Majak I. L.

И.Л.МАЯК

ПОНЯТИЕ ВЛАСТИ В СОЧИНЕНИИ АВЛА ГЕЛЛИЯ.

“Аттические ночи” Авла Геллия принадлежат перу не историка и не правоведа, а ритора. Несмотря на изменения, которые коснулись практики применения риторики, то есть несмотря на переход от практики произнесения речей в судах и на Форуме или в Сенате, что было характерно для республиканской эпохи, к написанию речей в образовательных и просветительных целях, что было присуще императорскому времени, требования к сочинениям риторического жанра остались прежними. Как известно, признанную навсегда в Риме суть риторической системы изложил М.Туллий Цицерон в своих классических произведениях - “Об ораторе” (De oratore), “Брут” (Brutus) и “Оратор” (Orator ad M.Brutum). В них дана теория ораторского искусства, история его развития и пример идеального оратора[1]. Важной составляющей подготовки оратора, как показывают эти труды, а также судебная и политическая практика самого Цицерона, была широкая образованность. Она включала в себя знание философии, истории, права, классической литературы и греческого языка.

Те же подходы к формированию, к подготовке ритора утверждены и в другом классическом произведении, специально посвященном воспитанию оратора, которое создал Квинтилиан[2], живший в эпоху раннего Принципата, в правление Юлиев-Клавдиев и Флавиев (I в. н.э.). Авл Геллий, чья жизнь протекала между 113 и 169 годами, то есть при Антонинах, впитав в себя эти принципы, стал действительно образованным ритором, и это сделало его труд важным источником по истории Рима и римского права.

Как хорошо известно, сочинение Авла Геллия представляет собой пассажи на различные темы, расположенные беспорядочным образом. В основе их - выписки из прочитанного на греческом и латинском языках, а иногда, вероятно, и услышанного в лекциях или, вернее, во время бесед, которые проводились римскими, латинскими и преимущественно греческими учителями, под руководством которых наш ритор, будучи уже вполне взрослым человеком, завершил в Афинах свое образование.

Характерной чертой Геллиевых записок было то, что материал разной тематики, в том числе и политико - правоведческой, был включен у него в рассуждения о достоинствах и недостатках литературного стиля какого-нибудь писателя, либо в рассказ о каком-то историческом событии, либо в описания жанровых сценок и значительно реже - в очерке именно государственно - правовой или частно - правовой направленности.

Вокабулярий Авла Геллия также разнообразен и богат. В нем содержится и бытовая и научная лексика, в том числе и юридическая терминология. Возьмем для примера два слова, не связанные с понятием власти, но ясно показывающие использование Геллием слов с различным их значением. Примером нам послужат contractus и creare.

Напомним, что contractus - это производное от глагола contrahere со множеством значений - стягивать, сокращать, собирать, созывать, омрачать, а также заключать, совершать (последнее - в D. V.I.2.4; 5). Грамматически contractus представляет собой participium perfecti passivi от этого глагола. Словари указывают также на адъективную принадлежность contractus, опять-таки со многими значениями - тесный, узкий, спокойный, скромный и др. Но слово это выступает и в качестве существительного IV склонения (contractus, us), тоже отличающегося полисемантичностью - стягивание, совершение и пр. и, наконец, сделка, договор. Последнее - уже термин, встречающийся в юридических текстах. Характерный пример того - Институции Гая (II.137; IV.38) и Дигесты, в титуле de pactis (D. II.XIV.1.3). Именно в качестве такого термина употребляет слово contractus и Авл Геллий в главе, посвященной сговору (IV.4.2).

Глагол creare в первом значении - это творить, создавать, рождать. Но существуют и другие его значения и, стало быть, переводы: это учреждать, назначать, избирать. В сочинении Авла Геллия рассматриваемое слово используется неоднократно как технический, юридический термин - выбирать, избирать магистратов (IV.8.4; 6; XIII.15.4; 6; 18.2). Это значение наряду со специфической манерой Геллия употреблять юридические термины в очерке, далеком от правоведения, явственно выступает в рассказе Геллия о добродетели и остроумии Фабриция Лусцина. Эпизод, по словам нашего ритора, вместе с соттветствующей терминологией заимствован им у Цицерона (de or. II.268). Геллий (IV.8.4; 6) сообщает, что доблестный муж и прекрасный оратор Фабриций сумел в нужный момент преодолеть антипатию к алчному Корнелию Руфину. Исходя из блага для государства, он содействовал избранию в консулы (consules creandi) неприятного для него человека, однако талантливого военачальника (IV.8.4; 6).

Подобных примеров в книге Авла Геллия множество, и приведены они здесь с целью ввести обозначение интересующих нас понятий власти в общий словарный и смысловой контекст “Аттических ночей”.

Понятие власти выражается в латинском языке несколькими терминами - manus, mancipium, potestas, imperium. Поскольку власть может распространяться и на людей, общество, и на вещи, что в последнем случае являет собой отношения собственности, сосредоточимся в данной работе на том, что касается людей.

Все упомянутые слова встречаются в тексте Авла Геллия, и важно рассмотреть оттенки их значений как для уточнения смысла самих терминов, так и для характеристики “Аттических ночей” как источника.

Слово manus употребляется Геллием в разных падежах пять раз. Рассмотрим эти пассажи.

При объяснении слова manubiae Геллий ссылается на своего любимого учителя Фаворина, который “из манубии - говорит - означает из добычи, ведь манубией называется добыча (praeda), которая захвачена рукой” (manu capta - Gell. XIII.25 (24).3). Здесь, как видно, manus употреблено как обыденное слово - рука.

Еще раз с таким значением, то есть manus - рука, это слово фигурирует у Авла Геллия среди его лингвистически - этимологических штудий (XV.15.3). Автор обратил внимание на причастие passus, которое встречается в известных с древности речевых оборотах - passis velis, capillo passo, passis manibus. Причастная форма passus может быть произведена либо от глагола patior (терпеть, переносить), либо от pando (распускать, распространять, распростирать). Исходя из значений приведенных выше выражений, Геллий считает в них правильной связь passus не с patior, а с pando. В самом деле, перевести эти обороты на русский язык можно таким образом: распустив паруса, с распущенными волосами, с распростертыми руками.

Дважды в труде Геллия manus употребляется в связке с mancipium[3]. Так, в главе, посвященной делам, касающимся супружества (uxoriae actiones), говорится, что, согласно Сервию Сульпицию, первый развод в Риме был осуществлен Спурием Карвилием Ругой в 523 г. от основания Рима (т.е. в 230 г. до н.э.) из-за бесплодия жены, которая вообще то охарактеризована как женщина, милая мужу и высоконравственная. Тут же (Gell. IV.3.3) Авл Геллий объясняет разницу между супругой (uxor) и любовницей или наложницей (paelex): ”Paelex называлась и считалась порочная (женщина), которая находилась обычно в интимной близости с тем (мужчиной), в чьей власти (manu mancipioque) была другая женщина на основе соответствующей формы брака, т.е. с рукой (cum manu), что установлено древнейшим законом, который принадлежал царю Нуме” (IV.3.3)3а . Здесь manu mancipioque означает супружескую власть, приближающуюся к абсолютной.

Та же связка находится в главе, в которой Авл Геллий обличает грамматика Элия Мелисса в ошибочном истолковании разницы между матроной (matrona) и матерью семейства (mater familias). Знаменитый грамматик считал, что по аналогии с разным наименованием свиньи, единожды опоросившейся (porcetra) и многократно принесшей потомство (scrofa), однажды родившая женщина называлась matrona, а неоднократно - mater familias (XVIII.6.4-5;7). Полагаясь на сообщения древнейших толкователей, Авл Геллий (XVIII.6.8-9) сообщает:[4]”матроной именуется, собственно, та женщина, которая вступила в супружество с мужем и пока она в браке состоит, даже не родив еще детей; и она получила название от слова мать (matris), положение, фактичеки не достигнутого еще ею, но в надежде на обретение его, откуда также происходит само слово брак, супружество (matrimonium), а матерью семейства называется только та, которая находится во власти мужа (manu mancipioque) или того, у кого во власти находится ее муж, потому что она вступила не только в брак, но и в семью мужа и в число наследников.”

В цитированном отрывке manus mancipiumque означает не только уже власть супруга (maritus), но и главы семьи (pater familias), которым мог оказаться и отец и дедушка мужа. Попутно заметим, что в определения matrona и mater familias, данные Геллием, можно внести уточнения такого рода. В приведенных местах из “Аттических ночей” речь идет о наименовании жены в браке под рукой (cum manu). И хотя Авл Геллий учитывает здесь обстоятельства супружества, начиная с незапамятных времен правления второго римского царя Нумы Помпилия, он отражает фактическое положение своего времени, когда социальная принадлежность жены не сказывалась уже на форме заключения брачного союза, да и сама эта форма перестала играть в нем роль[5]. Об этом недвусмысленно говорит современник Авла Геллия, известный юрист Гай (I.111).

Что же касается архаической эпохи, особенно времени Ранней республики, то патрицианка вступала именно в конфарреационный брак, т.е. непременно cum manu mariti, и становилась mater familias. Женщины же из числа плебеев, поскольку они должны были пользоваться правом брака либо типа коэмпции, либо давностного пользования (usu), который допускал trinoctium (XII tabl. VI.5.5b; Gai. I.111), могли благодаря последнему находиться в супружестве sine manu mariti (Gai. I.111; Serv. Georg. I.31), т.е. быть в меньшей степени зависимости от мужа, чем патрицианки, и должны были именоваться матронами[6].

Рассмотренная связка manus mancipiumque - не единственный случай, где manus фигурирует у Геллия в качестве юридического термина. В его сочинении встречается еще одна подобная связка, а именно ex iure manum consertum. Выражение manus conserere известно по законам XII таблиц (VI. 6a). Но объяснение такого наложения руки дано Геллием (XX.10). Из соответствующей главы явствует, что ex iure manum conserere означало по сути - начать тяжбу за любой спорный предмет, хоть за землю, определенным образом, т.е. так, чтобы тяжущиеся вместе наложили на него руку в присутствии претора, излагая свое требование на вещь в торжественных словах[7].

Геллий относит описанный вид тяжбы к древнейшим искам. Интересно, что слова manum consertum он нашел у поэта и анналиста Энния, чем удивил своего учителя, известного грамматика[8]. Ссылка на Энния удостоверяет древность указанного вида судопроизводства.

Примечательно, что “Аттические ночи” не просто фиксируют норму тяжбы, но дают представление о применении manum consertum ex iure в разное время и в разных условиях на протяжении римской истории. По словам Геллия, когда римляне распространили свою власть за пределы Италии, в случае тяжбы за землю (ager), осуществлять судебный спор в соответствии с правилами оказалось для преторов, занятых множеством дел, невозможным. И вопреки норме закона XII таблиц, по молчаливому соглашению установили, чтобы тяжущиеся начинали судебный процесс по поводу далеко лежащей земли не путем наложения на нее руки перед претором, а так, чтоб сначала каждый из спорящих призвал друг друга к выполнению обряда manum consertum на спорную вещь, т.е. на землю, отправившись вместе на спорный участок, чтобы они взяли там комок земли, доставили бы его в Рим к претору и совершали бы виндикацию по поводу этого куска земли, как будто это было все целиком поле (XX.10.7-9).

Итак, рассмотренные случаи использования термина manus в связках с mancipium и с conserere говорят о принадлежности этих синтагм в тексте Геллия только к частно - правовой сфере.

Обращаясь к слову mancipium, следует сказать, что Геллий употребляет его и обособленно от manus. Замечу, что каждая глава “Аттических ночей” открывается ее краткой аннотацией, заменяющей привычное в наше время заглавие. Так, одну из глав (VI.4=VII.4) предваряет следующий текст: “О каких рабах (servi) пишет Целий Сабин, автор труда по гражданскому праву, и по какой причине их обычно продавали в шапках-пиллеях на голове; и каких рабов (mancipia) по обычаю предков продавали в венцах; а также о том, что означает само выражение “в венце.”[9]

Вопросы, вынесенные Авлом Геллием в заголовках, действительно требовали ответа. Дело в том, что pilleus, или pilleum - это древний головной убор из войлока, бывший символом свободного человека. Поэтому ношение его невольником вызывало недоумение. Столь же странным казалось римлянам и надевание на продаваемых рабов венца, или короны. В связи с этим надо было расшифровать слова “sub corona”.

Что касается первого вопроса, то Авл Геллий дает следующее пояснение: на выставленных на продажу невольников надевают шапку (pilleum), как мы сказали бы в виде предупреждения о том, что продавец не может за их лицо (nomine), т.е. за них поручиться. По словам Целия Сабина, “причина такого рода условий заключалась в том, что рабы (mancipia) должны были при их продаже иметь на себе знаки, чтобы покупатели не могли ошибиться и стать жертвой заблуждения, и чтоб не надо было дожидаться закона о продаже, а своими глазами они распознавали, чту это за рабы (mancipiorum genus)”[10]. Иными словами, при отсутствии у продавца нужных сведений, покупатель должен был сам убедиться в качестве товара.

По поводу второго вопроса Геллий замечает, что в венце, или в короне продавались в древности рабы (mancipia), захваченные в плен по праву войны (Gell. VI.4.3=VII.4.3)[11]. Но он приводит и другое объяснение “sub corona”. Оно происходит от обыкновения окружать толпой воинов в качестве стражников предназначенных к продаже пленных (captivi - VI.4.4=VII.4.4). Впрочем, ссылаясь на мнение Катона (Цензора), наш ритор считает более правильным понимать “corona” действительно знаком на голове продаваемого (Gell. VI.4.5=VII.4.5).

Еще раз mancipia в качестве рабов упоминаются Геллием в связи с эдиктом курульных эдилов о возможности возврата продавцу больных или имеющих недостатки евнухов и бесплодных женщинах (Gell. IV.2.1; 2), т.е. негодного товара. В рассмотренных выше текстах Авла Геллия, как ясно видно, наряду с обозначением рабов словом servi (включая captivi), они упоминаются как mancipia, т.е. в форме множественного числа слова mancipium. Но разные чмсла одного и того же слова соответствуют разным их значениям. И mancipium и mancipia - термины, но термины разных родов: первый - это технический термин из области права, а второй - из области социальных отношений.

Степень проникновения Геллия в смысл слова можно показать как раз на термине mancipia. У его современника, знаменитого автора Институций, юриста Гая неоднократно фигурируют термины, обозначающие зависимость, зависимое состояние людей, притом в виде слов одного корня с mancipia - in mancipio, mancipius. Назовем наиболее важные для нашей темы места из сочинения Гая.

Характеризуя персоны или лица, находящиеся в числе подвластных (non sui iuris), Гай (I.49) относит к ним подчиненных власти главы семьи (in potestate), власти супруга (in manu) и зависимых или кабальных (in mancipio). Обращает на себя внимание тот факт, что последние наряду с членами семьи числятся среди персон, что для рабов невозможно. Заметим также, что понятие зависимости не идентично рабству, оно шире, так как включает в себя целый спектр состояний подчинения от ограничения свободы и правоспособности до полной несвободы. Абсолютная несвобода вычеркивает человека из разряда персон. Таким образом, как известно, находящиеся in mancipio - хоть и зависимые, но не рабы, как mancipia.

К вопросу о том, кто среди персон может считаться пребывающим in mancipio, Гай возвращается в другом месте (I.116-118), поясняя, кого из свободных можно манципировать таким же образом, как и рабов (servi)[12]. Первыми тут называются все свободные (liberorum personae), мужчины и женщины, состоящие под родительской властью, а также персоны in manu, т.е. женщины, находящиеся в браке (nuptae) со своим коэмптором и, таким образом занимающие место его дочери (filiae loco), не говоря уже о тех, кто с ним в супружестве не находится (ei nupta non est), и места дочери не занимают (Gai. I.118).

Из указанных выше глав сочинения Гая следует, что в его, а стало быть и в Геллиево время, достаточно четко различали рабов и лиц in manu. И словоупотребление Геллия показывает, что он безусловно знал и понимал как юридическую терминологию, так и социальную реальность. Ему свойственна точность выражений, слова mancipia и servi он использует взаимозаменяемым образом, но с состоянием in manu он состояние servitium, i, или servitus, utis не идентифицирует.

Переходя к рассмотрению слова potestas в тексте “Аттических ночей” отмечу, что оно встречается там довольно часто. Однажды оно применино с переносным значением - как власть над собой или самообладание (Gell. VI.3.14=VII.3.14). Но в интересах нашего исследования важны другие значения. Поэтому прежде всего остановимся на очерке, посвященном объяснению институтов adrogatio и adoptatio (Gell. V.19). Это - два вида усыновления. Разница между ними состоит в том, что адрогируются лица sui iuris (Gell. V.19.4), непременно совершеннолетние (vesticeps - V.19.8). Процедура адрогации, или аррогации включает в себя разбор дела, т.е. выяснение возраста усыновляемого и аррогирующего, а также и имущественное положение аррогируемого. Участники акта делают запросы и отвечают на вопросы (откуда происходит название этого вида усыновления) под присягой, составленной великим понтификом Кв. Муцием, в народном собрании (V.19.5-7) в отличие от адоптации, производимой претором (V.19.2). Сведения, содержащиеся у Геллия, в общем совпадают с данными Гая (I.99; 107). Однако, народное собрание у Гая заменяется словом populus. Геллий же - точнее и подробнее. Он тоже не избегает упоминания народа (populus) в значении комициев (V.19.1; 2; 8), но специально останавливается на их характеристике: это - куриатные комиции, где усыновление аррогационного вида осуществляется при посредстве понтификов (V.19.6). Осведомленность Авла Геллия в предмете убеждает нас в неслучайности лексического материала, особенно терминов, которыми он здесь пользуется. Это непосредственно касается и potestas. Усыновление рисуется Геллием как акт, влекущий за собой большие последствия для усыновляемого: “Адоптируются, говорит он, дети, когда они после третьей манципации официально передаются от отца, в чьей власти (in potestate) они находятся, и когда они переходят к тому, кто их усыновляет законным образом” (V.19.3)[13].

Далее Геллий уточняет на примере аррогации, поскольку третья продажа детей освобождает их от отца, положение усыновляемого: “Адрогируются те, кто является персоной sui iuris, они передают себя под чужую власть (alienam potestatem) и сами проводят свое дело” (V.19.4)[14].

Напомню, что аррогация осуществляется в куриатных комициях при внесении соответствующей просьбы к народу, т.е. путем рогации. Оригинальный текст ее Авл Геллий приводит: “Благоволите и велите, чтобы Л. Валерий стал сыном Л. Тицию по праву и закону так, как если бы он был рожден отцом и матерью этой фамилии (семьи), и чтобы над ним у нее было право (potestas) жизни и смерти, как у отца в отношении сына. Прошу вас, квириты, чтобы это было так, как я сказал.” (V.19.9)[15].

В следующем параграфе той же главы “Аттических ночей” говорится о случаях недопущения аррогации: “Однако ни сирота, ни женщина, которая не находится во власти родителя (parentis potestate), не могут аррогироваться, потому что и с женщинами нет никакой связи у комициев, и опекунам не подобает иметь столько же авторитета и власти (auctoritatem potestatemque), чтобы они голову свободного человека, вверенного их попечению, обрекли бы на смену (своего) положения на чужое.” (V.19.10)[16].

Все пассажи, трактующие проблему усыновления, фиксируют древние установления. Об этом свидетельствуют и место официального действия, т.е. самый ранний вид народных собраний, куриатные комиции, откуда понятно замечание Гая (I.100), что, аррогации могут происходить только в Риме, и упоминание mater familias, что ориентирует нас на функционирование аррогаций в патрицианской среде, т.е. именно древнейших римских поселенцев, практиковавших конфарреационный брак, введенный Ромулом[17], наконец, древний текст обращения понтифика к народу, включающий в себя архаическую норму, присущую отцовской семье, т.е. права отца над жизнью и смертью детей. Не случайно поэтому в рассмотренных текстах - наличие слова potestas как термина древнего, обозначающего власть; в данном случае - власть главы семьи. Таким образом в приведенных частях “Аттических ночей” potestas определяет власть главы семьи (pater или parens familias) и действует в сфере частного права.

В одной из глав сочинения Авла Геллия интересующее нас слово (potestas) использовано в необычном для него контексте. Это очень интересный очерк, в котором рассказано о персонажах древнейшей римской истории, женщинах, а также о происхождении жреческой коллегии Арвальских братьев (VII.7=VI.7). Одна из женщин - Акка Ларенция, по одной из версий античной традиции, жена пастуха Фаустула, воспитавшая близнецов Ромула и Рема. Вторая - Гайя Тарация, весталка, которой, по словам Авла Геллия (VII.7.2=VI.7.2), по закону Горация при жизни были даны особые почести. Среди них - право (ius) единственной из всех женщин свидетельствовать, что потом было закреплено за всеми весталками. “Кроме того, - как буквально сообщает Геллий, - достигнув сорока лет, если она захочет оставить жречество и выйти замуж, то ей предоставлялось право и власть (ius potestasque), позволявшую оставить жреческий сан и выйти замуж, благодаря ее щедрости и благодеянию, потому что она подарила народу Тиберинское, или Марсово поле (VII.7.4=VI.7.4). В данном случае potestas, принадлежащщая женщине, не должна пониматься как власть. Более точен здесь такой перевод, как - возможность, воля. Можно оставить слово без буквального перевода, заменив его словом “полное” (право), что безусловно придает переводу точность по смыслу.

Авл Геллий, как и подобает ритору, часто рассказывает об эпизодах из жизни знаменитых римлян республиканской эпохи. В Риме всегда были сильны патриархальные традиции почитания старших (Gell. II.15.1), равно как и почтения перед магистратами, что порой приводило к коллизиям. Это волновало ум античного человека. Цицерон (de re pub. I, fr. 3)[18] четко высказал мысль о приоритете Родины перед родителем. Родина же для римлян - это их гражданская община, civitas (=полис), которую представляли сенат, комиции и магистраты. В свете таких представлений и действовали римляне в затруднительном положении. У Плутарха в биографии Кв. Фабия Максима (Plut. Fab. 23), участника II Пунической войны, неоднократного консула и диктатора 216 г. до н.э., прозванного Кунктатором, упомянут его прадед, Кв. Фабий Максим Руллиан (кон. IV - нач. III в. до н.э.). Он был пять раз консулом и триумфатором, пользовался огромным уважением сограждан. В старости Фабий Руллиан состоял легатом своего сына Фабия Гургита, помог ему одержать победу и добиться триумфа. Однажды, в то время как триумфатор-сын ехал на колеснице, отец-легат сопровождал его всего на всего верхом на коне, подчинив себя закону, чем восхищались его современники и потомки. Вероятно, сведения об этом в позднюю античную историографию вошли благодаря старшему анналисту Кв. Фабию Пиктору. Известно, что он вообще писал о деяниях Фабия Руллиана (Liv. VIII.30.8).

Аналогичная история произошла с самим Кв. Фабием Максимом Кунктатором. Сведения об этом восходят к младшему анналисту Кв. Клавдию Квадригарию. Сохранены они Плутархом и в биографии Фабия (Plut. Fab. 24) и в сочинении “Изречения царей и полководцев”, а также Авлом Геллием, процитировавшим место из шестой книги Квадригариевых анналов[19].

Из произведений Плутарха и Геллия явствует, что Фабий Кунктатор, бывший (в 213 г. до н.э.) в очередной раз консулом, встретил как-то своего отца - проконсула, ехавшего верхом на коне. При встрече с высшим магистратом полагалось спешиться, но старший Фабий этого не сделал, а ликторы, зная о добрых отношениях отца с сыном, не посмели призвать знаменитого старика к порядку. Тогда младший Фабий-консул повелел ближе стоящему ликтору исправить дело. И отец подчинился и даже похвалил сына за то, что тот соблюдал уважение к высшему магистрату, носителю суверинитета народа.

Авл Геллий возвращается к этой теме не раз. В частности, он передает рассказ философа Тавра, который оказался свидетелем следующего: его посетил знатный римлянин, правитель Критской провинции вместе со своим отцом. Тавр предложил отцу презида сесть на единственное стоявшее там седалище, пока не принесут другие. Но тот отказался, сказав[20]: “пусть лучше сядет тот, кто является магистратом римского народа.” Когда, наконец, нашлись сидения для всех, Тавр пустился в рассуждения “В общественных местах и при исполнении должностных обязанностей и судебных дел права (iura) отца в сравнении с властными полномочиями (potestatibus) сыновей, которые являются магистратами, несколько сокращаются и перестают действовать, но когда они находятся вне государственных дел, в домашней обстановке, гуляют, а также возлежат во время приятельского пира, тогда между сыном-магистратом и отцом-частным человеком соблюдение публичных почестей прекращается, а естественных и природных - восстанавливается.” [21] Как ясно читается, potestas тут - власть должностного лица, и она выше отцовской.

Разные смысловые оттенки слова potestas находятся в очерке Геллия, в известной мере связанном с отношением римлян к их возрасту и семейному положению. Так Авл Геллий отмечает, что со временем, а именно после законов Юлия, т.е. императора Августа, поощрявших вступление римских граждан в брак, исконное почитание старости несколько уступило место уважению женатых и имевших в своей власти (in sua potestate) детей, либо живых, либо павших на войне (II.15). При этом, если, например, консулы были разного возраста и оба не бездетными, то первым по праву и власти (potestas fit) получал знаки магистратского достоинства не старший из них, а тот, у кого детей было больше, чем у коллеги[22].

В рассмотренной главе potestas встречается дважды: один раз в значении отцовской власти, а второй - в значении власти, т.е. права высшего магистрата, таким образом оба раза в публично - правовой области.

К числу занимательных рассказов в “Аттических ночах” относится история, прославляющая честность и справедливость Тиб. Семпрония Гракха, отца знаменитых реформаторов, Тиберия и Гая Гракхов. Она была извлечена Геллием из древних анналов. Подлинность событий удостоверяется цитатой, которую привел Геллий, выписав из этих летописей. А содержалось в них постановление коллегии плебейских трибунов (VI.19.5=VII.19.5). Суть этой истории заключалчсь в том, что плебейский трибун Г. Минуций Авгурин обвинил Л. Сципиона Азиатского в финансовых злоупотреблениях (VI.19.2-3=VII.19.2-3). Значимость процесса определялась даже не столько тем, что Луций Сципион был знатным человеком консульского достоинства и триумфатором, сколько тем, что он приходился братом великому победителю Ганнибала, т.е. Публию Сципиону Африканскому (Старшему). Прославленный герой II Пунической войны обратился в коллегию плебейских трибунов с просьбой защитить Луция. Рассмотре дело, восемь плебейских трибунов вынесли следующее решение: “Поскольку П. Сципион Африканский просит за брата Л. Сципиона Азиатского, так как вопреки законам и обычаям предков плебейский трибун, собрав людей насильно, не совершив птицегаданий, вынес о нем решение и беспримерным образом наложил на него штраф да вынуждает его представить поручителей, а, если он не даст, то прикажет взять его в оковы (т.е. в тюрьму), чтобы его защитили от произвола (нашего) коллеги. И так как коллега (наш), напротив, просит, чтобы мы не препятствовали ему тем не менее воспользоваться властью (potestate), то решение всех нас по этому делу таково: Если Л. Корнелий Сципион Азиатский по желанию (нашего) коллеги даст поручителей, мы воспрепятствуем ему (т.е. коллеге) вести его в тюрьму; если же, согласно его решению, тот поручителей не даст, то мы не будем препятствовать, чтобы (наш) коллега употребил свою власть (sua potestas)”(VI.19.5=VII.19.5).

Затем, по словам Геллия (VI.19.6=VII.19.6), в дело вступил благородный Тиб. Гракх, бывший недругом Сципиона Старшего, и в конце-концов добился освобождения Луция Сципиона (VI.19.7=VII.19.7)[23].

Как видно, в цитированном Геллием документе (decreti verba...ex annalium monumentis exscripta - VI.19.5=VII.19.5) дважды использован термин potestas, характеризующий власть плебейского трибуна, т.е. высокую гражданскую власть. Таким образом, здесь - власть должностного лица, входящая в публично - правовой комплекс.

Тот же аспект рассматриваемого термина выступает при использовании его в главах, основное содержание которых далеко от государственно - правовой тематики.

Так, в одной из глав сравнивается мастерство ораторов, признанных в Риме выдающимися - Гая Гракха, М. Порция Катона и М. Туллия Цицерона. Отдавая всем им должное, Геллий особенно восхищается Цицероном. Он приводит отрывок восхитившей его эмоционально написанной великим оратором речи против Верреса, поправшего такие прекрасные установления римского государства, как свобода, право, законы, трибунская власть (tribunicia potestas - X.3.13).

Неожиданно выглядит у Авла Геллия упоминание трибунской власти (potestas) в рассуждениях лингвистического характера (XI.3). Геллий говорит о разных значениях словечка, или частицы pro и советует учитывать это обстоятельство для лучшего понимания древних текстов и вообще для знания латинского языка (XI.3.1). Свою мысль автор “Аттических ночей” иллюстрирует конкретными примерами: “Ведь одно дело, я считаю, когда говорят <<понтифики вынесли постановление относительно коллегии>>, другое, когда какой-нибудь введенный (в суд) очевидец говорит в качестве доказательства>>, ..., иное, когда плебейский трибун выступает в соответствии (со своей) властью (potestate - XI.3.2)[24].

В сочинении Геллия специально отведено место для характеристики функций плебейских трибунов. В частности, наш ритор останавливается на том, что плебейские трибуны имели право брать людей под стражу, но вызывать их к себе на суд не могли (XIII.12). Установление это, видимо, - древнее, поскольку Геллию о нем стало известно из письма Атея Капитона, который, в свою очередь почерпнул о нем сведения у ученого, знатока гражданского права, законов и обычаев римского народа, Антистия Лабеона (XIII.12.1). Однако, кроме сообщения Атея Капитона Геллию удалось прочесть о названном праве трибунов еще и в XXI-й книге произведения Варрона “О делах человеческих” (XIII.12.5). Интересно, что по свидетельству Атея Капитона, Антистий Лабеон сам на практике сумел отстоять свои интересы, руководствуясь этим древним правилом. Когда плебейские трибуны, послав к нему курьеров, вызвали его по заявлению какой-то женщины на суд в качестве ответчика, Лабеон велел посланному передать плебейским трибунам, что они по обычаю предков права (ius) такого не имеют (XIII.12.4). Правомерность поступка Лабеона может быть подтверждена документально. Авл Геллий привел пространную цитату из XXI-й книги произведения Варрона, из которой явствует, что одни магистраты, такие, как консулы и прочие, обладавшие империем, пользовались правом призвать к суду, другие, как плебейские трибуны, имевшие курьеров, обладали правом заключать в тюрьму, а третьи, как, например, квесторы, не имевшие ни ликторов, ни курьеров, ни одним из названных прав не обладали (XIII.12.6). Перечисленные полномочия плебейских трибунов показались Геллию странными, и он задался вопросом, “по какой причине трибуны, которые владели высшей властью (summam...potestatem), дающей право заключать в тюрьму, не имели права призывать к себе на суд” (XIII.12.9)[25]. Ответ на этот вопрос Геллий находит в том, что издревле трибунская должность, плебейские трибуны были учреждены не для судопроизводства, а для защиты от насилия, почему им запрещено было покидать Рим, даже на ночь отлучаться из города (XIII.12.9).

Итак, из представленных материалов выявляется, что трибунская власть именуется термином (potestas), она носит характер высшей (summa) и является разноаспектной: наряду с правом интерцессии плебейский трибун обладает правом посадить в тюрьму . Для углубления понимания термина potestas в тексте Авла Геллия нужно рассмотреть следующие главы XIII-й книги “Аттических ночей”, полные множества фактических данных, которые характеризуют общественно - правовой статус и культурный облик римлян. И в этой части источником Геллию служат книги Варрона “О делах человеческих” (XIII.13.1; 4; 5; 6).

Отметим еще любопытную деталь, мимоходом упомянутую нашим ритором. Он вспоминает (memini!), что “когда он вышел из уголков, где уединялся с книгами и учителями, и попал в скопление людей и в гущу общественной жизни (in lucem fori), во многих местах, куда собирались юристы, обучающие праву и отвечавшие на запросы о судебных делах, (люди), спрашивали, может ли квестор римского народа быть вызван претором к суду”[26] (XIII.13.1). Ответы давались и обосновывались по-разному. В частности, Геллий после углубленного чтения XXI-й книги названного сочинения Варрона нашел такие сведения: “Те, кто ни призывать людей по отдельности к суду, ни брать под стражу власти (potestatem) не имеют, таких магистратов частное лицо призвать к суду власть (potestas) имеет. М.Левин, курульный эдил был приведен частным человеком (a privato) на суд к претору. Ныне же они (т.е. должностные лица), плотно окруженные (stipati) общественными рабами, не только не могут быть взяты под стражу, но даже, сверх того, разгоняют народ[27] (XIII.13.4).

Из цитированного текста явствует во-первых, то, что прежде (т.е. в эпоху Республики) римский гражданин мог привлечь к суду низшего магистрата, эдила, подобно тому, как высшие магистраты (начиная с претора), могли это совершать в отношении должностных лиц более низкого ранга (XIII.13.5). Во-вторых, при жиэни Авла Геллия (nunc!), т.е. во II в. н.э. названные гражданские права римлян фактически были ущемлены. В-третьих, термином potestas автор “Аттических ночей” называет власть всех магистратов, хотя и различает объем их властных полномочий.

Интересует нашего ритора и сакральный аспект классификации римских магистратур. Он останавливается в связи с этим на соответствии почетных должностей и присущих им птицегаданий (XIII.15). Источниками сведений по этому вопросу для Геллия служат I-я книга труда “Об ауспициях”, принадлежащего перу авгура М.Мессалы, XIII-я книга Записок Г.Тудитана, а также исконная формула консульских постановлений о назначении дня созыва центуриатных комициев, в которой содержится запрещение младшим магистратам наблюдать за небом, т.е. толковать небесные знамения (XIII.15.1-2). Процитировав названную формулу, Авл Геллий записал (subscribimus) слова М.Мессалы[28]: “Патрицианские ауспиции разделены между двумя видами власти (potestates). Великие присущи консулам, преторам, цензорам. Однако у всех у них между собой не одни и те же (ауспиции) и не одна и та же власть (potestates), потому что цензоры не являются коллегами консулам или преторам, а преторы консулам - коллеги...” (XIII.15.4).

В цитированном месте “Аттических ночей” potestas обозначает власть вообще всех высших ординарных магистратов, имеющих право на великие ауспиции, т.е. ауспиции высшего порядка. Вместе с тем в том же параграфе далее поясняется, что эти носители власти - potestas различаются между собой рангом высшей военной власти, т.е. imperium: у консулов он выше, чем у преторов. Таким образом, в данном отрывке potestas употребляется в качестве широкого обобщающего термина, определяющего магистратскую власть, поглощающую ее военный аспект, imperium.

Подводя итог сказанному Геллием о potestas, следует подчеркнуть, что это - древний и наиболее емкий термин, обозначающий власть, который использовался в Риме и для выражения общего понятия власти и для обозначения ее спецификаций, т.е. атрибутов и частно - правовых и публично - правовых институтов.

В разнообразном и широком лексиконе Авла Геллия находит свое место и слово imperium в разных числах и падежах в главном, хотя и не единственном значении - власть.

Согласно античной традиции, это понятие бытует в Риме с незапамятных времен. Писатели, жившие в эпоху Республики, относят его к правлению Ромула. Возьмем для примера только латиноязычных авторов, причем и их сообщения - выборочно. Так, Ливий (I.7.3.) передает, что Ромул после гибели Рема остался единственным обладателем империя, а Ромулова кончина стала предметом беспокойства родовладык, поскольку Рим остался без власти (imperium - Liv. I.17.4). Цицерон в трактате “О государстве” (de re publ. II.13) сообщил, что после Ромула на царство в Риме был приглашен сабинянин Нума Помпилий. “Как только он туда пришел, хотя народ, собравшись, в куриатных комициях плвелел ему быть царем, сам внес куриатный закон о своей власти (imperium)[29]. То же повторилось, по словам Цицерона, после смерти Нумы Помпилия. Несмотря на то, что народ в собрании по куриям избрал царем Тулла Гостилия, этот последний “по примеру Помпилия запросил народ в куриатных комициях о своей власти” (imperio - de re publ. II.17)[30]. Таким образом, применительно к древнейшему периоду римской истории imperium понимался как царская власть, как совокупность царских полномочий. Если даже не воспринимать рассказы о первых царях как вполне, в деталях, достоверные, отвергать известия о царском imperium и о куриатском законе о царской власти, исходящие от таких знатоков истории и политико - юридической терминологии, как Ливий и правовед Цицерон, невозможно[31]. Напомним в связи со сказанным, что lex curiata de imperio продолжал жить на протяжении длительного времени римской истории, т.е. в период Республики. Как известно римские магистраты получали командование на основе все того же куриатского закона об империи, под которым понималась высшая военная власть. При этом, как известно, imperium ординарных магистратов первоначально был ограничен городской чертой, точнее говоря, померием. Во II в. до н.э. появился imperium militare, выходивший за пределы Urbs, т.е. города, самого Рима, увеличенный, наконец, возможностью для некоторых категорий магистратов действовать в провинциях в виде проконсульской власти.

В общем, заметим, что функционирование в римском обществе такого понятия, как власть и такого термина как imperium уходит своими корнями в глубочайшую древность. Геллий, разумеется, не был новатором в словоупотреблении империя, он следовал здесь давно сложившейся у римлян политической и юридической традиции в понимании imperium, сохранявшейся и в его время. Благодаря широкой эрудиции нашего ритора можно составить представление о разных аспектах термина imperium и вместе с тем о различных этапах римской истории.

В одной из аннотаций, а именно к X.23, в “Аттических ночах” упоминаются слова из речи М. Порция Катона “О приданом”, касающиеся рациона (victu) и нравов (moribus) женщин в древности, а также о том, что у супруга было право (ius) убить жену, уличенную в неверности.

В понятие рациона (victus, us) входило и питье (Gell. X.23.1-2). Римские, как вообще латинские, женщины от вина, которое называлось temetum, воздерживались, а пили только сладкие напитки - раствор виноградного сока в воде (lorea), настой из сушеного винограда (passum) или приправленное медом и миррой питье (murrina).

Это свидетельство, переданное Геллием, полностью отражает исконное представление римлян об облике достойной римлянки. Осуждение развязности в женщинах проходит через всю античную традицию о римских нравах. Достаточно привести наблюдения Цицерона (de re publ. IV. fr. 14) о воспитании скромности в римлянках, так что “все женщины обходились без вина”[32]. Упомянем еще сентенцию Плутарха: поцелуи женщин с родственниками были в Риме в обычае, потому что они могли разоблачить пьющую вино (Plut. Quaest. Rom. 6).

Отношение к женщинам - пьяницам как к преступницам античная традиция возводит к Ромулу. По словам Дионисия Галикарнасского (II.25.6), муж вместе с родичами (suggenei'õ) мог такую жену предать смерти[33] наравне с той, что осквернила тело, т.е. предалась разврату. Дионисий особенно подчеркивает римское сужденье о тяжести такого прегрешенья, как женское пьянство, что у греков считается наименьшим из грехов.

И отнесение столь сурового наказания за пьянство на счет Ромула, и упоминание родового суда позволяют рассматривать эту норму как восходящую к обычному праву, как действительно древнюю.

Вместе с тем, той же глубокой древности принадлежат другие установления, касающиеся женщин. Так за Ромулом числится запрещение продавать жен в рабство (Plut. Rom. 22), а за Нумой Помпилием - продавать женатого сына, притом с примечательным обоснованием: чтобы свободная не оказалась женой раба (Plut. Num. 17). Укоренившееся в Риме уважительное отношение к женщине контрастировало в глазах грека Дионисия с древней эллинской практикой. Однако высокое сравнительно с гречанками положение римлянки в обществе не зачеркивало отцовского характера римской семьи и самовластья ее главы, pater familias. Об этом выразительно сказано в упомянутой выше речи М. Порция Катона “О приданом” (Gell. X.23). Приведем отрывок из нее, выписанный Авлом Геллием: “Когда, говорит [Катон], муж с женой разводится, он является для жены судьей вместо цензора, и, если женой совершается нечто неподобающее и позорное, он имеет [над ней] как бы высшую власть (imperium)”[34] .

В данном случае слово imperium употреблено как общее обозначение власти, вместо и для усиления potestas, т.е. частноправового института.

В другом месте “Аттических ночей” Геллий касается соотношения potestas частного человека и imperium магистрата (II.2). Это - уже рассмотренный на предыдущих страницах очерк о встрече проконсула Кв. Фабия, ехавшего верхом, с сыном-консулом. Обратим внимание на то, что старику-отцу пришлось подчиниться сыну не потому, что его должностное положение было ниже, а потому что отцовская власть была противопоставлена магистратской, представляющей волю народа, в результате чего должностной, консульский imperium и перевесил (II.2.13)[35].

В тексте Авла Геллия ясно видна высокая степень власти должностного лица, выраженной термином imperium. Значение империя обусловлено его военным характером. Свидетельств тому в “Аттических ночах” достаточно, хотя и они представлены в характерной для Геллия манере как бы мимоходом. Так обстоит дело с главой X.20. Она очень интересна для историка римского права. В ней разбираются наименования и отличительные черты постановлений собраний народа (populi) и плебса (plebes). Опорой для утверждений Геллия являются сообщения Атея Капитона (X.20.2; 5; 6). Отталкиваясь от его дефиниций, Авл Геллий отмечает, что такого рода постановления выносятся по предложению магистрата (rogante magistratu - X.20.2; rogationes - X.20.7-10). Генеральное постановление (iussum) всего народа (populi) или плебса (plebis) - это lex (X.20.2). Но именуются эти генеральные постановления все же по-разному. Закон, принятый только плебсом, называется плебисцитом (plebiscitum - X.20.6). Заметим попутно, что вариации наименований отражают ту стадию римской истории, когда populus (народ) и plebs (плебеи) представляли собой разные социальные группы, т.е. ту стадию, которая осталась для Геллия в далеком прошлом[36].

Следует еще вспомнить, что lex и plebiscitum после 287 г. до н.э. объединяла не только магистратская рогация, но еще и то, что оба они распространяются на всех граждан (universis civibus - X.20.4). В свете этого положения никакие комициальные постановления, касающиеся отдельных лиц, будь то Помпей, Цицерон или Клодий законами (leges) не являются[37], а должны называться привилегиями (privilegia - X.20.4). Отметим, что слово это имеет прозрачную этимологию; privilegia < от privus (отдельный, отдельно взятый, собственный).

Постепенно, однако, разница в значении терминов, по наблюдению Геллия, стерлась. Поэтому даже Г. Саллюстий Крисп, который по признанию нашего ритора, придерживался точного смысла слов, уступил обыкновению и назвал полученную Гн. Помпеем привилегию, законом (X.20.10). Можно думать, что речь у Геллия идет о законе Габиния 67 г. до н.э., который предоставлял Гн. Помпею неограниченные полномочия по борьбе с пиратами. Особенность этого постановления заключалась в том, что впервые чрезвычайные полномочия вручались частному человеку. Но в интересах нашей темы важно понять суть полученного Помпеем imperium. Это было поручение военного характера, Помпей отправлялся на войну, таким образом его империй был высшей военной властью.

Тот же характер империя просматривается в разобранной ранее главе, где были зафиксированы различные аспекты властных полномочий плебейских трибунов (XIII.12). В частности, отмечалось отсутствие у них права призывать к себе на суд. Далее следовала ремарка: таким правом владели консулы и прочие магистраты, которые обладали империем (XIII.12.6). Но именно консулы, как хорошо известно, были носителями высшей военной власти.

Один из очерков “Аттических ночей” построен на фундаменте сообщений авгура М. Мессалы, которые содержались в I-й книге его труда “Об ауспициях” (Gell. XIII.15). В этом очерке говорится о распределении птицегаданий между ординарными магистратами, а в более точном переводе - между двумя группами носителей власти potesatas[38]. Далее власть их обозначается двумя терминами - potestas и imperium. По данным М. Мессалы, носителями империя были консулы и преторы, однако консульский империй сравнительно с преторским считается большим (inperium maior - XIII.15.4)[39]. Поскольку в этой же главе “Аттических ночей” великие ауспиции отнесены к таким обладателям власти (potestas), как консулы, преторы и цензоры, а об объеме властных полномочий в виде империя говорится только на примере консулов и преторов, можно смело утверждать, что здесь гражданской власти (potestas) империй (imperium) противопоставлен именно как верховная военная власть, которой цензоры не имели. Иначе говоря, тут подчеркивается соотношение imperium и potestas как высшей военной и высшей гражданской власти.

Не раз говорит Геллий о наличии промагистратского проконсульского империя применявшегося в провинциях. Так он пересказал сообщение Апиона Плистоника, содержащееся в V-й книге его Египетских историй. Этот автор поведал о необыкновенном событии, происшедшем в Риме, чему он сам был свидетелем[40]. Там в Великом цирке была устроена травля зверей. Со страшным львом, огромной величины и ужасно рычавшим, предстояло сразиться Андроклу, рабу некоего консуляра. Но кровавое зрелище не состоялось. Свирепый царь зверей вместо того, чтобы наброситься на, казалось бы, обреченного невольника, вдруг начал к нему ласкаться. Удивленный Цезарь, присутствовавший на цирковом представлении, призвал к себе Андрокла и спросил о причинах столь необыкновенного поведения льва. Тогда тот рассказал ему, что был рабом жестокого человека, который ежедневно бил его плетьми, и это вынудило несчастного бежать в пустыню и спрятаться в пещере. В это его убежище забрел как-то раненый в лапу лев. Андрокл вылечил страдавшее от боли животное. Оно-то и оказалось вместе с ним на арене римского цирка и узнало своего спасителя. Имени своего жестокого господина Андрокл не назвал, но сообщил, что тот находился в провинции Африка в качестве правителя с проконсульским империем (proconsulari imperio - V.14.17). Еще раз проконсульский империй походя упоминается в “Аттических ночах” со ссылкой на IX книгу Валерия Максима в связи с другим примечательным эпизодом. Как-то к Гн. Долабелле, правителю провинции Азия была приведена женщина, жительница Смирны. Ее обвиняли в отравлении мужа и сына. Женщина в содеянном созналась и объяснила причину убийства. Заключалась она в том, что эти ее муж и сын в свою очередь убили другого ее сына от первого брака, прекрасного и доброго юношу. Долабелла обсудил происшествие в местном совете. Но дело зашло в тупик, так как убийство женщиной было безусловно совершено, и злодеяние убитых было несомненно. Тогда Долабелла передал дело в афинский ареопаг, искусный и опытный суд. Ареопагиты, приняв во внимание все обстоятельства, прибегли к оригинальному способу высказать окончательное суждение, приказав и женщине-убийце и заявившему о ее преступлении явиться к ним за окончательным решением через сто лет (XII.7.6).

Правитель Долабелла, участвовавший в этой истории, назван Геллием наместником провинции Азия, которой он управлял посредством проконсульского империя[41]. В данном случае проконсул выступает в качестве последней судебной инстанции для провинциалов, хотя и действует с учетом мнения местного совета. Таким образом, imperium proconsulare является верховной властью в провинции, включая судебную власть.

С несколько другим оттенком фигурирует imperium, согласно Геллию (VI.3=VII.3), у М. Порция Катона в его речи “За родосцев”. Геллий знаком с ней либо по копии, либо по пересказу с приведением цитат из нее[42], принадлежащему вольноотпущеннику и секретарю М. Туллия Цицерона Тирону. Пересказ речи Катона с критическим разбором ее содержания находился в письме Тирона к Кв. Аксию, другу своего патрона, т.е. Цицерона. Письмо это известно Геллию (VI.3.54=VII.3.54). Не соглашаясь с мнением Тирона о Катоновом произведении, наш ритор изложил суть дела, по которому и выступил со своей речью Катон. Она относится к 167 г. до н.э., когда римляне разгромили своего лютого врага, македонского царя Персея. Многие сенаторы, зарясь, по словам Катона, на богатства родосцев, обвиняли их в антипатии к Риму. Но Катон стал убеждать своих сограждан, только что победоносно завершивших войну, возгордившись на радостях, поступить с Родосом неопрометчиво и наспех, а, - поразмыслив несколько дней, взять себя в руки[43]. Ведь родосцы, по мнению Катона, подобно другим народам, не столько желали победы Персею, сколько боялись оказаться “под единственно нашей властью (imperio), у нас в рабстве”[44]. Здесь, можно думать, империй все-таки, - не государственно - правовая категория, а выражение фактической гегемонии Рима в Восточном Средиземноморье на базе военной силы. В самом деле, Геллий называет Родос государством, бывшим дружественным и союзным римскому народу (civitas, cum amica atque socia populi Romani foret - Gell. VI.3.2=VII.3.2) в войне с Македоний. О вовлечении родосцев союз (societatem) для войны с Персеем сообщает и Ливий (Liv. 44.14.9). Но это, скорее, - военный, временный союз. Об установлении союзных отношений уже после Персеевой войны говорит Полибий (Pol. 31.7.19). Это ближе к государственно - союзным отношениям, чего у Геллия в рассматриваемом месте нет. Однако понятие imperium как высшей военной власти, выходящей за пределы римского общества в тексте Геллия несомненно.

В связи с другим вопросом мы уже останавливались на сравнении Геллием мастерства знаменитых ораторов - Г. Гракха, М. Цицерона и М. Катона (Gell. X.3). Сопоставление писательской, или ораторской манеры этих корифеев ведется на материале их выступлений на одну и ту же тему. Взяты речи, посвященные обличениям злоупотреблений римских магистратов как в Италии (до вхождения ее населения в римское гражданство), так и в провинциях (в Малой Азии). В частности, Геллий передает, что М. Катон возмутился в речи “О ложных битвах” поведением Кв. Минуция Терма, который “жаловался на то, что децемвиры проявили мало заботы о его пропитании. Он повелел сорвать с них одеяния и бить плетьми. Многие люди видели, как децемвиров секли бруттийцы” (X.3.17)[45]. Осуждая Терма, Катон восклицал: “Кто же может снести такое злодеяние, такую власть (imperium), такое рабство”. (Gell. X.3.17).

Чтобы понять смысл этого империя, следует вспомнить, кем был Кв. Минуций Терм. Его cursus honorum можно проследить по сочинению Т. Ливия: в 197 г. до н.э. он стал курульным эдилом[46] (Liv. 32.27.8); в 196 состоял в коллегии триумвиров по выводу колонии (Liv. 32.29.4); в 195 исполнял должность претора (Liv. 33.24.2); в 194 г. до н.э. был пропретором в провинции Ближняя Испания (Liv. 33.26.2); в 193 - консулом (Liv. 34.55.1), а на 192 г. до н.э. получил проконсульство в Лигурии (Liv. 34.55.6). Значит, начиная со 195 г. до н.э. Кв. Минуций Терм, находясь в должности претора, обладая, как полагалось при этой магистратуре, высшей военной властью. Получив пропреторские полномочия в Испании, а затем проконсульские в Лигурии, он, вместе с тем, расширил свой империй до власти над этими территориями. Впрочем, то же с известными оговоркамиможно сказать и о его претуре. В источнике нет сведений об отправке претора Минуция за пределы Италии, которая, как известно, до второй половины I в. до н.э. мыслилась как часть Апеннинского полуострова до реки Рубикон. Расправа с децемвирами может указывать на его деятельность на италийской земле, потому что децемвиры были ординарной магистратурой в Умбрии[47]. Эта область с конца IV в. до н.э. в силу deditio, т.е.сдачи на милость победителя, была в подчинении у Рима. На ее земле римляне основывали колонии и провели военностратегическую Фламиниеву дорогу[48]. Конечно, действия Минуция, судя по реакции на них со стороны Катона, воспринимались как нарушение этики. но в осуждениях Катона слышится именно нравственный посыл, а не протест против усиления позиций Рима. Здесь просматривается, таким образом, фактическая власть представителя Римского государства, основанная на военной силе, над покоренным народом, считавшимся союзным римлянам. Можно сказать, что Италия времени так называемого Римско - италийского союза была полигоном, на котором отрабатывалось расширение imperium как высшей военной власти до полноты власти над завоеванной территорией. Практика римских магистратов в условиях Италии была перенесена в провинции, где она обретала форму государственно - правового института. Инструментом такого перехода был пропреторский и проконсульский империй. Правда, в республиканскую эпоху[49] промагистратура хоть и позволяла продлить imperium, но в ограниченных пределах провинции, выделенной промагистрату. Однако объем промагистратского империя был увеличен, поскольку включал в себя весь спектр властных полномочий, а не только военную власть.

В некоторых главах “Аттических ночей” слышится особое звучание imperium. Начнем с пассажа о споре Рима и Карфагена за господство.

Геллий отталкивается от свидетельств, найденных им в древних писаниях (in litteris veteribus) о том, что жизненная сила (vigor), энергия (acritudo) и величие (amplitudo) римского и пунийского народов некогда были равны (X.27.1). Развивая далее тему, ритор замечает: “Сражение (у римлян) шло с другими народами за господство каждого (из них), с пунийцами же - за власть над всеми землями (de omnium terrarum imperio - X.27.2)[50].

Как ясно видно, imperium в данном случае означает не высшую военную власть магистрата, а власть римского народа над территориями, над странами. Поскольку затем у Авла Геллия говорится, что полководец Кв. Фабий отправил в Карфаген символы и войны и мира (или изображения этих символов, как сообщает Варрон) на выбор пунийцев[51], дело было в 218 г. до н.э., т.е. после I пунической войны. Но в те поры не только Карфаген, а и Рим владел уже заморскими землями, так что оба государства представляли из себя крупные державы. Таким образом, выражение “imperium omnium terrarum” в данном историческом контексте может быть понято как Римская империя. Классический пример такого понимания в нашей отечественной науке - это “Очерки истории Римской империи” Р.Ю.Виппера[52], охватывающие историю Рима, кончая установлением и развитием принципата Августа, т.е. по сути началом императорской эпохи.

Еще более отчетливо слышится это значение imperium в следующих главах “Аттических ночей”. Одно такого рода использование термина imperium связано с героем опять-таки римско - карфагенской, именно II пунической войны, с П.Корнелием Африканским (Старшим). В качестве источника Авл Геллий называет Анналы (Gell. IV.18. Adnotat.). В очерке, посвященном великому победителю Ганнибала Публию Сципиону говорится о достойном его поведении во время громкого процесса против его брата, Луция Сципиона Азиатского. На этих событиях Геллий останавливается и в другом рассказе (VI.19.2-7=VII.19.2-7), нами выше уже отмеченном. Сюжет, о котором пойдет речь, имеется и в изложении Ливия (38.56.2; 57.3). Однако, обратимся к тексту Авла Геллия из IV-й его книги. В нем рассказано об обвинении уже самого Сципиона Африканского в утаивании финансов из сирийской добычи. В ответ на требование со стороны плебейского трибуна М. Нэвия дать отчет в деньгах, полученных Римом от царя Антиоха, побежденного Луцием Сципионом, Публий Сципион, бывший легатом своего брата в сирийской войне, сказал: “Я вспоминаю, квириты, что сегодняшний день - это день, в который я одержал верх на Африканской земле в великой битве над пунийцем Ганнибалом, злейшим врагом вашей империи, и добыл вам мир и замечательную победу” (IV.18.3)[53].

Ниже в той же главе сообщается, что плебейские трибуны Петилии, по наущению Сципионова недруга, М. Катона стали настаивать на отчете Сципиона, на прочтении им вслух всех расчетов и на сдаче их в казну (aerarium). Тогда возмущенный спаситель Рима вынул из складок своей тоги сложенные записи (prolato libro) о денежных средствах и прочей добыче, заявил, что никогда этого не сделает (IV.18.9-11) и “тотчас же на глазах у всех эти записи собственными руками разодрал и изорвал, только страдая из-за того, что требуют отчета за деньги, полученные из добычи у того, кому должно бы выразить признательность за спасение империи и государства” (IV.18.12)[54].

Обратим внимание на последние слова в цитате. Она содержит в себе два понятия - римской civitas[55] и совокупности всех подвластных ей территорий, Италии и провинций (imperium).

Приведем еще цитату из “Аттических ночей” (X.7.Adn.; 1): “Из рек, которые текут за пределами Римской империи, самой первой по величине является Нил, второй - Истр, ближней - Родан, как, помнится, пишет М. Варрон.

Из всех рек, которые текут в моря, где находится Римская империя, (и во) внутреннее (море), как зовут его греки, величайшей считается Нил...”[56].

В приведенном тексте видны топографическое, географическое значение imperium, т.е. страна; а также политический смысл термина - страна, принадлежащая римлянам, Римская держава.

Наиболее раннее в сохранившихся текстах упоминание imperium в последнем значении, как это заметил еще Т.Моммзен[57], принадлежит Цицерону. Ему знакома широкая смысловая гамма термина imperium, включая власть, господство, владычество (de re publ. III.28; de off. II.8.27).

В трактате “О государстве” (III.15) великий оратор произносит знаменательные слова о благоразумном стремлении (sapientia) людей наряду с желанием увеличить средства, богатства (opes, divitias), также о стремлении к расширению границ империи (fines imperii propagare).

Тут безусловно нельзя понимать под империей высшую военную власть магистратов, что усилило бы консульские, хуже того - диктаторские полномочия. Ведь это вело бы к укреплению власти отдельных лиц в ущерб сенату. “Благоразумие” такой устремленности никак не укладывается в политические идеалы Цицерона.

Следует еще учесть, что желательное раздвижение границ предполагается в трактате Цицерона за счет “чужого” (aliquid de alieno) т.е. за счет чужой земли, чужой территории.

Сопряженность высшей власти и территориально - державный смысл империи вытекают из слов, вложенных Цицероном в уста одного из участников диалога, Фурия Фила: “Не буду говорить о других народах, но наш народ, о первоначале которого сказал во вчерашней беседе (Сципион) Африканский, (народ), под чьей высшей властью (imperium) уже находится весь мир...”[58]. Отметим вместе с тем, что в значениях власти imperium включен в публично - правовую сферу.

Итак, imperium фигурирует у Авла Геллия в качестве полисемантичного термина, обозначающего высшую военную власть, полноту власти правителей (царей, магистратов, промагистратов), наконец, - совокупность территорий под властью Рима.

Выскажем еще одно соображение: семантическое развитие термина imperium аналогично смысловому развитию термина provincia. Действительно, первоначально последнее слово означало поручение магистрату, в первую очередь военного характера. Поясним это на примерах.

Рассказ о событиях 199 г. до н.э. Ливий (XXXII.1.1-2) начинает таким образом: “Консулы и преторы, вступившие в должность в мартовские иды, жребием поделили между собою провинции. Луцию Лентулу досталась Италия, Публию Виллию - Македония, а из преторов Луцию Квинкцию - городская претура, Гнею Бебию - Аримин, Луцию Валерию - Сардиния”[59]. Затем у Ливия говорится о характере полученных этими высшими должностными лицами провинций: это - набор легионов одному, передача имеющихся на месте легионов - другому консулу; защита Аримина, наделение землей воинов, отслуживших свой срок в Испании, Сицилии и Сардинии - прочим магистратам (Liv. XXXII.1.3).

Из этого сообщения Ливия вытекает во-первых, многообразие поручений, названных провинциями, во-вторых, - преобладание поручений, связанных с военными нуждами Рима, и в-третьих, реализация должностных провинций - поручений как в Италии, так и в равной мере и за ее пределами, в подвластных Риму районах.

Под 197 г. до н.э. у Ливия (XXXII.28.1-2) значатся консульские и преторские провинции, включавшие судебные дела в Городе, т.е. между гражданами, а также - с участием иностранцев, и направление в Сицилию, Ближнюю Испанию и т.д. Безусловно, отмеченная провинция претора Сергия в самом Риме исключает понимание интересующего нас термина иначе, чем поручение по осуществлению судопроизводства, но отправка претора Манлия в Сицилию означает более широкие полномочия, т.е. управление территорией, а сама Сицилия выглядит уже провинцией в значении внеиталийской подвластной Риму страны. Об утверждении в сознании римлян именно такого содержания термина provincia красноречиво свидетельствует сообщение все того же Ливия о том, что пришлось на 197 г. до н.э. избрать впервые шестерых преторов, потому что “число провинций росло, и держава расширялась” (Liv. XXXII.27.6).

Еще один красноречивый пример: На 195 г. до н.э. сенат назначил обоим консулам Италию, но они потребовали включить в жеребьевку провинций и Македонию (Liv. XXXIII.25.4; 10), тгда еще не покоренную Римом.

Словоупотребление Ливия показывает расширение понимания термина provincia от поручения магистрату разного характера, но особенно связанного с военными действиями, через магистратское управление какой-либо областью от имени римского народа, к подвластной Риму территории вне Италии. Последнее и закрепилось благодаря завоеванию Римом многих стран в Средиземноморье и даже в прилегающих к ним континентальных регионах. Это неоднократно и наглядно демонстрируется произведением самого Авла Геллия (II.2.1; IV.18.8; V.14.17; X.3.13; XII.7.1; XIII.20.10; XV.4.3; 4; 12.2-3).

Следует заметить, что эволюция, обогащение содержания терминов imperium, как и provincia, от значения высшей военной власти магистрата или поручения ему до совокупности всех подвластных Риму территорий в первом случае и до покоренной области, входящей в эту совокупность - во втором случае облегчались тем, что и империй и провинция в качестве понятий власти, властных функций, относились к публично - правовым институтам.

Но именно в таком значении, как страна, государство перешел термин imperium в языки нового времени. От Рима же было унаследовано современной историографией расширение данного понятия: под империей стали разуметь не просто обширное государство, включающее разнородные в социальном, культурном и этническом отношениях части, но государство с монархической формой правления.

Видимо публично - правовой принадлежностью imperium можно объяснить тот факт, что это слово наряду с potestas, но не manus и не mancipium, использовалось Геллием в качестве обобщающего термина, означающего власть вообще, без каких бы то ни было спецификаций.

При чтении “Аттических ночей” бросается в глаза еще один важный факт. Исторические примеры, отобранные Геллием для риторических упражнений и расширения кругозора практикующих риторов - из римского прошлого. Приводимые им случаи и рассуждения относятся к царскому и республиканскому периодам, когда зарождался, формировался и жил римский полис = civitas. Сущностной чертой римской цивитас было наличие двуединой формы собственности на землю, т.е. частной собственности гражданина и общенародной (ager publicus) - всего гражданства в целом. Характер этой типично античной социально - политической структуры, т.е. civitas сказался на всех сферах жизни тогдашнего Рима[60] и во внутренней политике, включая ее аграрный аспект и сословную борьбу, а также в военной экспансии, в идеологии и в организации религиозных культов. Отразился он и в многообразной терминологии власти, функционировавшей и как частно - и как публично - правовой институт, в терминах, которые со знанием дела, с опорой на солидные первоисточники использовал Авл Геллий. Подчеркнем в связи с этим то примечательное обстоятельство, что при наличии в его время вполне квалифицированного учебника по римскому праву, т.е. Институций Гая, Геллий на него не ссылается, предпочитая обращаться к документам и к научным трудам древних правоведов и историков. Все сказанное обеспечивает “Аттическим ночам” место важного источника по истории Рима и римского права.

L’esame delle parole che incontriamo da Gellio - manus, mancipium, potestas e imperium permette di individuare varie sfumature dei loro significati - nell’ambito della vita quotidiana, come termini sociali e giuridici. In base al loro studio nel contesto delle “Notti attiche” aumenta la possibilitа di ricostruire l’uso reale delle norme giuridiche nella vita romana dall’epoca arcaica fino al II s. d. Cr. Se manus e mancipium vengono adoperati nella sgera del diritto privato, potestas si usa anche nella sfera del diritto pubblico, il che dа prova dell’uso di questa parola come d’un termine generale di potere come tale. Imperium nel campo del diritto privato и adoperato solo in senso figurato. Il suo carattere quasi esclusivamente del diritto pubblico serve da base per estendere il termine imperium sul concetto di Stato, cioи dell’insieme di territori sotto il potere di

MAJAK I.L.

L’IDEA DEL POTERE NELL’OPERA DI AULO GELLIO

(RIASSUNTO)

Roma. Il senso territoriale dell’imperium fu ereditato dai periodi storici successivi ed aricchito di idee sulle variazioni delle forme di potere statale.

L’indagine ha dimostrato che le fonti che adoperт Aulo Gellio nella creazione della sua opera sono molteplici e varie. Di solito Aulo Gellio fornisce dei precisi riferimenti alle opere degli annalisti di maggiore e minore generazioni, all’antiquario eruditissimo Varrone, ai giuristi famosi - Ateo Capitone, Antistio Labeone, Masurio Sabino ed altri, nonchй sui documenti piъ svariato, ma non all’opera del suo celebre contemporaneo Gaio, il che и spiegabile con il genere della sua opera, delle “Istituzioni”. Lo studio del testo delle “Notti attiche” ic permette di trarre la conclusione sull’informativitа e sulla grand’attendibilitа delle notizie trasmesse da Aulo Gellio.

[1] Модестов В.И. Лекции по истории римской литературы, читанные в Киевском и С.-Петербургском университетах. Спб., 1888. С. 229-235.

[3] К.Ф.Торманн вслед за Моммзеном толкует и manus и mancipium в связи с физическим действием хватания рукой (manum capere), которое уже в архаическое время стало правовым действием, от чего произошло понятие власти. При этом, по его мнению, разграничить manus и mancipium в таком значении не представляется возможным. См.: Thormann K.F. Der doppelte Ursprung der Mancipatio. Ein Beitrag zur Erforschung des frührömischen Rechtes unter Mitberücksichtigung des Nexum. Münch., 1943. S. 59-63.

Л.Л.Кофанов (Обязательственное право в архаическом Риме (VI-IV вв.) М., 1994. С. 110, 112, 180) рассматривает mancipium как сакральное обязательство и подчеркивает его отличие от nexum. Если nexum осуществляется только между частными лицами в виде условного отчуждения res mancipi, то mancipium представляет собой обязательственный договор между гражданской общиной в целом и ее отдельными группами, будь то род, коллегия или соседская община. Заметим, что рассмотрение mancipium в таком ракурсе выводит его за пределы частно - правовых отношений.

3а Gell. IV.3.3: paelicem autem appellatam probrosamque habitam quae iuncta consuetaque esset cum eo, in cuius manu mancipioque alia matrimonii causa foret, hac antiquissima lege ostenditur, quam Numae regis fuisse accipimus. См. также: Fest. p. 248. pelices.

[4] Gell. XVIII.6.8-9: matronam dictam esse proprie, quae in matrimonium, cum viro convenisset, quod in matrimonio maneret, etiamsi liberi nondum nati forent, dictamque ita esse a matris nomine, non adepto iam, sed cum spe et omine mox adipiscendi, unde ipsum quoque “matrimonium”dicitur, “matrem, autem appellatam esse eam solam, quae in mariti manu mancipioque aut in eius, in cuius maritus manu mancipioque esset, quoniam non in matrimonium tantum, sed in familiam quoque mariti et in sui heredis locum venisset. О принадлежности mater familias браку cum manu см.: Cic. Top. 3.14.

[5] Gai. I.111: “...sed hoc totum ius partim legibus, partim ipsa desuetudine oblitteratum est.”См. также: Смирин В.М. Патриархальные представления в сознании римлян // Культура древнего Рима. Т. 2. М., 1985. С. 44-45.

[6] Маяк И.Л. Женщина в раннем Риме (V-IV вв. до н.э.) // Женщина в античном мире. Сборник статей. М., 1995. С. 92-93.

[7] Gell. XX.10.7-8: “Manum conserere...Nam de qua re disceptatur in iure [in re] praesenti, sive ager, sive quid aliud est, cum adversario simul manum prendere et in ea re sollemnibus verbis vindicare...”

[8] Gell. XX.10.1: “ex iure manum consertum verba sunt ex antiquis actionibus...”. Gell. XX.10.3: “Ex Ennio ergo, inquam, est, magister, quod quaero.”

[9] Gell. VI.4=VII.4: “Cuiusmodi servos et quam ob rem Caelius Sabinus, iuris civilis auctor, pilleatos venundari solitos scripsit; et quae mancipia sub corona more maiorum venierint; atque id ipsum “sub corona”quid sit.”

[10] Gell. VI.4.2=VII.4.2: “Cuius rei causam esse, ait, quod eiusmodi condicionis mancipia insignia esse in vendundo deberent, ut emptores errare et capi non possent, neque lex vendundi opperienda esset, sed oculis iam praeciperent, quodnam esset mancipiorum genus.”

[11] Gell. VI.4.3=VII.4.3: “...antiquitus mancipia iure belli capta coronis induta veniebant, et idcirco dicebantur sub corona venire.”Параллельное свидетельство см.: Fest. sub corona. p. 400, 401. О древности обычая говорит не только слово antiquitus, но и ссылки на источники сведений, более ранних писателей, знатоков старины, Целия Сабина (I в.) и Катона Старшего (конец III - первая половина II в. до н.э.).

[12] Gai. I.116: “Superest, ut exponamus, quae personae in mancipio sunt.”

[13] Gell. V.19.3: “Adoptantur autem, cum a parente, in cuius potestate sunt, tertia mancipatione in iure ceduntur, atque ab eo, qui adoptat, apud eum, apud quem legis actio est, vindicantur.”

[14] Gell. V.19.4: “Adrogantur hi, qui, cum sui iuris sunt, in alienam sese potestatem tradunt, eiusque rei ipsi auctores fiunt.”

[15] Gell. V.19.9: “Velitis iubeatis, uti L.Valerius L.Titio tam iure legeque filius si et, quam si ex eo patre matreque familias eius natus esset, utique ei vitae necisque in eum potestas si, uti patri endo filio est. Haec ita uti dixi, ita vos, Quirites, rogo.”

[16] Gell. V.19.10: “Neque pupillus autem, neque mulier, quae in parentis potestate non est, adrogari possunt; quoniam et cum feminis nulla comitiorum communio est et tutoribus in pupillos tantum esse auctoritatem potestatemque fas non est, ut caput liberum fidei suae commissum, alienae condicioni subiciant.”

[18] Cic. de re pub. I. fr. 3: “Sic quoniam plura beneficia continet patria et est antiquior, quam is, qui creavit, maior ei profecto, quam parenti debetur gratia”.

[19] Gell. II.2.13: “Posuimus igitur verba ipsa Quadrigarii ex annali eius sexto transscripta.”

[20] Gell. II.2.6:”...Sedeat hic potius, qui populi Romani magistratus est.”

[21] Gell. II.2.9: “In publicis locis atque muneribus atque actionibus patrum iura cum filiorum, qui in magistratu sunt, potestatibus collata interquiescere paululum et conivere, sed cum extra rem publicam in domestica re atque vita sedeatur, ambuletur, in convivio quoque familiari discumbatur, tum inter filium magistratum et patrem privatum publicos honores cessare, naturales et genuinos exoriri.”

[22] Gell. II.15.4: “Sicuti capite VII legis Iuliae priori ex consulibus fasces sumendi potestas fit, non qui pluris annos natus est, sed qui pluris liberos, quam collega, aut in sua potestate habet, aut bello amisit.”

[23] Геллий передает еще одну версию событий, основанную не на постановлении трибунской коллегии и не на древних анналах, а исходящую от младшего анналиста Валерия Анциата. Этот автор сообщает, что речь шла не о штрафе, а о грозных обвинениях Луция Сципиона в похищении денег царя Антиоха, полученных победившим его римским государством (res publica). При этом защитил Луция от тюрьмы именно Тиберий Гракх отец, не любивший Сципиона Африканского, уже после смерти последнего.

[24] Gell. XI.3.2: “Aliter enim dici videbam <<pontifices pro conlegio decrevisse>>, aliter <<quempiam testem itroductum pro testimonio dixisse>>, ..., aliter <<tribunum plebis pro potestate intercedisse”.

[25] Gell. XIII.12.9: “quam ob causam tribuni, qui haberent summam coercendi potestatem, ius vocandi non habuerint”.

[26] Gell. XIII.13.1: “Cum ex angulis secretisque librorum ac magistrorum in medium iam hominum et in lucem fori prodissem, quaesitum esse, memini, in plerisque Romae stationibus ius publice docentium aut respondentium an quaestor populi Romani a praetore in ius vocari posset”.

[27] Gell. XIII.13.4: “...Qui potestatem neque vocationis populi viritim habent neque prensionis, eos magistratus a privato in ius quoque vocari est potestas. M.Laevinus, aedilis curulis, a privato ad praetorem in ius est eductus; nunc stipati servis publicis non modo prendi non possunt, sed etiam ultro submovent populum”.

[28] Gell. XIII.15.4: “...Patriciorum auspicia in duas sunt divisa potestates. Maxima sunt consulum, praetorum, censorum. Neque tamen eorum omnium inter se eadem aut eiusdem potestatis, ideo quod conlegae non sunt censores consulum aut praetorum, praetores consulum sunt...”.

[29] Cic. de re publ. II.13: “...Qui ut huc venit, quamquam populus curiatis eum comitiis regem esse iusserat, tamen ipse de suo imperio curiatam legem tulit...”.

[30] Cic. de re publ. II.17: “...isque de imperio suo exemplo Pompili populum consuluit curiatim”.

[31] Маяк И.Л. Римляне ранней Республики. М., 1993. С. 114-115.

[32] Cic. de re publ. IV. fr. 14: “Ita magnam habet vim disciplina verecundiae; carent temeto omnes mulieres.” См. также Val. Max. 2.1.5: “...viniusus olim feminis ignotus est....”

[33] Dionys. II.25.6: “...qvanavtw/ Zhmiou'n sunecwvrhsen oJ Rwmuvloõ, wJõ aJmarthmavtwn gunaikei, wn e[scata...”

[34] Gell. X.23.4: “ Vir, inquit, cum divortium fecit, mulieri iudex pro censore est, imperium, quod videtur, habet, si quid perverse tetreque factum est muliere...”

[35] Gell. II.2.13: “... Fabius imperio paret et filium conlaudavit, cum imperium, quod populi esset, retineret”.

[36] Маяк И.Л. Римляне ранней Республики. М., 1993. С. 63-92.

[37] Gell. X.20.3: “Ea definitio si probe facta est, neque de imperio Gn. Pompei neque de reditu M. Ciceronis neque de caede P. Clodi quaestio neque alia id genus populi plebisve iussa <<leges>> vocari possunt”.

[38] Gell. XIII.15.4: “Patriciorum auspicia in duas sunt divisa potestates...”.

[39] Gell. XIII.15.4: “...quia imperium minus praetor, maior habet consul..”.

[40] Gell. V.14.4: “...neque audisse, neque legisse, sed ipsum sese in urbe Roma vidisse oculis suis confirmat”.

[41] Gell. XII.7.1: “Ad Gn. Dolabellam, proconsulari imperio provinciam Asiam obtinentem, deducta mulier Smyrnaea est”.

[42] Gell. VI.3.14.=VII.3.14: “cuius verba haec sunt”.

[43] Gell. VI.3.14=VII.3.14: “...uti haec res aliquot dies proferatur, dum ex tanto gaudio in potestatem nostram redeamus”.

[44] Gell. VI.3.16=VII.3.16: “...Ne sub solo imperio nostro in servitute nostra essent...”.

[45] Gell. X.3.17: “...Dixit a decemviris parum bene sibi cibaria curata esse. Iussit vestimenta detrahi atque flagro caedi. Decemviros Bruttiani verberavere, videre multi mortales”. Далее Геллий пояснил, что “бруттийцы” - это отряд стражников для отъезжавших в провинции магистратов. Во время II пунической войны жители Бруттия оказали поддержку Ганнибалу. В наказание за это римляне не считали их союзниками (socii) и не записывали их в войско, а использовали на презренных работах, бывших уделом рабов. (X.3.19).

[46] Фридрих Мюнцер датирует 198 г. до н.э. См.: Mьnzer F. Rцmische Adelsparteien und Adelsfamilien. Stuttg., 1920. S. 146.

[47] Rosenberg A. Der Staat des alten Italiker. Berl., 1913. S. 50.

[48] Маяк И.Л. Взаимоотношения Рима и италийцев в VI-IV вв. до н.э. М., 1971. С. 62, 81, 82, 86.

[49] Guarino A. Storia del diritto romano. Napoli, 1990. P. 237.

[50] Gell. X.27.2: “Cum aliis quidem populis de unius cuiusque republica, cum Poenis autem - de omnium terrarum imperio decertatum.”

[52] Виппер Р.Ю. Очерки истории Римской империи. Берлин, 1923.

[53] Gell. IV.18.3: “...memoria, inquit, Quirites, repeto, diem esse hodiernum, quo Hannibalem poenum, imperio vestro inmicissimum, magno proelio vici in terra Africa pacemque et victoriam vobis peperi spectabilem”.

[54] Gell. IV.18.12: “eumque librum statim coram discidit suis manibus et conserpsit, aegre passus, quod cui salus imperii ac reipublicae accepta ferri deberet rationem pecuniae praedatae posceretur”.

[55] res publica и civitas употреблялись римлянами как равнозначные слова (Cic. de re publ. I.26; 31; 32; 37; II.29).

[56] Gell. X.7.Adn; 1: “Fluminum, quae ultra imperium Romanum fluunt, prima magnitudine esse Nilum, secunda Histrum, proxima Rodanum, sicuti M. Varronem memini scribere.

Omnium fluminum, quae in maria, qua imperium Romanum est, fluunt, quam Graeci th;n ei[sw qavlassan appellant, maximum esse Nilum consentitur”.

[58] Cic. de re publ. III.15: “...Ut iam omittam alios, noster hic populus, quem Africanus hesterno sermone a stirpe repetivit, cuius imperio iam orbis terrae tenetur...”.

[59] Перевод под ред. М.Л.Гаспарова, Г.С.Кнабе, В.М.Смирина.

[60] Маяк И.Л. Римляне ранней Республики. М., 1993; Штаерман Е.М. От гражданина к подданному // Культура древнего Рима. М., 1985. С. 22-52; Сморчков А.М. Сакральные основы формирования римской цивитас. Автореф. канд. дисс. М., 1991.