auspiciumque свидетельствует о равной значимости этих терминов, но не о включении ауспиций в понятие «империй». Сомнительно поэтому, чтобы предоставление ауспиций включалось в куриатный закон об империи в качестве его составной части, а не оформлялось специальным актом на тех же комициях. Однако об особой процедуре не имеется никаких сведений, и ее существование обоснованно отрицается в современной историографии, причем и теми исследователями, которые связывают предоставление ауспиций с lex curiata de imperio[33].

Главным аргументом сторонников тезиса о предоставлении ауспиций куриатным законом об империи служит мысль, дважды повторенная Цицероном во второй речи против аграрного закона Сервилия Рулла: «куриатные комиции остались только ради ауспиций»[34]. Какие именно ауспиции имел в виду Цицерон? Из этой краткой фразы отнюдь не следует однозначно, что подразумеваются именно общественные ауспиции магистратов. Сама мысль, несомненно, полемически заострена: все-таки важнейшей функцией куриатных комиций вплоть до конца Республики было предоставление империя, о чем ясно и неоднократно говорят источники, умалчивая об ауспициях. Кроме того, в куриатных комициях, именуемых калатными, решались вопросы сакрального и семейного права[35]. Учтем, что интересам Цицерона тогда отвечало преуменьшить значение куриатных комиций[36]: согласно законопроекту Рулла, против которого выступал оратор, децемвиров по распределению земли должны были избрать 17 из 35 триб, но при этом они получали империй по куриатному закону. Поэтому Дж. Дж. Николс предположил, что речь идет об ауспициях, связанных с проведением самих куриатных комиций[37]. В этом отношении интересно одно упоминание у Макробия: перечисляя действия, совершаемые в марте в связи с тем, что в календаре Ромула он был первым месяцем, Макробий называет и такое – comitia auspicabantur (Macr. Sat. I. 12. 7). По всей видимости, имеется в виду традиционный обряд проведения в начале старинного года первых ауспиций на первых комициях (разного типа) для испрашивания благоволения богов[38]. Поэтому глагол auspicor («совершать ауспиции») получил значение «начинать»[39].

Имеются и другие сомнения в том, что предоставление ауспиций связано с куриатным законом и куриатными комициями. Ведь первым актом нового консула на рассвете дня вступления в должность было как раз осуществление ауспиций (Dionys. II. 6. 1–2), да и само куриатное собрание, куда он вносил закон о своем империи, консул проводил по совершении ауспиций (Liv. IX. 39. 1, cp. 38. 15): правда, у Ливия речь шла о диктаторе, но нет сведений, чтобы были какие-либо отличия между диктатором и консулом в этом вопросе. К тому же куриатные комиции в принципе могли происходить только по совершении ауспиций (auspicato)[40]. В первый день своего должностного срока, кроме того, консул созывал сенат (см. примеч. 57), заседания которого в раннем Риме начинались также после ауспиций[41]. Таким образом, еще до куриатного закона об империи консулы осуществляли ауспиции, имея на это законное право. Возникает естественный вопрос: чем же эти ауспиции отличаются от тех, которые, предположительно, предоставлялись по куриатному закону? Но вопрос снимается, если не искать ответ в куриатном законе. Те же гипотезы, которые относят принятие куриатного закона (соответственно, наделение ауспициями) к периоду до вступления нового магистрата в должность[42], не имеют никакой опоры в источниках и логически несостоятельны. Возражения здесь очевидны – еще не закончился срок полномочий действующих магистратов, соответственно, и право на ауспиции должно принадлежать им. Было бы весьма странным, если бы тот, кто еще не вступил в должность, т. е. частное лицо, при действующем магистрате, осуществлял магистратские функции – проводил ауспиции, созывал куриатные комиции, вносил закон.

Еще один аргумент связан с историей возвращения Камилла из изгнания во время галльской осады Капитолия в 390 г. до н. э. В рассказе Ливия упомянуты вместе ауспиции и куриатный закон, правда, без указания его названия (Liv. V. 46. 10–11). Понятно, что не приходится говорить об абсолютной достоверности его сведений о столь давних событиях, да и сам автор не был уверен в точности своей реконструкции хода событий, предложив два возможных варианта. Но здесь нам важно установить представления самого Ливия. Итак, вначале на осажденном Капитолии по инициативе войска, стоявшего под Вейями, было принято постановление сената: uti comitiis curiatis revocatus de exilio iussu populi Camillus dictator extemplo diceretur, militesque haberent imperatorem quem vellent. В этом постановлении две части: отзыв Камилла из изгнания и назначение его диктатором. Первое решение было принято на куриатных комициях. Немного ниже Ливий излагает приемлемую для себя версию, что, скорее всего, Камилл «не раньше покинул Ардею, чем удостоверился в принятии закона, поскольку не мог и покинуть территорию (здесь – Ардеи. – А. С.) без приказа народа, и обладать ауспициями в войске, не будучи назначен диктатором, – был принят куриатный закон и он заочно назначен диктатором»[43]. Здесь, как отметил Дж. Дж. Николс[44], выделены те же две части – возврат из изгнания и назначение диктатором. Выражение iussu populi[45] связано с первой частью, т. е. с решением куриатных комиций о возвращении Камилла из изгнания. Это повторено и в речи Камилла после освобождения Рима, где упомянуты сенатское постановление и решение народа (iussus populi) о возвращении из изгнания (Liv. V. 51. 1)[46]. Диктатора же назначил[47] кто-то из военных трибунов с консульской властью, находившихся на Капитолии. Ведь в римском лагере под Вейями, откуда на Капитолий прибыл вестник с просьбой о назначении Камилла командующим, явно не оказалось ни одного магистрата, ибо там вынуждены были избрать руководителем простого центуриона Кв. Цедиция[48]. Военные трибуны с консульской властью, управлявшие в тот год Римом, видимо, остались на Капитолии (Liv. V. 47. 7): одного из них, Квинта Сульпиция Лонга, упоминают Ливий и Плутарх в рассказе об осаде Капитолия и о переговорах с галлами по поводу выкупа[49].

Считается, что у Ливия речь идет о lex curiata de imperio[50], хотя нам представляется такой вывод не столь очевидным и слишком поспешным. Усыновление (adoptio), например, также оформлялось куриатным законом[51]. Мы согласны с Дж. Дж. Николсом, что в рассказе Ливия шла речь о куриатном законе о возвращении Камилла из изгнания, а не о куриатном законе об империи[52]. Ливий ясно указывает, что Камилл ожидал закона, разрешающего ему покинуть Ардею, т. е. того решения, которое, согласно сенатскому постановлению, должны были принять куриатные комиции. Далее Ливий отмечает то обстоятельство, что, не будучи назначен диктатором, Камилл не обладал бы ауспициями в войске, т. е. не имел бы права командования им. Другими словами, Камилл получал ауспиции в силу своего избрания диктатором, а не в силу куриатного закона об империи[53], который он вряд ли имел бы возможность внести в условиях осады галлами Капитолия. Несомненно, и для Камилла был принят куриатный закон об империи, но когда и как это произошло – неизвестно[54].

Весьма интересна ситуация вокруг консула 217 г. до н. э. Гая Фламиния. Опасаясь задержек со стороны враждебного ему сената, он отправился к войску еще до вступления в должность (Liv. XXI. 63. 5; XXII. 1. 4). Это вызвало возмущение сената. Посмотрим, что конкретно, в интерпретации Ливия, сенаторы ставили в вину Фламинию, пренебрежение какими обрядами, по их мнению, лишало консула законного империя и ауспиций: в день вступления в должность, обвиняли сенаторы, он не произнес торжественные обеты ради благополучия Римского государства[55], не посетил храм Юпитера Капитолийского[56], не собрал на Капитолии сенат на первое совещание[57], не назначил день Латинских торжеств в честь Юпитера Латиариса и не принес ему жертву на Альбанской горе во время этого празднества[58], не произнес, по совершении ауспиций, обетов богам перед выступлением в поход, не облачился в военный плащ (paludamentum), чтобы отправиться в сопровождении ликторов (Liv. XXI. 63. 7–9; XXII. 1. 6–7). Обращает на себя внимание, что, в основном, консула обвиняли в неисполнении именно сакральных обрядов. Причем здесь говорится о двух группах обрядов: первая относится к началу консульства, вторая связана с выступлением в поход (обеты на Капитолии, облачение в военный плащ, ликторы, одетые в такие же военные плащи[59]). С другой стороны, Ливий перечислил не все обряды первого дня консульства. А именно, на рассвете торжественного дня каждый консул, помолившись, совершал ауспиции в присутствии авгуров и только после этого отправлялся на Капитолий (Dionys. II. 6. 1–3). Авгуры объявляли магистрату о получении благоприятного знамения «молния слева» (Dionys. II. 6. 2–3). Здесь отражена практика конца Республики, когда гадание по молнии вытеснило изначальные гадания по птицам[60], сохранив тем не менее прежнее название «ауспиции». Именно так называет магистратское гадание по молнии Цицерон, изображая сходную с Дионисием картину (Cic. Div. II. 74). Далее, на Капитолии консулы по отдельности приносили в жертву быков и гадали по их печени о своем консулате[61]. Кроме того, они были обязаны при вступлении в должность совершить священнодействия в городе Лавиний Пенатам и Весте[62]. Подчеркнем, что все это сакральные обряды, связанные с выяснением воли богов и выполнением традиционного долга перед ними. Действия консула свидетельствуют о наличии уже в первый день у него как империя, ибо он созывал сенат, так и ауспиций, ибо он вопрошал богов касательно своих общественных полномочий. Об этом же говорят и обеты от лица государства, которые частное лицо, само собой, не могло давать.

Итак, Фламиний покинул Рим, еще будучи частным лицом, и он, по мнению сенаторов, не мог получить ауспиции ни из Рима («ауспиции не следуют за частным лицом»), ни в другом месте («нельзя получить их заново и безупречно на чужой земле»)[63]. И действительно, даже если магистрат покинул Рим, выполнив все обряды, обязательные перед походом, но затем в них была обнаружена огрешность (vitium), он был обязан вернуться в Рим для повторения ауспиций (ad auspicium repetendum, auspiciorum repetendorum causa)[64]. Показательно, что это могло происходить только на освященной территории города Рима. Данную практику (auspicia renovari) обобщает Сервий, отмечая, что после выхода Римского государства за пределы Италии стали прибегать к следующему акту (типично в римском духе): в случае необходимости возобновления ауспиций, чтобы консулу не возвращаться в далекий Рим, на захваченной земле в данной провинции одно место объявлялось римским, куда и возвращался полководец для ауспиций (Serv. Ad Aen. II. 178). Именно так поступили бежавшие из Рима в Фессалонику помпеянцы в 49 г. до н. э., приобретя участок земли для осуществления ауспиций (Dio Сass. XLI. 43. 2). Таким образом, обвинения сената сводятся к тому, что Фламиний приступил к исполнению своих консульских полномочий не в Риме, а там, где стояло его войско. Это было весьма серьезное обстоятельство: территория города Рима являлась для римлян совершенно особым местом и в сакральном, и в правовом отношениях. Свидетельств тому огромное количество, но, пожалуй, наиболее полно и ярко отразил данный взгляд Ливий в пространной речи, приписанной им Камиллу, с которой тот выступил против идеи переселения в Вейи после сожжения Рима галлами (Liv. V. 51–54).

Итак, сенаторы отрицали наличие у Фламиния законной власти (iustum imperium) и ауспиций (Liv. XXII. 1. 5). Однако, говоря и об империи, и об ауспициях, Ливий, как ни странно, не упоминает куриатный закон, который Фламиний также обязан был провести после вступления в должность. А ведь, как уже отмечалось, именно этим законом, согласно распространенной в историографии точке зрения, магистрату предоставлялись и империй, и ауспиции. Можно предположить, что Ливий подразумевал его, упоминая две его составные части (империй и ауспиций). В уже рассматривавшемся отрывке из сочинения авгура М. Мессалы указано, что iustus магистратура становится после принятия lex curiata (Gell. XIII. 15. 4). Другими словами, Фламиний мог быть magistratus, но не iustus. Сам Фламиний, несомненно, считал, что уже в силу своего избрания, как только начался срок его консулата, он обладает и империем, и ауспициями. Конечно, сказанное не означает соответствия мнения Фламиния традиционному порядку. Тем не менее его имя сохранилось в консульских фастах, а сам он без помех приступил в положенный день к консульским обязанностям и исполнял их в полном объеме вплоть до своей гибели. Куриатный закон о своем империи Фламиний так и не провел, поскольку в Риме он больше не появился, соответственно, не созывал куриатные комиции, которые могли собираться только внутри померия, на Форуме[65]. И все же Цицерон не сомневался в наличии у него ауспиций (Cic. Div. I. 77; II. 21; 71). Конечно, определенное влияние на ситуацию оказали чрезвычайные условия начального периода второй Пунической войны, да и личность самого Г. Фламиния. Еще во время своего первого консулата (223 г. до н. э.) он пытался не подчиниться сенату, который потребовал сложить власть, поскольку консульские выборы были совершены в сакральном отношении ненадлежащим образом (inauspicato)[66]. Его поведение соответствовало принципу, который позднее был сформулирован Варроном: «Магистрат, избранный огрешно, тем не менее является магистратом»[67]. Трудно сказать, к какому времени следует отнести возникновение такого принципа, явно признающего приоритет за решением народного собрания, что отражает представления поздней Республики. Тем не менее можно достаточно уверенно констатировать, что в данном конкретном случае консул смог обойтись без принятия куриатного закона, отсутствие которого никак не сказалось на полноте и эффективности его полномочий, полученных в результате избрания на центуриатных комициях. Интересную параллель представляет ситуация, в которой оказался претор 63 г. до н. э. Гай Помптин. После наместничества в Нарбонской Галлии в 61 г. до н. э. (Dio Cass. XXXVII. 47–48) он претендовал на триумф (Dio Cass. XXXIX. 65). Его противники, пытавшиеся ему помешать, утверждали, что во время своей претуры он не провел куриатный закон об империи. Цицерон (Ad Att. IV. 18. 4) признавал, что, действительно, закон проведен грубо (insulse). В любом случае, ничто не мешало Помптину управлять провинцией и успешно воевать с галлами. Затруднения возникли лишь с получением триумфа.

Конечно, в эпоху кризиса Республики многие политические институты в той или другой степени деформировались, да и само провинциальное управление стало формироваться лишь во второй половине III в. до н. э. Тем не менее нельзя отрицать и правовую преемственность с более ранними институтами, что позволяет уточнить их суть на основе анализа поздней практики. Весьма показательна в этом смысле история с назначением молодого Сципиона в 211 г. до н. э. магистратом с проконсульской властью для ведения войны в Испании[68], причем до этого он не занимал никакой магистратуры с империем, будучи лишь курульным эдилом в 212 г. до н. э. (Liv. XXV. 2. 6–7). Данную ему центуриатным собранием власть Ливий неоднократно называл imperium[69]. Упомянуты им и ауспиции Сципиона, которые он осуществлял во время исполнения должности[70]. Никакого куриатного закона о своем империи он не вносил – промагистраты этого не делали[71]. И в самом деле, власть промагистрата распространялась только на ту территорию, которую назначил ему сенат, но никогда – на территорию города Рима[72]: при пересечении померия (священной границы города Рима) он автоматически терял свои полномочия[73]. Поэтому он никак не мог созвать куриатные комиции, происходившие на Форуме, т. е. внутри померия (см. примеч. 65). Откуда же тогда у Сципиона империй и ауспиции? Сомнительно неточное употребление терминов, ибо Ливий использовал устоявшиеся формулы: P. Scipioni imperium in Hispania iusserunt (Liv. XXVI. 18. 9); P. Scipionis ductu auspicioque (Liv. XXVIII. 38. 1); imperium auspiciumque (Liv. XXVIII. 27. 4). Таким образом, при всем отличии промагистратского империя от магистратского, можно отметить, что и в данном случае должностное лицо обладало империем и ауспициями уже в силу своего избрания на народном собрании, без проведения куриатного закона. Конечно, можно предположить, что куриатный закон мог быть внесен другим магистратом: именно так (через претора) предполагал в 63 г. до н. э. наделить империем децемвиров по выводу колоний Сервилий Рулл (Cic. Leg. agr. II. 26; 28). Но никаких данных у нас нет.

Если в отношении империя само название куриатного закона заставляет предполагать его обязательность[74], то в отношении ауспиций такой необходимости не существует, и мы вправе предположить, что эти два акта – наделение империем и наделение ауспициями – были различны. В пользу такого предположения свидетельствует следующее наблюдение. Выступая против аграрного законопроекта Сервилия Рулла, Цицерон критикует с различных сторон его предложение о наделении децемвиров по выводу колоний империем через куриатный закон (Cic. Leg. agr. II. 26–31). Итог критики подводится в § 31 с вводного слова «итак» (sint igitur…). Далее в этом же параграфе начинается тема чрезмерных полномочий, предоставляемых децемвирам законом Рулла, который при этом ссылается на прецедент – известный аграрный закон 133 г. до н. э. Тиберия Семпрония Гракха. Несомненно, речь идет не о куриатном законе, а о том, против которого выступал Цицерон и в котором предусматривалось проведение этого куриатного закона. Так вот, в обоих законопроектах – Рулла и Гракха – предусматривалось наличие ауспиций и пуллариев у членов аграрных комиссий. Пулларии («цыплятники») являлись помощниками при проведении гадания по священным цыплятам (auspicia ex tripudiis)[75], которое использовалось магистратами за пределами Рима, а в эпоху поздней Республики полностью вытеснило гадание по полету и крику птиц, чем изначально были ауспиции[76]. Таким образом, предоставление ауспиций предусматривалось уже законом об избрании аграрных комиссий, а не откладывалось до принятия куриатного закона.

Возникает вопрос, на каком же этапе происходило предоставление гражданину, избранному магистратом, права на осуществление ауспиций от лица всего общества? Обращает на себя внимание, что ауспициями обладали все должностные лица, которые избирались на центуриатных комициях. Эти комиции происходили при обязательном совершении ауспиций (auspicato)[77], в отличие от concilia plebis[78], на которых избирали плебейских должностных лиц – трибунов и эдилов, не имевших права ауспиций (Liv. VI. 41. 6). Диктаторы назначались консулом (либо военным трибуном с консульской властью) также при обязательном совершении ауспиций[79]. Обладавшие ауспициями младшие магистраты (квесторы и курульные эдилы) избирались на трибутных комициях под председательством высшего магистрата[80], который при этом проводил ауспиции[81]. Так что и эти магистраты избирались auspicato. Впрочем, выбирать этих магистратов стали довольно поздно (квесторов – видимо, в 447 г. до н. э.[82], курульных эдилов – в 367 г. до н. э.[83]), когда основные принципы республиканской «конституции» уже закрепились или, по крайней мере, шло активное их оформление. До этого квесторы были просто помощниками консулов, приобретя черты магистратуры после введения выборов квесторов на комициях. Таким образом, те магистраты, которые обладали правом на ауспиции, избирались при совершении ауспиций. Правда, огрешно (vitio) избранными могли оказаться и плебейские трибуны (Liv. X. 47. 1), и плебейские эдилы (Liv. XXX. 39. 8). Но в их случае речь идет не об ауспициях, осуществляемых при проведении комиций (auspicia impetrativa), которые являлись прерогативой магистратов, а о неожиданных знаках божественного гнева (auspicia oblativa), которые не были связаны исключительно с магистратской властью (см. примеч. 1).

Для перехода к междуцарствию должны были прекратиться, что отмечают Цицерон и Дион Кассий, полномочия патрицианских должностных лиц[84], т. е. именно тех магистратов, которые избирались по совершении ауспиций. При этом их ауспиции, согласно известной формуле Цицерона (Ad Brut. I. 5. 4), «возвращаются к отцам» (auspicia ad patres redeunt). Что бы ни понимать под patres[85], это, несомненно, не куриатные комиции[86]. Таким образом, ауспиции считались принадлежащими patres, а не куриям. Соответственно, не курии наделяли новых магистратов этим правом. Выборы консулов (консулярных трибунов) осуществлял интеррекс, само собой, auspicato. Право на ауспиции он получал непосредственно от patres (Liv. VI. 41. 8). Ни о каком куриатном законе не могло быть и речи, хотя бы в силу кратковременности (пять дней) правления интеррекса. В. В. Дементьева объясняет это тем, что, «в отличие от избранного на центуриатных комициях магистрата (которому требовалось признание его властных полномочий со стороны древней куриатной организации и вручение империя которому означало одновременно наделение его ауспициями), интеррекс и так уже являлся, будучи одним из patres, представителем курий и носителем ауспиций»[87]. Но в таком случае возникает вопрос, чем же от интеррекса отличается тот из patres, кто становится магистратом? Разве не был он таким же «представителем курий и носителем ауспиций»?

Показательно положение экстраординарных магистратов, избираемых для наделения землей (agris dandis adsignandis и coloniae deducendae). Земельные законы, как правило, вносились плебейскими трибунами, но при этом названные магистраты обладали ауспициями: наличие пуллариев при децемвирах по выводу колоний предусматривали аграрные законы плебейских трибунов Тиберия Гракха и Публия Сервилия Рулла[88]. Эти ауспиции никакого отношения к плебейским трибунам не имели, ибо выборы таких магистратов осуществляли не они, а преторы[89] либо консулы[90]. Правда, Цицерон утверждал, что плебейский трибун Сервилий Рулл предполагал сам руководить избранием децемвиров (Cic. Leg. agr. II. 16; 20–22), а претору поручить внесение куриатного закона (Cic. Leg. agr. II. 26; 28; 30), но, учитывая полемическую заостренность речи Цицерона, трудно сказать, насколько это было принято: судя по его речи, весь законопроект Рулла – сплошное нарушение законов и обычаев (по поводу роли претора см.: Cic. Leg. agr. II. 28–29). Правилом, несомненно, являлось избрание магистратов с правом на ауспиции через магистратов, обладавших этим правом в полной мере (auspicia maxima), т. е. через консулов и преторов.

Отметим еще одно важное обстоятельство. Античные авторы, анализируя соотношение властных полномочий магистратов, обращали внимание именно на электоральные ауспиции. Особенно это касается консулов и преторов. Последних именовали коллегами консулов, хотя империй консула был бóльшим по сравнению с преторским[91], что определяло подчиненное положение преторов при аналогичной сфере компетенции. Равенство, в теории, этих магистратур определялось, несомненно, тем, что консулы и преторы «избирались при одних и тех же ауспициях»[92]. Именно это подчеркивали античные авторы, а не одинаковый характер куриатного закона об империи: объем их империя признавался различным. Точно так же равенство власти обоих консулов определялось тем, что они избирались iisdem auspiciis, как четко сформулировано в комментариях Сервия: «Будем править с равными ауспициями означает с равной властью. Здесь то, что является следствием, названо от того, что предшествует, а именно, от комиций, избранные на которых при одних и тех же ауспициях, хотя избраны не одновременно, все же имели равный почет вследствие одних и тех же ауспиций. Отсюда и консулы равны между собой, хотя неизбежно один избирается раньше другого»[93]. Напротив, цензоры, чьи ауспиции также считались maxima, не являлись коллегами консулов и преторов, ибо они избирались non eodem auspicio (Messala ap. Gell. XIII. 15. 4).

Интересную фразу вкладывает Ливий в уста патрициев, злорадствующих по поводу военного поражения первого плебейского консула-главнокомандующего (Liv. VII. 6. 10): irent, crearent consules ex plebe, transferrent auspicia, quo nefas esset (пусть их, пусть избирают консулов из плебса, пусть передают ауспиции туда, куда запрещено богами). Где же осуществляется этот акт нечестивой передачи ауспиций? Патриции критикуют плебеев и их действия – избрание консулов (само собой, на центуриатных комициях) и передачу им ауспиций. Где? На куриатных комициях при внесении куриатного закона? Сомнительно: курии, даже когда туда вошли плебеи (если они не входили изначально), всегда считались «вотчиной» патрициев[94]. И гораздо позже, уже после завершения патрицианско-плебейской борьбы, в 209 г. до н. э. патриции противились избранию первого верховного куриона из плебеев, ссылаясь на традицию (Liv. XXVII. 8. 1–3). Кроме того, критикуя избрание консула из плебеев и получение им ауспиций, патриции (т. е. Ливий) тем самым предполагают иной, лучший с их точки зрения, вариант. Напротив, куриатный закон об империи, насколько далеко в глубь веков простираются наши знания, не означал альтернативного свободного решения вопроса. Его принятие могли отсрочить неблагоприятные знамения (Liv. IX. 38. 15) или трибунская интерцессия[95], но это касалось и самих электоральных комиций. При отсутствии названных препятствий этот закон всегда утверждался – другого варианта не было. А вот на центуриатных комициях, действительно, происходил выбор. Таким образом, упомянутая передача ауспиций, как и избрание консулов, происходила, как можно понять из текста Ливия, на тех же самых центуриатных комициях.

Соответствует этому и сочиненная Ливием речь, в которой Аппий Клавдий отстаивает монополию патрициев на консульскую должность во время борьбы вокруг законов Лициния – Секстия. Основным его аргументом из сакральной области было как раз право на общественные ауспиции, в которых он отказывал плебеям на том основании, что на плебейские должности в отличие от патрицианских избирают без совершения ауспиций. Трижды на протяжении одной фразы употребляется термин auspicato для выборов: 1) «ни один плебейский магистрат не избирается auspicato»; 2) «тех патрицианских магистратов, которых избирает народ (populus), он избирает только auspicato»; 3) «мы даже сами, без голосования народа, auspicato назначаем интеррекса»[96]. Подчеркнем, что отсутствие ауспиций у плебейских должностных лиц (auspicia «isti ne in magistratibus quidem habent») Клавдий выводит из отсутствия ауспиций именно при выборах.

Таким образом, проведенный анализ позволяет утверждать, что право на общественные ауспиции предоставлялось новому магистрату уже на электоральных комициях, если они происходили при ауспициях. Совершал эти ауспиции тот магистрат, который проводил выборы. Нам ничего не известно о каком-либо особом обряде предоставления права на ауспиции. По всей видимости, само избрание, освященное богами, означало наделение ауспициями избранных кандидатов, т. е. десигнированных магистратов, но наделение в скрытом виде, подобно pоtestas[97] (вопрос об империи сложнее из-за куриатного закона). В день вступления в должность, после завершения срока полномочий предшественника, ауспиции и potestas автоматически появлялись у нового магистрата. Уже на рассвете этого дня новый магистрат совершал ауспиции – несомненно, испрашивая согласие богов по поводу своих действий в этот день, как было принято при гадании у римлян. Другими словами, никакого специального акта наделения правом ауспиций не существовало, и молчание о нем источников не является случайным. Вряд ли этими первыми ауспициями испрашивали согласие богов на избрание данного человека, как считали Т. Моммзен и А. Магделен[98]. Ведь, судя по всему, после избрания никаких гаданий не проводилось до дня начала полномочий. Подтверждает это известный нам единственный случай отказа магистрата от должности в свой первый день из-за неблагоприятного знамения (прогремел гром): анализируя его, авгуры пришли к выводу, что консул был «огрешно избран» (vitio creatus – Liv. XXIII. 31. 13, ср. XXVII. 22. 1), т. е. причина заключалась в ауспициях при выборах. Именно там нужно было искать согласие или несогласие богов. Плутарх, правда, отнес знамение в истории с Марцеллом непосредственно к выборам (Plut. Marcell. 12), но тут же поправил себя, отметив, что Марцелл после решения жрецов (авгуров) сложил с себя власть, другими словами, он был уже избран и даже успел вступить в должность. Ошибка вызвана тем, что в силу сложившейся ситуации Марцелл принял власть сразу (extemplo) после выборов. Если бы гром прогремел во время комиций, то, согласно авгурскому учению, народное собрание было бы распущено[99], соответственно, выборы не состоялись бы. Подчеркнем, что в этом эпизоде имели место так называемые auspicia oblativa, т. е. случайные знаки божьего гнева, а не принадлежавшие магистратам auspicia impetrativa, которые магистрат осуществлял специально, в том числе при вступлении в должность, причем тогда «молния (слева)», напротив, являлась ожидавшимся благоприятным знамением (Dionys. II. 6. 2–3, cp. Cic. Div. II. 74).

Рассматривая эту же проблему (касательно vitium), Дж. Линдерски при анализе данного эпизода пришел к выводу, что новый магистрат проводил первые ауспиции с целью подтвердить свое право на них, а Юпитер мог либо предоставить ауспиции новому магистрату, тем самым одобрив его должность, либо выразить свой протест, послав неблагоприятное знамение[100]. Однако, как было отмечено, это знамение касалось состоявшихся выборов и, кроме того, не относилось к императивным ауспициям, которые являлись необходимым элементом регулярного акта. В то же время исследователь совершенно справедливо связал получение права (пассивного, по его выражению) на ауспиции с церемонией renuntiatio – объявлением имени новоизбранного магистрата, что совершал магистрат, председательствовавший на электоральных комициях[101]. Что касается возможности «отложенного» империя и ауспиций, т. е. вступающих в силу по истечении определенного промежутка времени, то о ней свидетельствует та ситуация, которая сложилась в системе управления провинциями к концу Республики. Тогда все чаще консулы и преторы становились наместниками провинций не сразу после истечения своего магистратского срока, а через несколько лет, так что, в итоге, в 53–52 гг. до н. э. был установлен пятилетний срок между магистратурой и промагистратурой[102]. При назначении в провинцию империй и ауспиции заново не предоставлялись[103], соответственно, полученные однажды магистратские империй и ауспиций в «скрытом виде» сохранялись у бывшего магистрата вплоть до появления промагистратских полномочий.

Итак, по нашему мнению, не через куриатный закон об империи, а уже в силу своего избрания на комициях под председательством магистрата, совершившего ауспиции, т. е. испросившего благоволение богов, новый магистрат получал право на ауспиции, которое он реализовывал лишь после сложения полномочий прежним магистратом и своего вступления в должность. Все известные нам случаи отказа магистратов от должности, когда принимались соответствующие декреты авгуров – специалистов в области ауспиций, были вызваны огрешностью (vitium) в ауспициях при их избрании[104]. Это свидетельствует об особой значимости процедуры избрания с точки зрения авгурального права. Если же боги соглашались с выбором граждан, то со стороны последних явно не было необходимости специально наделять избранника правом узнавать волю богов. Это означало бы вмешательство людей в сферу сакральной компетенции. Видимо, поэтому неизвестен особый правовой акт наделения ауспициями, в отличие от наделения политической властью. Таким образом, полномочия магистрата в сакральной области зависели от получения им политических полномочий. Это свидетельствует о подчинении сакральной сферы политической, что, на наш взгляд, является одним из основных принципов религиозной жизни гражданской общины.

A. M. SMORČKOV

LA LEGGE CURIATA DE IMPERIO
E GLI AUSPICI DEI MAGISTRATI

(riassunto)

* Сморчков Андрей Михайлович – кандидат исторических наук, доцент Московского государственного областного университета, специалист в области истории религии в раннем Риме.

[1] Lange L. Römische Alterthümer. 3. Aufl. Bd. 1. B., 1876. S. 342–344; Нетушил И. В. Очерк римских государственных древностей. Харьков, 1894. Вып. I. С. 97–102; Wissowa G. Auspicium // Real-Encyclopädie der classichen Altertumswissenschaft. Stuttgart, 1896. Bd. 2. Hbd 4. Sp. 2580; Botsford G. W. The Roman Assemblies from the Origin to the End of Republic. N. Y., 1909. P. 111–112; Bleicken J. Zum Begriff der römischen Amtsgewalt: auspicium – potestas – imperium // Nachrichten d. Ak. d. Wiss. in Göttingen. I. Philol.-hist. Kl. 1981. N 9. S. 264; Linderski J. The Augural Law // Aufstieg und Niedergang der römischen Welt. II. B.; N. Y., 1986. Bd. 16. T. 3. P. 2195–2196; Сидорович О. В. Дивинация: религия и политика в архаическом Риме // Религия и община в древнем Риме. М., 1994. С. 71.

[2] Plaut. Amph. 192; Liv. X. 8. 9; XXII. 1. 5; 30. 4; XXVII. 44. 4; XXVIII. 27. 4; 5; XXIX. 27. 2; XL. 52. 5; XLI. 28. 2; Vell. Paterc. II. 39. 1; Val. Max. II. 8. 2.

[3] Liv. III. 1. 4; IV. 20. 6; V. 46. 6; VIII. 31. 1; 33. 22; X. 7. 7; XXIV. 8. 18; XXVI. 41. 13; XXXI. 4. 1; XLI. 17. 3; 19. 2; Val. Max. VI. 5. 1; Hor. Carm. I. 7. 27.

[4] Liv. VI. 23. 9; VII. 6. 8; 18. 2; XXVIII. 9. 10; 32. 7; XXXI. 48. 6; Tac. Ann. II. 41. 1; Suet. Aug. 21. 1; RGDA. 4; 26; 30.

[5] Plaut. Amph. 196.

[6] Надпись Л. Муммия, консула 146 г. до н. э.: CIL. I. 541; I (ed. 2). 626; Dessau. 20; Degrassi. 122.

[7] Varro. RR. III. 3. 5; Cic. Div. I. 28; 31 (cp. Dionys. III. 70. 2–4): Cato ap. Fest. P. 268 L, s. v. prohibere comitia; Val. Max. II. 1. 1; Colum. XI. 2. 98; Gell. XVI. 4. 4; Serv. Ad Aen. III. 20; IV. 166 (cp. I. 346; Plin. NH. X. 21). Анализ см.: Catalano P. Contributi allo studio del diritto augurale. Torino, 1960. P. 197–200.

[8] Cic. De nat. deor. I. 14; 122; Leg. II. 20; 21; III. 43; Resp. II. 16; Dom. 41; Div. I. 107; II. 70; Off. III. 66; Phil. I. 31; II. 83; Fest. P. 17 L, s. v. auguraculum. Признавая, что Цицерон неоднократно упоминает ауспиции авгуров, ряд исследователей считают это результатом стирания различий между augurium и auspicium к эпохе поздней Республики: Botsford G. W. Op. cit. P. 105, not. 1; Heuss A. Gedanken und Vermutungen zur frühen römischen Regierungsgewalt // Nachrichten d. Ak. d. Wiss. in Göttingen. I. Philol.-hist. Kl. 1982. N 10. S. 389; Дементьева В. В. Римское республиканское междуцарствие как политический институт. М., 1998. С. 58. Конкретных доказательств тем не менее не приводится. Однако даже если в обыденном понимании разница между терминами вполне могла исчезнуть (см.: Verg. Aen. III. 89; Serv. Ad Aen. I. 398; III. 89; VI. 190; VII. 273), то вряд ли это возможно в авгурском учении, опиравшемся на письменную традицию. Поэтому трудно предположить ошибку или неаккуратность в употреблении терминов у Цицерона, который ко времени написания, например, трактата «О природе богов» уже восемь лет входил в коллегию авгуров. См.: Catalano P. Op. cit. P. 201–203.

[9] Майоров Г. Г. Цицерон как философ // Цицерон. Философские трактаты. М., 1985. С. 29–33. Ср. вторую книгу трактата «О дивинации», где Цицерон от своего имени раскритиковал искусство гадания, и в частности ауспиции.

[10] Cic. De nat. deor. I. 61; III. 5–6; Div. II. 28; 43; 70–71; 75.

[11] Cic. Div. II. 70. См.: Wissowa G. Augures // Real-Encyclopädie der classischen Altertumswissenschaft. Stuttgart, 1896. Bd. 2. Sp. 2315; Heuss A. Op. cit. S. 399–403; Linderski J. The Augural Law… P. 2202; Сидорович О. В. Указ. cоч. С. 82–83.

[12] Cic. De nat. deor. III. 5; Liv. I. 36. 6; VI. 41. 4; 8; Val. Max. II. 1. 1; Serv. Ad Aen. I. 346; IV. 340.

[13] Укажем лишь несколько работ: Bleicken J. Die Verfassung der römischen Republik. Grundlagen und Entwickling. Paderborn, 1975. S. 82–83; Idem. Zum Begriff… S. 262; 267; 294; Develin R. Lex curiata and the Competence of Magistrates // Mnemosyne. Ser. IV. 1977. Vol. XXX, fasc. 1. P. 59–60; Giovannini A. Magistratur und Volk: Ein Beitrag zur Entstehunggeschichte des Staatsrechts // Staat und Staatlichkeit in der Frühen Römischen Republik. Stuttgart, 1990. S. 433–434.

[14] Giovannini A. Op. cit. S. 433.

[15] Staveley S. E. The Constitution of the Roman Republic (1940–1954) // Historia. Bd. 5, H. 1. 1956. P. 88–90; Develin R. Op. cit. P. 59; 64; Giovannini A. Op. cit. S. 434–436; Покровский И. А. История римского права. СПб., 1998. С. 92; Токмаков В. Н. Куриатные комиции и военные магистратуры в раннем Риме // Власть, человек, общество в античном мире. М., 1997. С. 125 и след.

[16] Bleicken J. Zum Begriff… S. 270–271; Badian E. Kommentar zu Sektion V «Magistratur und Gesellschaft» // Staat und Staatlichkeit… S. 467.

[17] Heuss A. Op. cit. S. 441–445.

[18] Botsford G. W. Op. cit. P. 190–191; Nicholls J. J. The Content of the Lex Curiata // American Journal of Philology. 1967. Vol. LXXXVIII, N 3. Р. 261–270.

[19] Дж. Дж. Николс в основном сосредоточился на анализе рассказа о возвращении Камилла из изгнания, ситуации у помпеянцев в Фессалонике в 49 г. до н. э. и у консула 54 г. до н. э. Аппия Клавдия; Дж. В. Ботсфорд – на анализе рассказов о Г. Фламинии (217 г. до н. э.), Помптине (54 г. до н. э.) и тех же помпеянцах (49 г. до н. э.). Эти события будут рассмотрены ниже.

[20] Анализ этой ситуации см.: Botsford G. W. Op. cit. P. 192; 194–195; Nicholls J. J. Op. cit. P. 262–263.

[21] Cм. также: Botsford G. W. Op. cit. P. 185.

[22] Liv. IX. 38. 15; 39. 1. Относительно magister equitum, который, по всей видимости, также являлся магистратом с империем, нет прямых указаний на внесение им куриатного закона. Анализ проблемы см.: Дементьева В. В. Магистратура диктатора в ранней Римской республике (V–III вв. до н. э.). Ярославль, 1996. С. 81, 83–85.

[23] Сic. Leg. agr. II. 30; Ad Q. fr. III. 2. 3; Ad Fam. I. 9. 25, cp. Ad Att. IV. 17. 2; 18. 4; Dio Cass. XLI. 43. 3.

[24] Cic. Ad Att. IV. 18. 4; Leg. agr. II. 26; 28, cp. 32 (здесь претор вносит куриатный закон об империи для другой магистратуры); Caes. BC. I. 6. 6.

[25] Убедительное свидетельство этого указала В. В. Дементьева (Дементьева В. В. Римская магистратура военных трибунов с консульской властью. М., 2000. С. 77; 117–118).

[26] Lübtow V. U. Die lex curiata de imperio // Zeitschrift der Savigny-Stiftung für Rechtsgeschichte. Römische Abteilung. 1952. Bd. LXIX. S. 170–171; Idem. Das römische Volk. Sein Staat und sein Recht. Frankfurt a. Main, 1955. S. 194–195; Staveley S. E. Op. сit. P. 86; Bleicken J. Zum Begriff… S. 265, Anm. 23.

[27] Нетушил И. В. Указ. cоч. С. 103, примеч. 1; Вotsford G. W. Op. cit. P. 189–190; 195–196; Nicholls J. J. Op. cit. P. 265, 270–274; Develin R. Op. cit. P. 52; Magdelain A. Note sur la loi curiate et les auspices des magistrats // Revue historique de droit français et étranger. 1964. XLII. N 2. Р. 198–199.

[28] Tac. Ann. XI. 22. Cp.: Cic. Phil. II. 50; Leg. agr. II. 28.

[29] Cic. Leg. III. 6; Liv. X. 8, 9; XXII. 1. 5.

[30] Аргументацию см.: Botsford G. W. Op. cit. P. 187, not. 7.

[31] Gell. XIII. 15. 4, cp. Fest. P. 148 L, s. v. minora.

[32] Дементьева В. В. Римское республиканское междуцарствие… С. 57–58; 60.

[33] Там же. С. 57–58.

[34] Cic. Leg. agr. II. 27: curiata (sc. comitia) tantum auspiciorum causa remanserunt. Ср. об этих же комициях: …neque illis ad speciem atque usurpationem vetustatis per XXX lictores auspiciorum causa adumbratis… (Cic. Leg. agr. II. 31).

[35] Gell. V. 19. 6; XV. 27. 1–3; Cic. Dom. 39 (cp. 34–40); 77; De prov. cons. 45; Ad Att. II. 7. 2; Tac. Hist. I. 15; Dio Cass. XXVII. 51. 1; XXXIX. 11. 2; XLV. 5. 3.

[36] Nicholls J. J. Op. cit. P. 261.

[37] Ibid. P. 260, 261.

[38] Cp.: Solin. I. 35: Romani initio annum decem mensibus computaverunt a Martio auspicantes, adeo ut eius die prima… senatus et populus comitia agerent. Cp. аналогичный обряд ауспиций в частном культе: Colum. XI. 2. 98.

[39] Wissowa G. Auspicium… Sp. 2581, 12–14; Ernout A., Meillet A. Dictionnaire étymologique de la langue latine. P., 1939. P. 91, s. v. auspicium.

[40] Liv. V. 52. 15–16; Dionys. IX. 41. 3. Упоминание авгуров на куриатных комициях в конкретных случаях см.: Cic. Ad Att. II. 7. 2; IV. 17. 2; VIII. 3. 3; Dom. 39–40.

[41] Gell. XIV. 7. 7; 9; Serv. Ad Aen. I. 446; App. BC. II. 116. Cp.: Cic. Ad fam. X. 12. 3.

[42] Rubino J. Untersuchungen über römische Verfassung und Geschichte. Cassel, 1839. S. 62–63; 71; Нетушил И. В. Указ. соч. С. 138, примеч. 2.

[43] Liv. V. 46. 11: seu – quod magis credere libet, non prius profectum ab Ardea quam conperit legem latam, quod nec iniussu populi mutari finibus posset, nec nisi dictator dictus auspicia in exercitu habere – lex curiata lata est dictatorque absens dictus.

[44] Nicholls J. J. Op. cit. P. 262.

[45] Так обозначались решения не только центуриатных, но и куриатных комиций: Lange L. Op. cit. S. 402. См.: Gell. V. 19. 9 (формула куриатного закона): velitis iubeatis uti…; Cic. Resp. II. 25; 37; 38; Liv. I. 22. 1; 35. 6; 41. 6; 49. 3; IV. 4. 7 (перевод в сословие патрициев также осуществлялся в куриатных комициях). У Ливия и Цицерона речь шла об избрании царя, но не о куриатном законе об империи, что четко разделено у Цицерона.

[46] Поэтому мы не согласны с Николсом (Nicholls J. J. Op. cit. P. 262), что выражение iussu populi в постановлении сената может относиться к избранию диктатора в комициях. Впервые это случилось в тяжелом для римлян 217 г. до н. э., после страшного поражения от карфагенян у Тразименского озера. Ссылаясь на историка конца II в. до н. э. Л. Целия Антипатра, Ливий подчеркивает, что до тех пор не было прецедента избрания диктатора в комициях (Liv. XXII. 8. 6; 31. 8–11, ср. Polyb. III. 87. 6). Назначение диктатора было прерогативой консулов либо (в определенный период) военных трибунов с консульской властью (Liv. IV. 31. 4; XXII. 31. 9; XXVII. 5. 17; Plut. Marcell. 24). Кроме этих общих утверждений, мы имеем многочисленные частные примеры. Плутарх, говоря об избрании диктатора сенатом (Plut. Camil. 24; 25; 39), просто сокращал рассказ: он был прекрасно осведомлен о процедуре назначения диктатора (Plut. Marcel. 24).

[47] У Ливия дважды употреблен технический термин dicere, обычно применявшийся при назначении диктатора. См.: Varro. LL. V. 82; VI. 61; Cic. Resp. I. 63; Plut. Marcell. 24; Liv. III. 26. 6; IV. 21. 9–10; 23. 5; 26. 5; 11; 31. 4–5; 46. 10; 56. 8; 57. 5–6; V. 19. 2; 37. 1; VII. 19. 9–10; VIII. 12. 12–13; 16. 12; 17. 6; 23. 13–14; IX. 7. 12–13; 29. 3; 38. 9; 14 etc. См.: Mommsen Th. Römisches Staatsverwaltung. Leipzig, 1887. 3. Aufl. Bd. 2, Abt. 1, S. 151; Нетушил И. В. Указ. соч. С. 162.

[48] Liv. V. 45. 7; Dionys. XIII. VI. (7). 1, cp.: Plut. Camil. 24.

[49] Liv. V. 47. 9; 48. 8; Plut. Camil. 28, cp.: Liv. V. 36. 12.

[50] Токмаков В. Н. Указ. соч. С. 125; Дементьева В. В. Магистратура диктатора… С. 70.

[51] Cic. Dom. 39 (ср. 34–40); De prov. cons. 45; Ad Att. II. 7. 2; Gell. V. 19. 9 (формула куриатного закона), ср. 6; Tac. Hist. I. 15; Dio Cass. XXVII. 51. 2; XXXIX. 11. 2; XLV. 5. 3.

[52] Nichols J. J. Op. cit. P. 262.

[53] Ibid.

[54] Краткие рассказы других авторов, помимо упомянутых в сноске 48, не касаются изучаемой проблемы: Cic. Dom. 86; Val. Max. IV. 1. 2; V. 3. 2; Aur. Vict. De vir. ill. XXIII. 4; 9.

[55] Cp.: Liv. XLII. 28. 8–9; Ovid. Ep. ex Ponto. IV. 4. 30.

[56] Cp.: Ovid. Ep. ex Ponto. IV. 4. 29; Fast. I. 79.

[57] Cp.: Liv. IX. 8. 1; XXIII. 31. 1; XXIV. 10. 1; XXVI. 1. 1; 26. 5; Ovid. Ep. ex Ponto. IV. 4. 35–36; App. BC. III. 50.

[58] Cp.: Liv. XXV. 12. 1–2; XLIV. 22. 16.

[59] Cp.: Liv. XXXI. 14. 1; XLI. 10. 5; 7; 11; 13; XLII. 49. 1–2; XLV. 39. 11; Dionys. IX. 57. 1; Cic. Ad Att. IV. 13. 2; Fest. P. 176 L, s. v. vota nuncupata; P. 276 L, s. v. praetor.

[60] Нетушил И. В. Указ. соч. С. 99; Botsford G. W. Op. cit. P. 108–109.

[61] Liv. XLI. 14. 7; 15. 1–4; XLII. 28. 7; 30. 8; Ovid. Ep. ex Ponto. IV. 4. 31–32; App. BC. III. 50.

[62] Macr. Sat. III. 4. 11, cp. Liv. V. 52. 8.

[63] Liv. XXII. 1. 7: nec privatum auspicia sequi, nec sine auspiciis profectum in externo ea solo nova atque integra concipere posse.

[64] Liv. VIII. 30. 1–2; 32. 4; 7; X. 3. 6; XXIII. 19. 3; Aur. Vict. De vir. ill. XXXI. 1.

[65] Varro. LL. V. 155; Dio Cass. XLI. 43. 1–2. См.: Liebenam W. Comitia // Real-Encyclopädie der classischen Altertumswissenschaft. Stuttgart, 1901. Bd. 4. Sp. 683.

[66] Liv. XXI. 63. 2; 7; 12; Plut. Marcel. 4; Fab. Max. 2; Zon. VIII. 20.

[67] Varro. LL. VI. 30: …magistratus vitio creatus nihilo setius magistratus.

[68] Liv. XXVI. 18; 19. 1–2; XXVIII. 38. 1–5.

[69] Liv. XXVI. 18. 8; 9; 19. 1; 41. 18; XXVIII. 27. 4; 43. 11.

[70] Liv. XXVIII. 27. 4 (imperium auspiciumque); 32. 7; 38. 1.

[71] Таких сведений нет как для промагистратов, у которых были продлены их магистратские полномочия (prorogatio), так и для получивших власть, будучи частными лицами, подобно Сципиону в рассматриваемом случае (privati cum imperio). См.: Виллемс П. Римское государственное право: Пер. с фр. Киев, 1888. Вып. I. С. 281, примеч. 2; Liebeman W. Curiata lex // Real-Encyclopädie der classischen Altertumswissenschaft. Stuttgart, 1901. Bd. 4. Sp. 1828; Catalano P. Op. cit. P. 473. Г. Виссова говорит о неясности положения промагистратов с точки зрения обладания ими правом на общественные ауспиции: Wissowa G. Auspiсium… Sp. 2583.

[72] Mommsen Th. Op. сit. Bd. 1. S. 13; 193; 211; Bd. 2. S. 659–660; Нетушил И. В. Указ. соч. С. 144. См.: D. I. 16. 1.

[73] D. I. 16. 6; Liv. XXVI. 9. 10; 21. 5 (cp. 1); XLV. 35. 4; Dio Cass. XXXIX. 65. 1.

[74] Хотя и это в той или иной степени оспаривается некоторыми исследователями: Botsford G. W. Op. cit. P. 188; Nicholls J. J. Op. cit. P. 265–270; Develin R. Op. cit. P. 51.

[75] Cic. Div. I. 28; II. 72–73; Liv. VI. 41. 8; X. 40. 4; Fest. P. 284 L, s. v. puls; P. 386 L, s. v. sollistimum; P. 498 L, s. v. tripudium.

[76] Cic. Div. I. 27–28; 77; II. 20; 72–74; Liv. VI. 41. 8; VIII. 30. 2; IX. 14. 4; X. 40. 2; 4; 5; 9; 11; Ep. XIX; Serv. Ad Aen. VI. 198; Val. Max. I. 4. 3. Cp.: Dionys. II. 6. 2.

[77] Liv. V. 52. 15–16; VI. 41. 6; cp.: Gell. XIII. 15. 4; 6; Cic. De nat. deor. II. 10–11; Pro Mur. 1.

[78] Liv. VI. 41. 5; VII. 6. 11; Dionys. IX. 41. 3; 49. 5; X. 4. 3.

[79] Liv. VIII. 17. 3–4; 23. 14–16.

[80] В зависимости от ситуации – диктатора, консула, военного трибуна с консульской властью: Cic. Ad fam. VII. 30. 1; Vatin. 11; Vell. II. 92. 3; Liv. IV. 44. 2 (квесторы); Liv. VI. 42. 14; Varro. RR. III. 2. 1–2; Cic. Ad Att. IV. 3. 3–4; Planc. 49; Dio Cass. XXXIX. 32. 2–3 (курульные эдилы).

[81] Прямо упомянуто для квесторских комиций Цицероном (Ad fam. VII. 30. 1). Варрон упомянул участие авгура в эдильских комициях для помощи консулу (Varro. RR. III. 2. 1–2; 7. 1), вероятно, как раз при проведении комициальных ауспиций.

[82] Tac. Ann. XI. 22. См.: Mommsen Th. Op. cit. Bd. 2. S. 528, Anm. 4; S. 529, Anm. 1.

[83] Liv. VI. 42. 14; D. I. 2. 2. 26.

[84] Сic. Ad Brut. I. 5. 4 (dum enim unus erit patricius magistratus, auspicia ad patres redire non possunt); Dio Cass. XLVI. 45. 3. Речь у названных авторов шла о ситуации, которая сложилась после гибели обоих консулов 43 г. до н. э. Говоря о патрицианских магистратах, Цицерон и Дион Кассий имеют в виду не патрициев, занимающих магистратуры, а те магистратуры, которые первоначально, при своем возникновении, принадлежали патрициям (см.: Дементьева В. В. Римское республиканское междуцарствие… С. 83). Плебейский консул был ничем не хуже своего патрицианского коллеги ни в отношении права ауспиций, ни в отношении права проведения выборов или, к примеру, назначения диктатора. Таким же образом следует понимать и выражение auspicia patriciorum в процитированном Авлом Геллием отрывке из сочинения авгура М. Мессалы «Об ауспициях» (Gell. XIII. 15. 4): ведь этими ауспициями пользовались и плебеи после допуска их к первоначально патрицианским магистратурам.

[85] Обзор точек зрения см.: Дементьева В. В. Римское республиканское междуцарствие… С. 53–56.

[86] См. их сопоставление в одной фразе: Liv. I. 22. 1; 32. 1; 41. 6; VI. 41. 10; Cic. Dom. 38 (упомянутые Цицероном auctores подразумевают patres, что подтверждается названными здесь другими цитатами); Rep. II. 25; 38.

[87] Дементьева В. В. Римское республиканское междуцарствие… С. 73, ср. 90, 92.

[88] Cic. Leg. agr. II. 31; 32, cp. Plut. Tib. Gracch. 17.

[89] Liv. X. 21. 9; XXXI. 4. 1–2; XXXIV. 53. 2; XXXVII. 46. 10; XLII. 4. 4.

[90] Liv. III. 1. 4–6; VIII. 16. 12–14; IX. 28. 8; XXXII. 2. 6; Dionys. VIII. 75. 3; 76; 81. 1.

[91] Cic. Ad Att. IX. 9. 3; Liv. VII. 1. 6; Messala ap. Gell. XIII. 15. 4; Plin. Paneg. 77; Val. Max. II. 8. 2. Cp.: Serv. Ad Aen. IV. 103.

[92] Liv. III. 55. 11; VII. 1. 6; VIII. 32. 3; Messala ap. Gell. XIII. 15. 6.

[93] Serv. Ad Aen. IV. 102 (cp. VII. 257): PARIBUS REGAMUS AUSPICIIS aequali potestate: et ab eo quod praecedit id quod sequitur. [Et] dictum est a comitiis, in quibus iisdem auspiciis creati, licet non simul crearentur parem tamen habebant honorem propter eadem auspicia: unde et consules pares sunt, cum necesse esset ut unus prior crearetur.

[94] Именно поэтому в 471 г. до н. э. выборы плебейских трибунов были перенесены из собрания по куриям в собрания по трибам (Dionys. IX. 41. 2–3, cp. Liv. II. 56. 2–4).

[95] Cic. Leg. agr. II. 30; Dio Cass. XXXIX. 19. 3.

[96] Liv. VI. 41. 5–6: nam plebeius quidem magistratus nullus auspicato creatur: nobis adeo propria sunt auspicia, ut non solum quos populus creat patricios magistratus non aliter quam auspicato creet, sed nos quoque ipsi sine suffragio populi auspicato interregem prodamus, et privatim auspicia habeamus, quae isti ne in magistratibus quidem habent.

[97] O характере понятия potestas cм.: Mommsen Th. Op. cit. Bd. 1. S. 93–95; Bleicken J. Zum Begriff… S. 278–287.

[98] Mommsen Th. Op. сit. Bd. 1. S. 80–81; 609; Magdelain A. Recherches sur l’imperium. La loi curiate et les auspices ďinvestiture. P., 1968. P. 36–40.

[99] Cic. Div. II. 42: Jove tonante, fulgurante comitia populi habere nefas. Cp.: Cic. Div. II. 43; 74; Liv. XXX. 39. 5; XL. 59. 5; Dio Cass. XXXVIII. 13. 3–5; Fest. P. 64 L, s. v. caelestia auguria.

[100] Linderski J. The Augural Law… P. 2169; Idem. Diskussion zu Sektion, Magistratur und Gesellschaft // Staat und Staatlichkeit in der fruhen Römischen Republik. Stuttgart, 1990. S. 477.

[101] Linderski J. The Augural Law… P. 2169.

[102] Dio Cass. XL. 30. 1; 46. 2; 56. 1. Анализ см.: Mommsen Th. Op. cit. Bd. 2. S. 241–242.

[103] См. примеч. 71. Обратное утверждение Т. Моммзена (Op. cit. Bd. 2. S. 242, Anm. 2) основано на критическом замечании Цезаря (ВC. I. 6. 6). Однако у Цезаря прямо сказано, что не был внесен закон об империи для действующих преторов, отправившихся в провинции, а не для промагистратов (о той же проблеме у консулов этого года см.: Dio Cass. XLI. 43. 1–3). Более того, П. Каталано аргументированно отрицает, что у Цезаря речь шла именно о куриатном законе (Catalano P. Op. cit. P. 473, not. 111).

[104] В других случаях (тяжелая болезнь, позорное поражение, иные соображения, а для цензоров –смерть коллеги) отказ от должности (abdicatio), если не был добровольным, осуществлялся, как правило, по требованию сената, иногда прибегавшего к помощи плебейских трибунов: Liv. III. 29. 3 (по требованию диктатора); V. 9; 31. 7–8; VI. 27. 4–5; VIII. 3. 4; IX. 7. 12; 10. 1–2; 33. 4–9; 34; XXIV. 43. 4; XXVII. 6. 18; Dionys. IX. 13; Plut. Q. R. 50.

А. М. СМОРЧКОВ*

КУРИАТНЫЙ ЗАКОН ОБ ИМПЕРИИ И АУСПИЦИИ МАГИСТРАТОВ

КУРИАТНЫЙ ЗАКОН ОБ ИМПЕРИИ
И АУСПИЦИИ МАГИСТРАТОВ