Ius Antiquum N. 18 –
2006
М. В. БИБИКОВ*
СИСТЕМА
НАКАЗАНИЙ В
ВИЗАНТИИ
И В
СЛАВЯНСКИХ
ЗАИМСТВОВАНИЯХ
В основе как всей системы византийского права, так и тех разделов, которые касаются наказаний, лежат Юстиниановы нормы законодательства. «Corpus juris civilis» считался на протяжении всего византийского тысячелетия действующим сводом гражданского права. Однако эллинизация публично-правовой власти в начале VII в. на территории Восточно-Римской империи, с которой себя идентифицировали византийцы, делало трудоемким применение в судебной практике огромного четырехчастного свода Юстиниана на латинском, за исключением одной части, языке. Первой грекоязычной сводкой законодательных норм стала изданная в 741 г. (по новейшим датировкам) императорами-иконоборцами «Эклога законов», то есть дословно, – «выдержки из законов». Под «законами», как сказано в преамбуле «Эклоги», имеются в виду нормы «Свода Юстиниана», «исправленные, – как опять-таки сказано в преамбуле, – в духе большего человеколюбия и кротости». Специально системе наказаний посвящен XVII титул «Эклоги». Эти нормы легли в основу всех последующих византийских правовых сводов – «Исагоги», «Прохирона», «Василик», «Шестикнижия». Эти же нормы отражены в славянских и русских правовых памятниках – славянской «Эклоге», «Законе Судном людем», различных вариантах «Кормчих книг» и др.
XVII титул византийской Эклоги является основным источником изучения пенального права, эмансипирующегося из классического римского права, в средневековой Византии. Не случайно эти материалы постоянно находятся в центре внимания как специалистов по истории права, так и авторов общеисторических описаний эволюции как византийской цивилизации в целом, так и ее правовой системы в частности. В преамбуле Эклоги подчеркнуты основные моменты развития норм законодательства Юстиниана, а также декларативно подчеркивалось и отличие характера наказаний в новое время: «Избранные законы – Эклога, составленные в сокращении Львом и Константином, мудрыми и благочестивыми императорами, из Институций, Дигест, Кодекса и Новелл – конституций великого Юстиниана – с внесенными в них исправлениями в духе большего человеколюбия…» (Пр. 1–6). Очевидно, именно к этой идее апеллирует Г. А. Острогорский в «Истории византийского государства», характеризуя Эклогу: «В особенности заслуживают внимания те изменения, которые обнаруживаются в уголовном праве. Они с очевидностью вряд ли были продиктованы духом христианского человеколюбия. Эклога предлагает целую систему телесных наказаний, которые Юстинианово право не знало: отрезание носа и вырывание языка, отсечение руки, ослепление, отрезание и выжигание волос и т. п. Эти ужасные меры членовредительства вводятся, правда, в некоторых случаях взамен смертной казни, но в других также и вместо денежных штрафов в Юстиниановом праве. Поистине восточная страсть к нанесению увечий и к жестоким телесным наказанием, обнаруживаемая в Эклоге в отличие от римского права, была все же в Византии сама по себе уже не нова: история VII в. знает тому множество примеров. В той степени, в какой Эклога отходит от Юстиниановых норм, она предоставляет абрис того обычного права, которое сложилось в Византии на протяжении VII в. Она демонстрирует ту трансформацию, которую византийская правовая действительность и правовое сознание претерпело со времени Юстиниана, трансформацию, которую следует приписать отчасти углублению проникновения христианского мировосприятия, отчасти же – огрублению нравов под восточным влиянием»[1].
Еще сравнительно недавно это обычное право трактовалось как право, испытавшее некоторое воздействие в связи с распространением славянских общин на территории Византийской империи[2]. Однако в таком случае описание системы членовредительских наказаний в византийских нормативных текстах в сравнении с соответствующими славянским заимствованиями ставит трудноразрешимые проблемы перед исследователями. Дело в том, что именно славянские переводные памятники, опирающиеся на византийскую Эклогу, подобно тому как это имело место и в восточноевропейских варварских правдах, сопоставимых в ряде отношений с византийским Земледельческим законом, членовредительство и телесные наказания Эклоги (как и, следует заметить, Земледельческого закона), заменяют на денежные штрафы. Наиболее характерно это выражено в статьях Закона Судного людем, опирающихся на Эклогу.
Вместе с тем совершенно справедливо, что такие пенальные меры, как отрезание языка, клеймение, отсечение руки и другие меры членовредительства, как и ослепление, были знакомы праву и доюстиниановой эпохи. Однако там эти меры применялись лишь в отношении рабов и других низших категорий общества («humiliores»: ср. Nov. Just. 17. 8 [535]; 42. 1 [537]; 134. 13 [556]).
Таким образом, Эклога всего лишь охватывает этой системой пенальных санкций новые слои правонарушителей.
XVII титул Эклоги стал основой системы пенального права славянских народов, отраженной в таких памятниках, как Закон Судный людем и Закон царя Юстиниана. Закон Судный людем сохранил примерно 25 статей, восходящих к рассматриваемому титулу Эклоги, а Закон царя Юстиниана близок идеям санкций византийского Земледельческого закона и отчасти – Эклоги.
Статьи 1, 5, 6, 7, 8, 10, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 21, 22, 23, 25, 27, 29, 30, 31, 32, 33, 35, 40, 41 из XVII титула Эклоги отражены в Законе Судном соответственно в ст. 18, 19, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 12, 13, 14, 15, 16, 17[3].
Ряд этих статей, совпадая в предмете изложения, отличаются, тем не менее, в сути определения наказания от исходных греческих текстов. Но в подавляющем большинстве рассматриваемые статьи обнаруживают совпадение (содержания) греческих текстов со славянскими переводами Эклоги.
Рассматриваемый титул Эклоги касается всевозможных деликтов и нарушений самого разного характера – от преступлений против веры, государства и личности до казусов посягательства на свободу, нравственность, имущественные нарушения, несоблюдения норм брачного и семейного права.
В 1-й статье титула говорится о праве церковного убежища. Этот случай не находит точного эквивалента в законодательстве Юстиниана (ср. Cod. Just. IX. 29. 2(3) [384]).
В числе случаев святотатства, то есть норм посягательства на святость религии, рассматривается и клятвопреступление, ибо инструментом определения истины была клятва на Евангелии (Nov. Just. 124. 1, 2 [545]). Поэтому ложная клятва предстает и в Эклоге как вид преступления, подлежащего суровому наказанию.
Подобного
рода кара
преследует в
византийском
законодательстве
и обвиненных
в
вероотступничестве
(ср. Cod. Just.
Однако в других случаях пенальное право Эклоги соответствует нормам Юстинианова законодательства. В анализируемом титуле рассматриваются колдовство и знахарство, виновные в которых подвергаются казни мечом. В Кодексе Юстиниана (Cod. Just. IX. 18) в подобных случаях также предусматривалась смерть для чародеев и колдунов.
В данной связи следует отметить статью Эклоги (XVII. 44), карающую за изготовление амулетов, создаваемых не для врачебных задач, а скорее из корыстолюбия: в Эклоге предусматривается здесь наказание имущественной конфискацией и изгнанием. Подобный пенальный казус является уникальным.
Особое внимание XVII титул уделяет государственным преступлениям – измене, фальшивомонетничеству, самоуправству, клеветническим доносам.
Подобно законодательству Юстиниана (ср. D. 48. 4; Cod. Just. IX. 8. 3; 5).
Но, чтобы избежать самоуправства, Эклога предлагает передать такого рода дело на личное усмотрение императора, к которому подозреваемый доставляется под охраной.
В соответствии с нормами Юстиниана (Cod. Just. IX. 24 [321–394]), фальшивомонетничество, порча монет карались, как и заговор против государя, смертью. Эклога за подобные преступления предусматривает лишь отсечение руки.
Что касается статьи о самоуправстве, то подобное положение известно и из Кодекса Юстиниана (Cod. Just. VIII. 4; ср. Cod. Th. IV. 22).
Данная статья в славянском праве находит свое полное соответствие в Законе Судном людем[4]. Статья о клевете в Эклоге (ст. 51) соответствует принципам юстиниановских норм: оговоривший какого-либо клеветник подвергается наказанию, примененному по отношению к безвинной жертве[5].
Формы уголовных преступлений, в первую очередь убийства и телесные увечья, разбираются в нескольких статьях XVII титула Эклоги. Принципиальные решения данных казусов следуют за Юстиниановым правом. Так, виновный в убийстве преступник подвергался казни мечом (ст. 42, 45). Также в соответствии с ранневизантийской традицией Эклога различает предумышленные и непредумышленные убийства, степень суровости наказания за которые была различной (ст. 46–49).
В византийском законодательстве определения, касавшиеся случаев увечья, претерпевали дальнейшее развитие: в Эклоге, измененной по Прохирону, дополнительные статьи определяют своего рода таксу в зависимости от характера увечья. На причинившего жертве телесные повреждения накладывалось часто двойное наказание: он платил штраф и вместе с тем должен был оплатить медицинские расходы по лечению потерпевшего (Ecloga ad Proch. m. XVIII. 35. 37).
Показательно, что в этом разделе византийского права, отраженного в Эклоге, измененной по Прохирону, нередко усматривают черты общности с краткой редакцией Русской Правды: «Если кто-нибудь будет избит до крови или до синяков, то не искать этому человеку свидетелей; если же не будет никаких следов [побоев], то пусть придут свидетели; если же не может привести свидетелей, то делу конец; если же за себя не может мстить, то пусть возьмет себе с виновного три гривны вознаграждения потерпевшему да еще плату лекарю»[6]. Итак, в заключение данной статьи, подобно соответствующему пункту Эклоги, измененной по Прохирону, говорится о штрафе и об оплате услуг врача.
Одновременно, как уже сказано, различаются способы применения физических мер наказания. Казнь на фурке, на вилах была самым строгим видом казни и применялась преимущественно для наказания разбойников. Но здесь показателен социальный аспект применения казни: убийство раба господином квалифицируется как деликт только в случае предумышленного характера этого убийства. Другие возможности даже не рассматриваются, то есть не предусмотрено никакого наказания при убийстве раба непреднамеренно. Такое отношение к рабу характерно и для Эклоги, и для других памятников византийского права.
Особое внимание в Эклоге, причем с первых же статей текста, уделяется упрочению семейных и брачных уз. Естественно, что и в XVII титуле немало говорится о семейной этике. Эти положения византийского памятника были затем восприняты и развиты в более поздних законодательных сводах на греческом языке, они получили свое отражение и в славянских юридических памятниках, как, например, в Законе Судном людем.
Преступления в данной сфере отношений предусматривали такие разные виды кары, как удары плетьми, штрафы, отсечение носа, изгнание, смертная казнь мечом, оскопление, острижение волос и бороды. Характер деликта определял и степень жестокости казни, но дифференциация здесь обусловливалась уровнем социальной стратификации.
Наконец, ряд статей (XVII титула) Эклоги рассматривает меры против совершивших преступления имущественного характера, а именно кражу, уничтожение чужого добра, грабеж, поджог и т. п. Некоторые из этих статей (ст. 7–17, 40, 41, 50) близки к положениям ранневизантийского законодательства; часть пунктов сопоставима с Земледельческим законом.
Следует постатейно отметить традиционную трактовку норм Эклоги, а также обратить внимание на новации.
В ст. 1 Эклоги наложившему руку на ищущего спасения в церкви причитается двенадцать ударов, что потом было заимствовано в Законе Судном людем (ст. 18) с той разницей, что древнерусский памятник предусматривает 140 «ран» – ударов[7].
Предусмотренное в ст. 2 наказание за клятвопреступление – вырывание языка известно в Византии как одна из весьма распространенных пенальных форм, по крайней мере, с VII – начала VIII в., о чем свидетельствуют нарративные памятники. Но возможно, что данная кара восходит к эпохе Юстиниана[8].
Статья 3 в принципе восходит также к Юстинианову праву, имея при этом существенное дополнение в конце: «поднимающего восстание против императора, или злоумышляющего, или принимающего участие в заговоре против него или против государства христиан, в тот же час должно предать смерти как намеревающегося все разрушить». Но затем следует уточнение: дабы избежать клеветы в данном вопросе против подозреваемого в государственном заговоре, «нужно его взять на месте под хорошую охрану и донести о нем императору, и как сам император в итоге рассудит и решит, так и сделать».
По ст. 4, поднимающий руку на священнослужителя подвергается телесному наказанию и изгнанию.
Статья 5 о защите от самоуправства при разборе дела восходит к праву Юстиниана – интердикт unde vi (Just. C. 8. 4. 7).
Начальная часть текста данной статьи полностью идентична по сути ранневизантийскому праву, далее же определения абсолютно отличаются от положения Юстиниана. Эклога определяет, что суд на местах находится в введении местного распорядителя – архонта, присвоение судебных прав которого кем бы то ни было карается телесными наказаниями.
В славянском переводе наместник – «архонт» истолковывается как «князь», а пенальный греческий термин «избит» передается так: «от князя места того биенъ будетъ»; в Законе Судном людем (ст. 19) статья воспроизведена следующим образом: «аще ли чюже възметъ что, от владыки земли тои да тепеться…»[9] Б. Зиноговиц возводит формулу санкции данного текста «да будет избит… как сам себя сделавший судьей, не будучи архонтом» к Земледельческому закону, содержащему (ст. 70) подобное определение.
Статья 6 о вероотступничестве не предусматривает какого бы то ни было светского наказания. Единственной судебной инстанцией здесь представлен церковный суд, участие же светских властей обходится молчанием. Следовательно, имеется расхождение с принципами Юстиниана (Just. C. 1. 7), где вероотступничество истолковывается прежде всего как государственное преступление со всеми вытекающими отсюда процессуальными и карательными последствиями.
Славянский текст Эклоги в данном случае находит полное совпадение с греческим прототипом: в нем сказано, что отступившие от веры воины по возвращении домой «во град в церковь да пущаемы будутъ». Еще четче этот пункт сформулирован в ст. 23 Закона Судного людем, где говорится, что по возвращении «въ свою землю и градъ да [в] церковь предаеться».
Статья
7 Эклоги
восходит к
Дигестам (D. 13. 6. 23).
Греческое
средневековое
законодательство
по сути не
меняет
условий
наказания за
непредусмотренное
соглашением
использование
чужого коня.
Статья
отражена и в
тексте Закона
Судного
людем[10].
Положение
Эклоги здесь
нередко
сопоставляется
со ст. 12
Краткой
редакции
Русской Правды:
«Если кто
поедет на
чужом коне
без спросу,
то платить 3
гривны»[11].
Правда,
справедливо
ограничение
об относительно
поверхностном
характере
данного
сходства
юридических
норм. Суть
текста
Эклоги
отлична от
древнерусского
памятника.
Казус имеет в
виду не столько
пользование
конем без
разрешения хозяина
(так – в
Русской
Правде), а
несоблюдение
условий
соглашения
об этом и
вытекающей
из этого
ущерба. Ближе
по смыслу
сходная по
содержанию
статья (36)
Земледельческого
закона[12].
Статьи 8 и 9 об ущербе, нанесенном чужому скоту, сопоставимы с аналогичными положениями Земледельческого закона. В славянском переводе Эклоги и в Законе Судном людем[13] на виновного в гибели скота накладывается денежный штраф. В славянской Эклоге понятие «скот» подразумевает овец.
Статья 9 восходит к тексту Дигест (D. 9. 2. 11); она сохраняется и в позднейших греческих переделках Эклоги.
Новыми, по сравнению с предыдущей юридической традицией, определениями отмечена ст. 10 о системе наказаний, предусматриваемых за воровство в армии. Согласно тексту Дигест (D. 49. 16. 3. 14) за кражу оружия полагалось наказание в виде снижения в чине злоумышленника, чья вина доказана. В Эклоге предусмотрена порка. Еще более суровой каре подвергается укравший коня: ему отсекали руку. Тяжесть наказания объяснима тем, что конь в военных действиях был необходим и составлял важнейшую часть военного имущества.
Статья 11, продолжающая тему воровства в армии, дифференцирует кражу в армии, то есть в экстраординарной ситуации, и обычную кражу. Статья важна как свидетельство углубившихся в Византии XIII в. социальных разграничений: наказания для имущих, состоятельных граждан (эвпоров) отличаются от кар, налагаемых на неимущих (апоров). Эклога отходит от принципов классического права, а следует ранневизантийскому, по которому изгнание не обязательно должно повлечь за собой конфискацию имущества, как в случае с римской категорией deportatio. Изъятие имущества в Византии рассматривалось как самостоятельное дополнительное наказание и оговаривалось специально.
Статья 12 разбирает обстоятельства наказания за кражу, совершенную рабом какого-либо господина. Как хорошо известно, Эклога, как и все византийское законодательство, подобно Юстинианову праву, никогда не отменяла институт рабства. Специальный титул Эклоги (VIII) целиком рассматривает проблемы отпуска рабов на волю; в различных других статьях, в разных частях Эклоги, также содержатся определения, касающиеся рабов.
Данные положения в целом сохраняют принципы Юстинианова права (ср. Just. Inst. IV. 8. 3). В соответствии с определениями рассматриваемой статьи Эклоги раб за совершение кражи полностью переходит в собственность потерпевшего. Вернуть раба прежний хозяин может, лишь возместив ущерб пострадавшему. Итак, господин освобождается от ответственности деликт, в котором обвинен его раб, благодаря передаче виновного в другие руки (noxae deditio). Неправоспособность раба очевидна из данной статьи греческого текста Эклоги.
Она затем без изменений переходит в Закон Судный людем[14]. Найти ее можно и в славянской Эклоге.
Статья 13 расследует вопрос о краже и порче скота (abigeatus), которому много внимание уделяется и в Земледельческом законе.
Система наказаний, определяемых за данные проступки Эклогой, отличается от предыдущего византийского, как и римского, законодательства гораздо меньшей суровостью. Наказания здесь меньше и тех, что предусмотрены Эклогой (XVII. 11) в других различных случаях воровства. Статья 13 предусматривает для вора, пойманного в первый раз, порку, во второй – изгнание, в третий же – отсечение руки.
Закон Судный людем[15] повторяет определения Эклоги, отличаясь лишь в пенальной формуле: вор, совершивший преступление в третий раз, не подвергается членовредительству (отсечению руки), а «продается» после возвращения похищенного.
Статья 14 разбирает проблему разграбления могил, что является пунктом пристального внимания и законодательства Юстиниана (ср. D. 47. 12; Just. C. 9. 19). Данный деликт трактовался в Византии не как обыденная кража, а определялся как святотатство. Отсюда и бо́льшая суровость кары за содеянное – отсечение руки. Славянский перевод Эклоги приводит эту статью в полном соответствии с оригиналом. Закон Судный людем модифицирует пенальную формулу: преступник «да продается»[16].
Статья 15 посвящена особому казусу – наказанию за святотатство при совершении кражи. В отличие от сравнительно легкого наказания за совершенную впервые обычную кражу (ср. ст. 11), кража в алтарной части храма, закрытой для всех, кто, не являясь клириком, не участвует в церковной службе, – эта кража влечет за собой жесткую кару – ослепление. Данное определение является нововведением Эклоги. К тому же, по сравнению с Юстиниановым законодательством, где суровость наказания обусловливалась обстоятельствами дела, общественным местом персоны преступника, временем совершения деяния и т. п. (см. D. 48. 13. 7 (6)), модификации наказаний в Эклоге дифференцируются в зависимости от степени святости места преступления.
Эта статья Эклоги обнаруживается и в славянской версии памятника и в Законе Судном людем[17]. В славянской Эклоге статья не представляет каких-либо существенных изменений. Во втором же случае, во-первых, изменяется характеристика предмета кражи, ибо речь идет не только о священной (литургической) утвари, как в греческом тексте, но и об одежде и всяком другом имуществе, а во-вторых, в пенальной формуле вместо определения об ослеплении за воровство в алтаре читаем: «да продается»; за кражу же вне алтаря преступнику вменяется пострижение и высылка, как «нечестивцу». Таким образом, сакральный характер места происшествия становится наиболее значимым фактором определения наказания в средневековой Византии. Эта трактовка опровергает мнение Б. Зиноговица о том, что строгость кары не распространялась на казусы воровства из алтаря частного имущества или прочего, не связанного непосредственно с религиозным культом[18].
Статья 16 о противозаконном присвоении человека (plagium), что являлось традиционной темой римского права, характерна и для византийского законодательства рассматриваемого времени, в котором продажа людей (рабов) оставалась типичным явлением.
Но в Эклоге появляется новая интерпретация положения о продаже человека. Захвативший свободного гражданина и продавший его приговаривался к отсечению руки. В принципе этот случай описывался и в Законе Судном людем[19], с изменением, однако, санкции: укравший свободного и продавший его или поработивший сам переходит в статус потерпевшего, то есть, если преступник был свободным, он становится рабом.
К данной статье примыкает и следующая, 17-я, развивая ее положения. Различалась кража-продажа свободного, трактовавшаяся как уголовное преступление с вытекающими отсюда суровыми мерами наказания, и, с другой стороны, – обольщение и кража раба с причинением тем самым имущественного ущерба господину, понимавшиеся как имущественное гражданское преступление. В этом случае закон предусматривал возмещение убытка пострадавшему господину, обладавшему полнотой имущественных прав. Эклога предписывала необходимость возвращения самого раба, а также еще и другого или его стоимости. Аналогичная ситуация известна еще со времен Константина I (Just. С. 6. 1. 4 praef.; 1; 3 [317]), согласно постановлению которого против захватившего беглого раба возбуждался иск, влекший за собой возврат раба и еще и другого или уплату 20 солидов (эквивалента стоимости раба).
В Законе Судном людем[20] и в славянской Эклоге данная статья Эклоги законов воспроизводится без изменений.
Статья 18 предусматривает наказание за фальшивомонетничество. В отличие от Кодекса Юстиниана, где данный деликт описывается как «покушение на величество» (crimen majestatis) и влечет за собой смертную казнь (Just. C. 9. 24. 1), Эклога определяет в наказание преступнику отсечение руки. Славянский перевод в соответствующем пассаже говорит не об изготовителях фальшивой монеты, а об откупщиках[21].
Статья 19, как одна из многих в Эклоге, направлена на укрепление семейных и брачных связей. Византийский свод здесь утверждает принцип равенства всех перед законом вопреки известной в византийском праве и в обиходе градации наказаний в зависимости от имущественного ценза обвиненного. Женатый прелюбодей подвергается порке вне зависимости от его богатства (12 ударов).
В развитие этих положений ст. 20 предусматривает вдвое меньше ударов для неженатого развратника.
В ст. 21 речь идет о совращении чужой рабыни. Эклога определяет необходимость разлучения виновных путем перепродажи рабыни за пределы провинции, а также штраф в пользу фиска в размере стоимости рабыни, что является типичной для Византии, как государства фискального, мерой.
Закон судный людем[22], разумеется, модифицирует данное определение. В нем стоимость рабыни причитается не казне, а раздается нищим, а виновник подлежит и церковному наказанию. Последнее предусматривает ограничения на допуск его к церковной службе.
В славянском переводе положения греческой Эклоги в принципе повторяются без изменений.
Статья 22 о прелюбодеянии с чужой рабыней является характерной для византийского права, дифференцируя кару за один и тот же деликт в зависимости от социального и имущественного положения преступника.
Незнатный и небогатый человек мог подвергнуться согласно данной статье не только штрафу в 36 золотых (номисм), но и получить телесные наказания. Пени в 36 номисм, причитающихся владельцу рабыни, вполне превышали стоимость самой рабыни (оцениваемой в 20 номисм).
Закон Судный людем[23] предусматривает за аналогичное преступление для состоятельного человека семилетний пост и штраф хозяину рабыни; бедняк восполняет утрату своим имуществом господину и присуждается к строгому посту.
Славянская Эклога соответствует в данном случае греческому тексту.
Статья 23 трактует совращение монахини не столь сурово, как это делало ранневизантийское законодательство. И постановления IV в., и Новеллы Юстиниана (Just. Nov. 6. 6 [535]; 123. 43 [546]) присуждали совратителя монахини к смерти, причем Юстинианово право сопровождало эту меру имущественной конфискацией. Монахиня как соучастница подлежала монастырскому заточению. Каноническое право предусматривало и церковное отлучение преступника (см. Канон 4 Трулльского собора).
Предписания Эклоги носят особый характер. Оба соучастника прелюбодеяния с монахиней несут одинаково жестокое наказание – отрезание носа. Эта кара идентична мере, предусматриваемой Эклогой (XVII. 27) за супружескую неверность, где так же наказываются оба соучастника.
Закон Судный людем[24] предусматривает наказание за аналогичные преступления как по мирскому законодательству, так и по церковному, по которому предписывался 15-летний пост.
Статья 24 Эклоги развивает предыдущие положения применительно к похищению и обесчещиванию девушки-мирянки.
По нормам законодательства Константине за подобное преступление полагалась жестокая кара – смертная казнь через сожжение на костре. Если преступление происходило с согласия женщины, то и она несла наказание. В Эклоге меры по отношению к обоим участникам изменены: виновному отсекали нос, а всякого оказавшего содействие ему в похищении изгоняли.
Статьи 25 и 26 исходят из принципа, запрещающего браки между духовными родственниками – крестными родителями и крестниками. Этот принцип был продиктован еще законодательством Юстиниана (Just. С. 5. 4. 26. 2 [530]).
Эклога развивает эти положения (ср. II, 2). Статья 25 определяет для крестного отца, вступившего в брак или в физическую связь с крестницей, отсечение носа. Следующая статья ужесточает наказание, если вступившая в преступную связь крестница является замужней женщиной: оба соучастника, помимо отсечения носа, подвергаются телесным наказаниям плетьми.
Закон Судный людем[25] предлагает свою модификацию данной статьи: санкции против нарушителей закона о прелюбодеянии духовных родственников предусматривают отрезание носа, разлучение и пост в течение 15 лет.
Славянская Эклога рассматривает в данной связи случай развратных действий со своей кумой и представляет существенную модификацию греческого текста своего источника.
Статьи 27–28 подробно исследуют проблему прелюбодеяния членов семейной пары. Еще в законодательстве Константина нарушение супружеской верности каралось самым строгим образом: прелюбодей предавался смертной казни.
В Эклоге подчеркивается равенство перед законом в применении меры наказания обоих виновных в прегрешении. Основная кара в данном случае обычна для Византии – лишение носа. Но пенальный пафос Эклоги направлен на усиление мер, предохраняющих брак от расторжения и семью от разрушения. Муж, виновный в прелюбодеянии, хотя и подвергался телесной каре, но не разлучается со своей супругой. С другой стороны, по ст. 28, муж не должен был терпеть измену жены: знающий о неверности своей жены и допускающий это супруг подлежал сечению плетьми и высылке.
29-я статья развивает идеи ст. 20-й этого же титула о соблазнении девушки без последующего затем вступления в брак. Византийское законодательство различает имущественное и социальное состояние обвиняемого, по которому бедняк наказывался плетьми, острижением волос и изгнанием, состоятельный же человек отвечал половиной своего имущества, а богач должен был уплатить жертве внушительную сумму в литр золота (72 золотых).
Закон Судный людем[26] помимо наказаний, предусмотренных Эклогой, определял и церковное наказание в виде семилетнего поста.
Статья 30 о наказании за изнасилование отсечением носа повторяется и в поздневизантийском, и в славянском законодательствах.
Закон Судный людем изменяет санкции: насильник «да будет продан», а его добро достается жертве.
Статья 31 об ответственности обесчестившего несовершеннолетнюю половиной своего имущества (наряду с ринэктомией) определяет, как и ст. 1 титула II, возраст совершеннолетия для женщин – 13 лет. В славянской Эклоге подобная статья отсутствует.
В Законе Судном людем[27] возраст женского совершеннолетия определяется в 20 лет. Уточняется и мера наказания, когда виновник, обесчестивший несовершеннолетнюю, «продавался» со всем своим имуществом в пользу потерпевшей, а также подлежал церковному наказанию.
По ст. 32 о соблазнении чужой невесты с ее согласия соблазнитель лишается носа. Брак с чужой невестой считался блудом и в канонах Трулльского собора (канон 98).
Аналогии данной статье имеются и в памятниках поздневизантийского и славянского права.
Статья 33 рассматривает проблему кровосмешения. Римское право запрещало брак между родственниками до шестого колена. Эклога расширяет сферу запретительных мер и на ряд других категорий кровных и некровных родственников – отчима, мачеху, падчерицу и пасынка, шурина и деверя, дядей и теток и племянников, двоюродных братьев и сестер. Самая суровая кара – смертная казнь – касается только родителей и детей, а также братьев и сестер. В остальных случаях применялось вырывание носа. Суть статьи воспроизводит и Закон Судный людем[28]; статья имеется и в славянской Эклоге.
Отрезание носа по ст. 34 предписано и для вступающих в связь с чужими женщинами, являющимися матерью и дочерью. Такое же наказание несет и женщина, сознательно вступившая в подобного рода связь.
Статья 35 о мерах против двоеженцев восходит к предшествующей традиции законодательства, запрещающего двоебрачие. Эклога предусматривает за этот деликт наказание плетьми, изгнание незаконной жены вместе с детьми, а сам брак тем самым считался незаконным и расторгался.
Закон Судный людем[29] наряду с гражданским наказанием предусматривает и семилетний пост.
В ст. 36 вытравление плода от незаконной связи карается не столь жестоко, как это предполагало бы церковное законодательство, приравнивавшее данный деликт к убийству и определявшее десятилетнее церковное отлучение. Эклога ограничивается телесными наказаниями и изгнанием.
Статья 40 повторяет санкции, сформулированные в Дигестах (D. 47. 7), о штрафе в двойном размере за поджог чужого леса и кражу деревьев. Данная статья известна и по соответствующему тексту (ст. 57) Земледельческого закона[30].
Закон Судный людем[31] в данном случае также следует за Эклогой.
Статья 41 определяет суровое наказание для совершивших умышленный поджог в городе или деревне. Преступник карался казнью мечом. Однако если пожар произошел без злого умысла виновного в нем, который «намеревался выжечь солому или терновник на своем возделанном участке», то виновник лишь возмещал ущерб потерпевшим что-либо, а в случае сильного ветра вообще освобождался от наказания.
Славянская Эклога воспроизводит положения греческого оригинала с модификациями. За преднамеренный поджог в городе злоумышленник сам предавался огню. За аналогичный деликт в деревне все ограничивалось поркой. Действия какого бы то ни было человека, ставшие причиной пожара, но из-за беспечности или неопытности виновного, карались только в случае нерадивости обвиняемого. Сильный ветер также мог освободить селянина, выжигающего свою пашню, от наказания.
Закон Судный людем[32] повторяет положения Эклоги, дополняя лишь случай умышленного поджога церковным наказанием.
Отравители, согласно ст. 42 Эклоги, как и в предшествующем законодательстве, приговаривались к смерти (ср. Just. Inst. IV. 18. 5; D. 48. 8. 3). В данной статье, как еще не раз в Эклоге, подчеркивается равенство граждан перед законом, независимо от их социального статуса и материального положения.
Статья 43 также присуждает к смерти знахарей и колдунов, что соответствует предписаниям предыдущего законодательства (Just. C. IX. 8).
Следующая статья преследует изготовителей амулетов.
Законодательство Юстиниана также карало самым суровым образом за предумышленное убийство (Just. C. 9. 16. 6 (7)), даже в тех случаях, если преступник был несовершеннолетний (Just. C. 9. 16. 5 (6)). В ст. 45 Эклоги повторяется общее определение о казни мечом за совершение предумышленного убийства, которое указывается и в отдельных статьях, посвященных частным казусам. Смертной казни подлежали и отравители (ст. 42) и разбойники (ст. 50), но вид казни различался – от отсечения головы или сожжения на костре (см. ст. 41 – за предумышленный поджог) до казни на фурке – распятия на вилах (ст. 50).
Сравнение
ст. 45–47 об
убийстве
приводит к
следующим
определениям:
во-первых,
нападающий с
мечом на другого
человека
считается
покушающимся
на предумышленное
убийство,
даже если оно
произошло в
ходе схватки;
во-вторых, не
всякое убийство
влечет за
собой
наказание в
виде смертной
казни, как,
например,
убийство в ходе
схватки, если
только оно не
совершено мечом;
в-третьих,
изучение
обстоятельств
дела должно
быть
проведено со
всей тщательностью,
что при
случае могло
привести к
смягчению
наказания.
Итак, общая
формула
санкций по
ст. 45
дополнялась
уточнениями
и
конкретизацией.
Самыми
легкими в
данной связи
были наказания
плетьми и
изгнанием за
непредумышленное
убийство,
совершенное
не мечом и во
время драки
(ст. 48). При
всяком
непреднамеренном
проступке
византийское
законодательство
предусматривало
смягчение
санкций.
Статья 49 об убийстве раба господином вносит уже известную по Эклоге дифференциацию в вид кары, исходя из социального положения и виновника и жертвы. Преступником и убийцей считается лишь тот, кто неумеренно истязал своего раба, отравил его ядом или сжег. Других случаев обвинений в убийстве господином своего раба здесь не обсуждается.
Казнь на вилах (фурке) как мера против разбойников и убийц из засады, рассматриваемая в ст. 50, известна и по Земледельческому законе (ст. 46 и 47) как санкция, применявшаяся по отношению к рабам. Казнь на вилах применялась в Византии вместо традиционного для античности распятия на кресте и в Эклоге за исключением ст. 50 не упоминается.
Эклога здесь следует за Юстиниановым правом[33] и заимствуется поздневизантийским законодательством[34].
Таким образом, в Эклоге имеет место определенная тенденция к замене смертной казни другими видами наказаний (как правило, членовредительством) и дифференциации вида наказаний применительно к разным категориям населения в зависимости от их социального и имущественного ценза, к усилению норм церковного законодательства и, наконец, к замене денежных штрафов другими видами пени, исходя из общей пауперизации населения в период иконоборчества.
M. V. BIBIKOV
IL SISTEMA DELLE PUNIZIONI
A BISANZIO E NELLE RECEZIONI SLAVE
(RIASSUNTO)
Tutto il sistema del diritto bizantino, inclusi i settori
riguardanti le punizioni, è fondato sulle norme legislative di
Giustiniano. L’ellenizzazione del potere giuridico pubblico,
all’inizio del VII sec., sul territorio dell’Impero Romano
dell’Occidente, con il quale si identificavano i bizantini, però
rendeva assai difficoltosa, per le esigenze pratiche, l’applicazione
dell’enorme Corpus giustinianeo, diviso in quattro parti, scritto in
latino, ad eccezione di una sola parte. Il primo compendio delle norme
legislative in greco fu “l’Ecloga delle leggi” pubblicata nel
741 (datazione più recente) dagli imperatori-iconoclasti. Ecloga delle
leggi significava letteralmente “estratti dalle leggi”. Al diritto
penale, in modo particolare, fu dedicato il titolo XVII
dell’“Ecloga”. Le suddette norme diventarono la base per
tutte le successive compilazioni giuridiche bizantine: “Isagoga”,
“Prochirone”, “Vasilik”, “Hexabiblos”. Le
stesse norme si riflessero poi nei monumenti giuridici di diritto slavo e
russo: l’“Ecloga” slava, la “Legge giudiziaria per la
gente”, le varie redazioni dei “Libri di guida” ecc.
Se questo diritto comune si intende come quello legato
alla diffusione delle comunità slave sul territorio dell’Impero,
il fatto della presenza di un sistema di punizioni con lesioni corporali crea
nuove difficoltà. Proprio nelle raccolte slave di diritto, fondate
sull’Ecloga, come pure nei codici (“pravda”) barbarici
dell’Europa orientale, tanto simili alla Legge Agricola, le lesioni
corporali e le pene corporali dell’Ecloga, caratteristiche anche nella
Legge Agricola, furono sostituite con pene pecuniarie. Lo stesso si verificava
espressamente anche nella “Legge giudiziaria per la gente” basata
sull’Ecloga.
Alcuni di questi articoli, coincidono per
l’argomento in questione, contengono tuttavia delle variazioni,
più o meno sostanziali, dai rispettivi articoli dell’Ecloga. Nella
grande maggioranza degli articoli indicati si può constatare anche le
coincidenze con la traduzione slava dell’Ecloga.
Il titolo XVII dell’Ecloga contiene la disciplina a
proposito delle trasgressioni alla legge e di alcuni delitti di diverso tipo:
quelli contro la fede, lo stato, la persona, la libertà e la morale, ed
infine contro il patrimonio.
Nel titolo XVII occupano un posto di rilievo i delitti
statali: tradimento allo stato, contraffazione della moneta, abuso di potere e
calunnia.
Nell’Ecloga (art. 3), come nella legislazione di
Giustiniano, la partecipazione ad una congiura contro l’imperatore o
contro lo stato si considera come un gravissimo reato, punito con la pena di
morte (D. 48. 4: C. I. IX. 8. 3; 5).
Nell’Ecloga, però, per evitare l’abuso
di potere, si prescriveva di sottoporre la causa in questione
all’attenzione personale dell’imperatore, portando, accompagnato
dalla guardia, al suo cospetto il sospettato.
In tanti articoli del titolo XVII dell’Ecloga si
esaminano diverse tipologie di delitti comuni, soprattutto omicidi e danni
corporali. L’Ecloga in questi casi segue al diritto giustinianeo,
condannando il delinquente, colpevole di omicidio, alla pena di morte, eseguita
per mezzo della spada (artt. 42, 45). Nello stesso tempo l’Ecloga, simile
alla legislazione di Giustiniano, distingue gli omicidi premeditati da quelli
non premeditati. Questi ultimi venivano puniti con sanzioni più leggere
(artt. 46–49).
L’Ecloga, modificata secondo il
“Prochirone”, contiene una serie di articoli aggiunti, che
propongono il pagamento di una specie di tariffa a seconda del carattere del
trauma fisico. In questo modo. il colpevole si sottoponeva ad una pena avente
doppia natura, poiché pagava una multa e sosteneva la spese delle cure
(Ecloga ad Proch. m., XVIII, 35, 37).